Проклятый дневник

Сафия Она совершенно не представляла, что именно послужило причиной взрыву, который последовал. Буквально накануне Захара была бодра, рассказывала свои истории и смеялась, обращаясь ко всем без страха и заикания. И вот, спустя одну ночь и пару часов пути, она с цепи сорвалась, попытавшись поглотить весь лес и каждого из телторов в нем целиком. Ощущение было, будто вокруг Сафии все рушилось. Она привыкла никогда ни на кого не полагаться и думала, что и теперь живет так же: идет себе на уме, беспокоясь лишь о своем задании и своей цели, едва ли обращая внимание на тех, кто увязался за ними с Захарой следом. Но теперь, когда Ганн, Окку и Каэлин были выведены из игры один за другим, Сафия почувствовала себя не в своей тарелке. Растерянность, словно у нее выбили почву из-под ног, и она не знает, на кого оглянуться или опереться. Понадобилось такое короткое время совместной работы, чтобы она начала чувствовать эту команду как часть себя, а теперь, лишившись ее, будто лишилась рук. Когда они встали под сенью Ясеня, а обещанный дух не появился, по лицу Захары будто прошла темная волна. Мимика лица словно не могла определиться, какую именно эмоцию хочет показать, а оттого явила миру все сразу — от разочарования и страха до черной ярости. И эта ярость была последней эмоцией, застывшей в обострившихся скулах и холодных, как льдинки глазах. Сразу несколько событий произошли одновременно. Спина Захары заклубилась тенями и призрачными лентами голода. Окку проревел что-то звериное, сорвавшись с места и отчаянно удирая. Рядом с ним бежали две пантеры-телтора, разделившись и с таким же предупреждающим ревом ускакавшие в противоположные от бога-медведя стороны. Вместе с тем Ганн обхватил Захару руками, в буквальном смысле повиснув на ней. Его болезнь не прошла за ночь и он выглядел полумертвым. Он шептал что-то Проклятой, но Сафия могла уловить лишь умоляющие нотки. В это же время Каэлин отступила на пару шагов, прижавшись к Ясеню и окружив себя и древо мощнейшим божественным щитом. Заклинание усыпления, всегда готовое у Сафии на экстренный случай, на случай появления Голода в опасной близости от самой Сафии, начало формироваться на кончике языка, но вдруг... Захара стукнула Ганна локтем в бок. Учитывая их разницу в размерах для него такой удар ничто, но Ганн неожиданно согнулся, рухнув на колени и захрипев, как смертельно раненный. И одновременно с этим, уже на исходе заклинания Сафии, призрачная лента стремительным паразитом метнулась в ее сторону, наотмашь ударив волшебницу по лицу. Пощечина отозвалась вспышкой никогда доселе не испытанной пульсирующей боли, будто ее челюсть разорвало на осколки. Волшебницу оторвало от земли, отшвырнув на несколько метров, как тряпичную куклу. Нога, принявшая на себя основной удар при падении подогнулась и с отвратительным хрустом сломалась. Новая вспышка боли отправила Сафию в забытье... … которое, вероятно, длилось не очень долго. Когда она смогла приоткрыть глаза, то подумала на секунду, что попала в сияющий мир. А когда смогла сфокусироваться, поняла что сияние — это ошметки телторов. Сияющие клочки, как лоскутки, блестевшие на деревьях и на снегу. Дорожка из этих ошметков, окруженная звенящей тишиной, уходила в сторону форта, где их с новостями ожидали хатран. А по правую руку от Сафии сияние не только было нестерпимым, но и выло в такой оглушающей какофонии, что полностью ее дезориентировало. Даже если бы сейчас ее жизнь висела на волоске, Сафия так и осталась бы сидеть на снегу, с нелепо поджатой ногой и баюкая свою челюсть в ладонях, которыми зачерпнула пригоршню снега. Воющий клубок сияния, как ей удалось разобрать спустя пару секунд, был ничем иным, как телторами, слившимися в единодушный живой организм, терзающий хрипящего под их весом Ганна. Они рвали его живьем по кусочку, забрызгав его кровью снег вокруг. Единственная причина, по которой он все еще был жив, это отчаянно сражающаяся и раскидывающая духов Каэлин. В звенящей голове волшебницы проявились слабые эманации Каджи. Сафия не могла помочь Ганну, хоть у нее и были подготовлены заклинания. Если она воспользуется чем-то, что раскидает эту кучу-мала, она либо добьет ведьмака, либо привлечет к себе внимание телторов, от которых будет не в состоянии защититься в одиночку. Ее щит долго не выдержит. К тому