О принцессах и служанках

      Уязвленный Оркус отобрал у проходящего мимо слуги кувшин с вином и надолго припал к нему, жадно глотая искристую на вкус золотистую жидкость. Что ни говори, а алкоголь у северян был хорош; гораздо вкуснее забродившего кумыса, привычного вождю с детства.       Хмель приятно ударил в голову, развеяв воспоминания о неприятном инциденте. Оркус оторвался от наполовину опустошенного кувшина и огляделся, выбирая новую жертву; может, покрыть какую-нибудь из скучающих благородных дам? Или, покинув маскарад, зажать в углу зазевавшуюся служанку посимпатичнее.       — Скучаешь, тигренок? — раздался из-за спины знакомый голос с характерным акцентом. Тали обогнула вождя и, тряхнув распущенным по плечам пожаром волос, облокотилась о стол.       — Тали, — буркнул Оркус, не зная, что сказать.       — Я смотрю, тебе скучно. Может, пойдем в мой уютный будуарчик?       Оркус расплылся в улыбке. Довольно угукнув, он попытался закинуть девушку на плечо, но та увернулась и шутливо погрозила варвару пальцем.       — Не будь грубияном, тигренок. Кстати, девчонки тоже хотят с тобой познакомиться. Его Величество свалил с какой-то новой пассией, так что мы в твоем распоряжении.       — Девчонки? — Оркус удивленно приподнял бровь.       — Кали и Лали. Они ждут в будуаре. Конечно, если ты боишься не справиться… Ой!       На этот раз Тали не удалось избежать плена. Закинув девушку на плечо, Оркус быстрыми шагами направился к выходу, провожаемый завистливыми взглядами нескольких аристократок. Тали слегка болтала ногами, не столько желая освободиться, сколько делая вид для приличия.       — Тигренок, мне, конечно, приятно кататься на тебе, но если ты меня опустишь, то найдешь дорогу быстрее, — сказала она, едва за Оркусом захлопнулась дверь.       Вождь поставил ее на пол, не упустив шанса сжать в ладонях упругие полушария ягодиц. Тали, улыбаясь, взяла его за руку и повела по коридору. Три поворота и две лестницы спустя она привела его к нише в стене, в которой нашлась маленькая дверь, обитая железом. Оркусу пришлось согнуться вдвое, чтобы пролезть в нее; его окружила плотная завесь портьер, в ноздри ударил сладкий запах духов. Кое-как выпутавшись из плена тяжелой ткани, Оркус выпрямился и огляделся.       Вождя окружала изысканная роскошь выдержанного в ферландском стиле будуара. Выстланные цветастыми коврами полы, стены, задрапированные тканью, пара низких разлапистых диванов с приземистым и широким лакированным столиком между ними; ворох разномастных подушек и перин, образующих подобие гигантского гнезда; причудливо расписанные глиняные горшки с живыми цветами по углам.       Кали и Лали, уже обнаженные, возлежали на диванах у столика и лениво поедали виноград. Приветливо улыбнувшись вошедшим, они медленно и томно поднялись на ноги, не выказывая ни тени стеснения; Тали тем временем, скинув одежду, завязала волосы в тугой клубок на затылке. Любуясь их совершенными телами, Оркус почувствовал, как упирается в грубую кожу юбки восставший член; скинув с плеч тяжелую серебристую шкуру, он принялся было расстегивать опоясывающие тело ремни, но его прервала рука Тали, опустившаяся на его широкую ладонь.       — Позволь девочкам самим раздеть тебя, тигренок, — мурлыкнула она, обвивая его шею руками и повисая на могучем варваре, — нечасто в этом царстве заморышей попадаются такие мужчины.       Оркус не мог не отметить в глубине души, что Тали льстит ему: воины Новалии не уступали варварам телосложением. Правда, у варваров воином был каждый мужчина племени, а у северян лишь часть общества. Но осознание факта лести не встревожило его: в конце концов, такова была манера общения северян. Оркус, считавшийся среди сородичей хитрым и беспринципным, среди северян чувствовал себя наивным ребенком; настолько отточенное веками искусство интриги превосходило природную хитрость вождя.       