же ни Ганнаев, ни Каэлин изначально никогда не были ее приоритетом. Нужно было понять, где находится Захара. Поэтому она просто позволила себе слиться мыслями с Каджи, рухнув спиной на снег. Он показал ей сначала воспоминания об Окку и двух пантерах, которые предупредили лес. Ошеломленные духи, то ли слишком глупые, то ли слишком храбрые, чтобы покинуть свой дом, когда здесь бродит Проклятая, заметались в ужасе, не зная, откуда ждать беды. Некоторые из них побежали прямо в пасть Захаре, чем и поплатились. Сама проклятая была на полпути к форту, оставляя за собой тишину и опустошение, когда буквально лоб в лоб столкнулась с Надаж, мчавшейся к Ясеню. Едва клочки не полетели! Каджи побоялся остаться, чтобы посмотреть на сражение двух женщин, и следующее, что он ей показал, была лежащая на снегу Сафия, сражающая Каэлин, умирающий Ганн, мчащийся к ним Окку, от чьего рева клубок над Ганном наконец-то рассыпался, и телторы трусливо разбежались в стороны, оставляя за собой следы крови, капающей с их шкур и... Стремительно парящая над землей Надаж, за которой мчалась Захара. Почти всю фигуру проклятой окутывали клубящиеся тени и узнать ее можно было только по плешивой голове, с которой слетел черный Ганнов платок. Сафия судорожно вздохнула, возвращаясь в свое сознание и успев лишь обернуться, чтобы увидеть, как мимо нее пронеслось то, что когда-то было Надаж. Эта сущность буквально впечаталась в Ясень, разбившись звездочками золотистых осколков. Лес вокруг зашевелился. Не нужно было обладать духовным чутьем Ганна, Окку или Каэлин, чтобы почувствовать эту враждебность. Сафия поползла к Ганну. Стиснула бы зубы, если бы это не причиняло дополнительной боли. И отдельным геройством со своей стороны она посчитала то, что умудрилась мучительно медленно произнести заклинание щита, несмотря на разбитую челюсть. Она могла лишь укрыть их обоих, в то время как Окку и Каэлин, как бы ни хотели помочь или остановить Захару, вынуждены были сражаться с наступающими сущностями леса, держась как можно дальше от Проклятой, которая рычала и жрала все подряд, не разбирая ни своих ни чужих. Сафия нащупала на поясе сумочку с зельями. Их было поровну: два особенно сильнодействующих и два обычных. Сначала она осторожно влила два пузырька в горло ведьмаку. Его крупное, окровавленное тело сильно вздрогнуло. Мышцы порванного лица стянулись вместе, восстанавливая гуманоидный облик, вместо кровавой каши. Только после этого она выпила свою порцию, завопив рядом с хрипящим ведьмаком. Сломанные кости вставали на место, заставляя ее взвизгивать и извиваться. Запись двадцать шестая *запись выведена дрожащей, усталой рукой* Как бы смммутно я не помнила, что произошло в Эшенвуде, я должна попытаться это записать. Хотя бы ты, пррроклятая книжонка, должна запомнить это вместо меееня. Память меня часто подводит, а после проклятия я и вовсе на нее не могу полагаться. Сейчассс, когда я не могу встать с пооостели, писать в дневнике одно иззз немногих доступных занятий. Я хотела уничтожжжить Даленку и Надаж, потому что думала, что они воссспользовались мной, чтобы разобррраться с пррроблемами, которые сами не в состоянии были разрррешить. Почти так и было, если бы не оказалось, что Даленка слишком старая, чтобы действовать, а Надаж ссслишком ссслабая, чтобы защитить свой разум от вторжения иной сущщщности. Ею овлааадел рассеченный, обезличенный и измууученный дух Древня. Того самого духа, который я пррришла искать. И если бы эта ввведьма, эта оболочка не убила себя, в отчаянной и нееелогичной попытке прикончить меня, я так и не вссстретилась бы с Древнем. Не пооомню, как именно это случилось. Я только-только набралась сссмммелости покинуть руины Иллефарна у Западной гавани и ссстолкнуться с ней лицом к лицу. И все мое время и усииилия были этим поглощены. Она буйствовала, обожжжравшись в Эшенвуде, готовая пррредпринять гибельную попытку поглотить и Окку. Я ссс ней боролась изо всех моооих сил. Воображаемо висла на ней, стааараясь удеррржать и призззывая моих монссстров помочь мне. За дальнейшую расплату, ккконечно. И вдррруг все замерло. Лес пееерестал нападать, и явилссся Дррревень. Сущность настолько мооощная, что стихххло все вокруг. Окку, поднявшийся передо мной в боооевой медвежжжьей стойке на задние лапы вдррруг оступился, отошел от меня на полшага иии склонил могучую голову к сссамой земле. Древень же «смотрррел» на меня мооолча, долго изучая то, что видит. Она едва ссс ума не сссошла окончательно от жжжажды, которую чувствовали мы обе. Меня эта жажда ослааабляла. Она выыырвалась, отбррросив меня в сссвое мрааачное болото с пееерекрученными деревьями и вооонючей ряссской под ногами. Я не могла пррройти сквозь эти ветви. Они рааанили и рвали меня, и лишь в узззком просвете я видела ее сссилуэт, теряющийся в оссслепительном сиянии Древня. Он заговорил с ней, почти ласссково, но в том спокооойствии была угррроза сссмерти. Не от его рук. Он всссе объяснил. Ослабленный нашими ссс ней предшественниками, он уже почти не мог сопррротивляться, и она могла его поооглотить. И как бы сссильно ей не полегчало, это пррриведет лишшшь к одному концу — все Проклятые ууумирают очень быстро, вне зависимости от тооого, что именно делают. Она хооохотала от души, забавляясь его сслабостью. Она готовилась его сожжжрать. А Окку готовился ууумирррать. Его рык был оглушшшительным даааже для меня, зааапертой в этой ловушшшке. Он готттовился биться и умереть. Рааади Древня. И кооогда он гооотов был на нее прыгнннуть, она, а вмесссте с ней и я, оглянулась, оценивая обстановку перед боем. И мы увииидели Ганна. Сооовсем рядом, в изззорванной в клооочья одежде, со свежими, глубокими шшшрамами, уродующими его прееекрасное лицо до неузнаваемости. Видимо, она тоже его любила, пооотому что это зрррелище ослабило ее концентттрацию. Зааавопив от гнннева, она позволила Голоду вцепиться в Окку. Она готова была его выпить, но... Я люблллю сильнее. Я прошшшла сквозь ветви, позволив им проооткнуть мое тело нааасквозь. Снова вцепилась ей в волосы, фигурально выражжжаясь. Но кккакой же сильной она была! Какой сильной ее сссделал Ганн. Какой ненасытной и яростной сделал ее Голод! Я не могла ссс ней справиться. Хоть рыыыдай, хоть кричи, заперрртая невидимкой в соообственном теле. За что и получила. Окку наотмашь прррорубил нам плечо, спрааава налево. Должно быть предки мооои были крепкие, раззз подарили мне такое тело, ведь рука моя неее оторвалась полностью, а лишь повисла ненужным членнном на оставшейся половине своих сухожилий и связок. Горячая кровь обожжжгла бок, а боль оглушшшила нас так, что мы перестали слышать звуки вокруг. Мне, конечно, быыыло не так больно. В тот миг у ррруля была она и платила за себя по полной. Я лишь с грууустью наблюдала за своим концом. Тяжжжелая, магически усиленная стрррела прошила нас сбоку, нааавылет и прямо из пуууза. Даже это ее не добило. Упав на ккколени, она пррродолжала рррычать, а щупальца нашего проклятья все шшшарили вокруг, пытаясь впиться в Окку или Древня, и облегчить свои ссстрадания их душами. Должно быть Древень, будучи неизмеррримо мудрым существом, почувствовал меееня. Хоть я не слышала звввуков, он вдруг посмотрел мимо нее, прямо мне в глаза. Так спооокойно. Так приглашающе. Стало хооорошо. Он прощал меня и жееелал мне покоя и тепла. Меня давввно не понимали и не принимали прооосто так, как я есть, где бы я ни была. И я сссмогла сделать перед сссмертью свой последддний ход. Как бы сильна она ни была — избавиться от меня она не сумела за все эээти годы. Я откинула ее, ослабленную, ррраненную и оглушенную. Я вссступила в это тттело, готовая к той боооли, которая последует. Не ожжжидала, что тело это почти зззакончилось, но все же сумела сссделать то, что задумала прежде чем в поооследний раз зааакрыть глаза. Я вцепппилась Голодом в тело Древня, закачивая в него через щщщупальца всююю свою волю, и силу, и все, что во мне бббыло доброго. Я нащупывала маааленькие сколы его духа, там где были трееещины, и заполняла его собой. Не голодом. И ушла... Сафия Ситуация цугцванга. Если она не хочет провалить задание и довести Захару до Академии, ей нужно помочь Проклятой. Но тогда придется сражаться с Окку и Древнем и, возможно, Захара на нее же и нападет потом. Если позволить Окку и Древню уничтожить сорвавшуюся с цепи Проклятую... Что же выбрать?.. За нее решил Ганн. Он распрямился с великим трудом, встав на одно колено. В руках был его старый лук с наложенной стрелой, а изуродованное лицо выражало глухую злобу. Как и голос, когда он хрипло проговорил, будто плюнул: - Здравствуй, любимая... И пристрелил ее. Так вот просто. Ганн Мертвые, что старые — старые, что