Пока Тали, повиснув на шее Оркуса, ласкала языком его губы, шею и уши, отчего неискушенный варвар млел как кот на печке, Кали и Лали сноровисто сняли с него остатки одежды, ласково поглаживая мускулистое тело. Почувствовав, что мужчина обнажен, Тали подпрыгнула, обхватив его тело ногами за пояс и медленно опустилась на вздыбленный член. Оркус охнул от неожиданности, почувствовав, как его мошонка целиком погружается в чей-то теплый ласковый рот; в то же время влажный язычок третьей девушки — Оркус не был уверен, Кали это или Лали, — шаловливо скользнул между ягодиц мужчины.       Тали, сделав несколько движений бедрами вверх и вниз, вдруг откинулась назад и, встав на руки, сделала сальто, сильно сжав напоследок член Оркуса внутренними мышцами. Кали и Лали тоже поднялись на ноги.       — Ложись, тигренок, — шепнула из-за спины золотоволосая Лали, щекоча спину вождя распущенными локонами, — Позволь нам приласкать тебя.       Оркус послушно опустился на подушки, оказавшись распластанным посреди огромного мягкого гнезда. Черноволосая Кали немедленно оседлала его, жарко, без прелюдий приняла член варвара в свое скользкое, изголодавшееся по мужчине лоно. Оркус нервно поддал бедрами ей в ответ; Кали распласталась по его телу, покрывая горячими поцелуями грудь, шею и лицо любовника. Оркус был настолько захвачен ощущениями, что не сразу понял, что произошло, когда его запястий и щиколоток коснулся мягкий мех. Когда Оркус понял, что что-то не так, было уже поздно: он был прочно прикован к полу короткими прочными цепями.       Оркус взревел; взбрыкнув тазом, подбросил черноволосую озорницу в воздух; однако, цепи были крепки, и его попытки освободиться не увенчались успехом.       — Йеехуу! — закричала, хохоча, Кали подпрыгивая на беснующемся варваре, — а жеребец хорош!       Наконец, Оркус устал и, успокоившись, понял, что девушки всего лишь играют в одну из развратных северных игр. Пока смуглянка Кали продолжала свой танец над бедрами вождя, златовласка Лали, зажав в коралловых губах крупную виноградину, склонилась над его лицом, словно предлагая вождю отведать изысканное угощение.       Вслед за пикантно прохладной виноградиной между губ Оркуса скользнул и ласковый Лалин язык. Поиграв им немного во рту мужчины, она выпрямилась и нагнулась за новой порцией лакомства. Оркус торопливо разжевал и проглотил приторно-сладкий плод, оглядываясь в поисках третьей девушки.       Тали, стоя у дальней стены, уже заканчивала надевать на себя грозную конструкцию из прозрачного стеклянного фаллоса и кожаных ремешков, опоясывающих бедра. Застегнув последний ремешок, она открыла пузатую стеклянную банку и принялась натирать стекло мазью.       В голове Оркуса тут же пронеслись рассказы об особых сексуальных практиках северян; он вновь дернулся, проверяя цепи на прочность и завопил:       — Живым я вам не дамся!       Все три девушки недоуменно посмотрели на него, затем друг на друга. Наконец, Тали опустила глаза, и ее лицо озарилось пониманием.       — Не переживай, тигренок, это не для тебя, — сказала она, подходя ближе.       — Это для меня, — мурлыкнула златовласка, сменяя на члене варвара уставшую Кали.       Усевшись на член Оркуса верхом, Лали прогнулась в пояснице, и вскоре мужчина почувствовал, как двигается игрушка сквозь мягкую плоть девушки. Лали от избытка эмоций впилась ему губами в чувствительное место за ухом, страпон интенсивно гладил член вождя сквозь ее мягкую плоть, и вскоре Оркус почувствовал, что не может больше сдерживаться. Сжав зубы и вцепившись руками в какие-то подушки, он излился в горячее женское нутро, кончил со вспышками в глазах и звоном в ушах, ничего не видя и не слыша вокруг.       Несколько минут девушки не трогали его, звонко переговариваясь между собой. Лали слезла с него почти сразу же; мимоходом чмокнув вождя в щеку, она отползла в сторону, оставив его наслаждаться отголосками оргазма. Наконец, Оркус открыл глаза и приподняв голову, огляделся.       Кали и Лали, сплетясь в подобие ферландского герба, — древнего символа, символизирующего борьбу и единство добра и зла, — ласкали друг друга языками; Тали, сняв и отбросив в сторону столь ужаснувшую неискушенного варвара конструкцию, наблюдала за ними, возбуждая себя пальцами. Заметив взгляд Оркуса, она улыбнулась и подползла к нему на четвереньках.       — Как дела, тигренок? — мурлыкнула она, потеревшись лицом об опавший член варвара. — Готов к новым свершениям?       Оркус почувствовал, что его член, несмотря на усталость вновь твердеет. Тали хихикнула и жарко облизала его, после чего уселась сверху. Она и не шевелилась практически, но Оркус чувствовал, как омывают его член упругие волны ее мышц.       Он был готов уже кончить, но Тали резко вскочила на ноги, и, придавив багровый член узкой ступней, принялась растирать его, прижав к животу варвара. Оркус взревел от смеси боли и удовольствия, пачкая белесой спермой волосатый живот. Тали рассмеялась, растирая пальцами ноги липкую слизь по головке члена.       Когда цепи были сняты, Оркус выдул на одном дыхании кувшин вина, поднесенный Лали, после чего удалился с изяществом крадущегося бегемота, чудом не высадив лбом низкую притолоку. Глупо улыбаясь, он прошел по коридорам в свои покои, пугая встречных служанок; бал-маскарад к тому времени уже подходил к концу.       * * *       — Мирка.       — Напугал, господи, — Мирка всплеснула руками, уронив небольшой полотняный мешок с чем-то тяжелым и мягким.       — Ты куда на ночь глядя? — Андрес поднял мешок, закинул за спину, — давай провожу, что ли.       — От жральни господской куски остались, сестренкам отнесу. Хоть поедят нормально.       — Ночью? Беды хочешь? Куда идти-то?       — В Крысятник…       — Ого, — присвистнул стражник, — туда и днем без оружия ходить опасно, а ты ночью собралась.       Мирослава, опустив глаза, промолчала.       — Пойдем уж, — проворчал Андерс, поудобнее устраивая мешок на плечах, и направился к выходу. Мира послушно последовала за ним.       — Как вас в Крысятник-то занесло? — спросил Андерс уже на улице. Проход через ворота в неурочное время стоил ему серебряной монеты, но стражник не жалел о ней. Он чувствовал какую-то ответственность за эту маленькую глупую девчонку.       Путь до жилища Мирославы прошел без приключений. Андерс чувствовал внимательные взгляды из подворотен и переулков, однако никто не решился напасть на дюжего вооруженного стражника. Уже почти рядом с домом Миры ему почудился было звук взведенного арбалета, но после того, как он гаркнул во все горло: «Кто там?» и схватился за меч, всем видом демонстрируя желание кинуться в драку, раздался удаляющийся топот ног, и подозрительный проулок опустел.       Мира стукнула в низенькую грязную дверь трижды, потом еще дважды. Минуту спустя раздался шум отодвигаемого засова; схватив Андерса за руку, Мира поспешно затащила его внутрь. Андерс выпрямился, почти задев затылком потолок, отдал ей мешок и огляделся.       Комнатка была узкой и длинной, не меньше десяти шагов в длину и всего три или четыре в ширину. Не оштукатуренные каменные стены были подернуты плесенью по низу, от утоптанного земляного пола веяло сыростью. Единственное маленькое окошко под самым потолком на дальней стороне помещения было забрано железной решеткой. Вдоль стен на гнилых деревянных поддонах были расстелены рваные топчаны; пучки черной от гнили соломы торчали из дыр. Четверо худых изможденных девочек, младшей из которых едва ли исполнилось пять зим, а старшей по виду было около двенадцати (хотя Андерс подозревал, что она старше), напряженно уставились на гостей. Пятая сестра, лет шестнадцати, стояла у дверей; видимо, именно она впустила Миру и Андерса.       — Кого там черти принесли? — раздался из дальней части комнаты хриплый голос. — Мирка?       — Объедков с барского стола принесла, батюшка, — тихо ответила Мира, потупив глаза и вжав голову в плечи.       — А, это хорошо, давай сюда.       Мира, держа мешок со снедью перед собой, направилась вглубь помещения; Андерс молча пошел за ней. Происходящее нравилось ему все меньше.       — А это кто такой? — злобно стрельнул глазами в Андерса безногий обросший мужик с клочковатой бородой и сизым носом безнадежного пьяницы, — А, ладно, дай сюда.       Вырвав у Миры мешок, мужик запустил в него широкую, как лопата, ладонь. Выудив внушительный кусок свиного окорока, он впился в него зубами и принялся жадно пожирать.       Андерс оглянулся. Пять пар голодных глаз следили за ними из полумрака; Андерс отметил, что мужик совсем не выглядит истощенным, в отличие от детей, а возле лежанки лежали несколько бутылок, явно из-под спиртного.       Звонкая затрещина прервала пиршество калеки; он поперхнулся мясом, закашлялся, разбрасывая тонкие струи прозрачной слюны. Андерс вырвал у него мешок, сунул Мире; мужик завопил и с размаху ткнул пудовым кулаком в пах стражнику. Перед глазами у того все потемнело; он и сам не заметил, как впечатал подбитый железом сапог в пропитое серое лицо.       — Андерс, хватит! Хватит, ты убьешь его! — Мира повисла на взбешенном стражнике, оттаскивая его от свернувшегося в клубок калеки. Андерс послушался; сделал шаг назад, чувствуя, как дрожат от затихающей ярости руки.       Мира собрала вокруг себя сестер, боязливо поглядывая в сторону отца, разломила каравай хлеба, разделила на всех кусок солонины. Андерс, скрестив руки на груди, стоял возле жалобно мычащего мужика; у того сквозь прижатые к лицу ладони стекала кровь, черная в скудном свете.       — Собирайтесь и пошли со мной, — мрачно сказал он Мире, когда каждая из девочек получила паек и с жадностью приступила к еде.       — Куда? — испуганно пискнула та, косясь на избитого отца.       — У меня домик в Старом Городе. Не бог весть что, но пара комнат найдется. Все лучше, чем здесь.       — Ты что! — всплеснула руками девушка. — Что люди скажут?       — Если кто чего скажет — зубы вышибу. Да ты не бойся, я с сестрой живу — она за вами присмотрит.       * * *       — Раньше он кузнецом был, зарабатывал неплохо, только пил сильно, — рассказывала Андерсу Кира, вторая по старшинству сестра после Мирославы, та самая девушка, что открыла им дверь. Мира молча шла рядом, держа за руки двух младших сестренок; еще две девочки шли сзади. — Как напьется, драться лез ко всякому, кто на глаза попадется. Маму бил, Миру, меня… Маму как-то раз так избил, что она слегла и через день умерла. После этого он совсем сорвался. Все, что днем зарабатывал — вечером пропивал. Ну, и нарвался как-то в трактире не на тех людей. То ли наемники то были, то ли разбойники — не знаю, только избили они батюшку до полусмерти и на дороге бросили. Там ему ноги телегой и переехало.       — Отняли ноги? Неужто так серьезно размололо? — удивился Андерс.       — Воз с кирпичом шел, на четырех быках. Может и спасли бы ноги ему, да он сутки под забором пролежал. Гангрена пошла; отняли ноги по самые яйца.       — Кира! — тихо возмутилась Мирослава.       — Да ладно, не занудствуй. Так вот, стал наш батюшка калекой, да только не сильно это его образумило. Дом с кузницей за долги отобрали; оставили нам только ту комнатку, где мы раньше свиней держали. Да только свиней тех давно уж не было, один навоз остался. Батюшка днем побирался, да все пропивал; Мира, вон, в замок устроилась — кормила нас. Да только он все отобрать норовил.       — Ясно, — Андерс нервно дернул уголком рта. — Пришли.       Андерс постучал в дверь. Несколько минут спустя в массивной дубовой двери отворился глазок.       — Андерс? Ты с кем там? Чего ночью шляешься? — раздался недовольный женский голос из-за двери.       — Открывай, — буркнул тот.       Глухо стукнул засов; Андерс с процессией поспешно спрятался в спасительную темноту родного дома.       Спустя полчаса споров, рассказов, вздохов и слез, сестры были накормлены, напоены горячим чаем и уложены в свободной комнате. Сестра Андерса, Катрин, хоть и поругалась сперва, но все же пожалела изможденных девчонок; несмотря на острый язык и вспыльчивый нрав, девушкой она была доброй, а вид истощенных детей мгновенно пробудил в ней застоявшийся материнский инстинкт. В свои двадцать лет она еще не была замужем; несносный ли нрав отпугивал потенциальных женихов или какая-то другая причина, неизвестно.       Андерс и Мира вернулись в замок заполночь. Стража у ворот еще не сменилась и пропустила парочку, не упустив возможности отпустить пару скабрезных шуточек; Андерс умело отшутился, вызвав у стражи одобрительный хохот.       Андерс и Мира обогнули замок и остановились в его тени; здесь их пути расходились. Андерс должен был вернуться в казарму — двухэтажное каменное здание во внутреннем дворе замка, а Мира — в людскую, представлявшую собой несколько длинных комнат в подвале замка, заставленных грубо сколоченными из досок койками.       — Идти пора, — сказал тихо Андерс, глядя в сторону, — мне в караул через час.       — А мне на работу вставать до света. Андерс?       — Что?       — Спасибо тебе.       Тот что-то неразборчиво буркнул в ответ.       — Мне нечем тебя отблагодарить, но… Если хочешь… — Мира потупилась, закрыла лицо ладонями, — Если хочешь, можешь… ну…       — Дура ты, Мирка, — беззлобно усмехнулся Андерс, вплотную придвигаясь к девушке и убирая в сторону ее ладони.       Мира послушно опустила руки, ткнулась лбом в прохладную кирасу; даже в темноте было видно, как сильно она покраснела. Андерс обнял узкие плечи одной рукой; чуть отстранившись, приподнял лицо девушки за подбородок и легонько поцеловал горячие нежные губы.       Мира приняла поцелуй, застыв, словно статуя; лишь когда Андерс отнял свои губы от ее, сделала робкую попытку потянуться вслед за ними. Андерс обнял ее за талию, притянул к себе, чувствуя, как пробуждается внутри вожделение. Он хотел эту девушку, дико хотел — и в то же время, почему-то боялся обидеть. Сейчас ему было стыдно за обстоятельства их первой встречи, той самой, когда он буквально изнасиловал ее, стоя в карауле у покоев принцессы.       Мира же, осмелев, поднялась на цыпочки и оставила на шее Андерса влажный поцелуй. Это стало последней каплей; Андерс с утробным рычанием прижал ее к себе и принялся ожесточенно хватать за грудь и зад, задирать платье, оставляя короткие поцелуи на лице и шее девушки. Мира не сопротивлялась, только гладила ласково мужчину по голове и лицу, целовала его руки, когда они были рядом с ее губами.       Повалив девушку на газон, Андерс спустил штаны и навалился на нее сверху. Конечно, Мире было тяжеловато держать на себе здоровяка в доспехе; к счастью, большую часть веса Андерс принял на собственные руки.       Мира лишь коротко вздохнула и закусила губу, когда Андерс с размаха вошел в тесный и теплый плен девственного тела; пара слезинок незамеченными скатились по ее щекам и бесследно исчезли в траве. Андерс, тем временем, сделав едва ли десяток движений, со сдавленным стоном излился в нее.       — Прости, Мирка, я что-то озверел, — произнес он, вставая с земли и застегивая штаны.       — Все хорошо, — Мира улыбнулась ему сквозь слезы, одернула платье, — я сама этого хотела. Ты… ты хороший.       — Сволочь я, — буркнул в ответ Андерс, помогая ей подняться.       Мира со всех сил сжала его в объятиях       — Неправда, — шепнула она, прижавшись лицом к железной жесткой груди, и, зажмурившись, улыбнулась. — Неправда…