малые. Он понимал, за что был наказан. Телторы посчитали его предателем, считали, что он не справился, ведь привел Захару в Эшенвуд, не смог остановить, когда она стала кормиться, так еще и не попытался сразиться с ней. Они и так долго терпели и ждали, положившись на него, как на последнюю надежду. Да-да, последнюю, ведь Окку в предыдущий раз не справился, да и в этот раз был очарован новым Проклятым. Ганн понимал, за что его хотели убить, и было чертовски обидно, что с ним это сделали буквально за два шага до победы, до его цели, до того, как он захлопнул бы тщательно расставленную ловушку лжи и неожиданной любви, которая тоже играла на руку. Что ж, хорошо, что он везучий, как дьявол. Свою многоходовку он все же завершил, пусть полуживой, пусть бивший на удачу, когда все пропало и оставался только один вариант, один шанс и единственный выход. Он добился желаемого результата! Ганн хмуро посмотрел в зеркало, скользнув быстрым взглядом по кровати, на которой усыпленная, безвольная лежала Захара. Кровать Лиенны принимала их обоих, а Ганн, как бы ранен ни был, работал каждую ночь, поддерживая стены вокруг ее разума, и не позволяя бродить по снам. Его взгляд вернулся к собственному полуобнаженному отражению и к запястью, на котором были повязаны четки. Чернота на одной из бусин развеялась, снова став приглашающей, сизой, переливчатой. Лишь в самой сердцевине угадывалась крошечная черная точка, которой можно было пренебречь. Весь он стал какой-то бесцветный. И кожа, и грязно-серые волосы. Только яркие глаза выделялись, добавляя инфернального сходства с привидением. Хуже всего была борода. Отросла за время похода, а потом, когда лицо порвали и стянули обратно, половина волос осталась внутри. Теперь она была клочковатым убожеством. И побриться нельзя, выжидая, когда волосы внутри прорастут свой путь наружу. И чесалось жутко. В глубоких тенях за его спиной, в отражении, мелькнула крупная и истощенная фигура в лохмотьях. Когтистая, высушенная временем рука, с нежностью провела по шраму на его щеке и скуле: - Твое чудесное, чудесное лицо. Мой сынок, такая никчемная жертва! Ничто этого не стоило! Он поймал своей ладонью ее руку у своего лица. Руки, физической руки, конечно не было. И все же он криво улыбнулся своей матери, успокаивая почти искренне: - Я же твой сын. Иллюзии и обман моя стихия, и не отнимают у меня и капли сил. Смотри. Его лицо и тело подернулось рябью. Шрамы развеялись, явив им такого же Ганна, как и месяц и годы назад. Волосы снова блестели, как дымчатый туман над озером у Затопленного города. Пропала уродливая борода, а глаза горели озорством, а не тусклыми угольками. Огромная, но сухая ручонка ободряюще похлопала его по плечу. Прекрасный Ганнаев-из-Грез. Герой девичьих фантазий. Всегда таким и останется, разумеется. На краю сознания он почувствовал, как духи робко скребутся, прося о встрече. Он знал, что его ждет масса даров в качестве извинений и он вдоволь ими насладится и посмеется над их чувством вины, но... Не сейчас. Сейчас, да и еще некоторое время, он не будет способен встретиться с ними и не начудить что-нибудь от гнева. Захару он держал в черной комнате без сновидений и самосознания по той же причине. Не мог ее видеть, не был готов. Эх, была бы в себе Каэлин! Она, может быть, что-нибудь намолила, чтобы снять с его плеч это серое, опустошенное бремя... Но полунебесная едва ли была лучше Захары, отдав всю себя на заклинание воскрешения. Она переступила пределы своих возможностей тогда, не дав Голоду даже сообразить, что тело-носитель погибло. Или что-то другое сыграло свою роль, ведь Голод и Древень держались за ручки, как старые любовники. Наверное Древень помог и сдержал голод на драгоценные пару секунд? Как и Сафия помогла, тоже переступив себя и сразившись, почти что, с Окку. Тейка, осмелившаяся встать против бога земли. Каждый из них в тот день через себя переступил. Возможно, что и Захара тоже. Но об этом он себе не позволит думать. Замороженное, серое спокойствие лучше, чем постоянный гнев. И когда-нибудь он снова найдет в себе силы посмеяться. Хотя бы над тем, как их вернули в город. Когда еще могучие и гордые варвары под предводительством старой и мудрой хатран будут носить его на ручках с остальной честной компанией? Ганн натянуто улыбнулся своему гладкому лицу в зеркале и кивнул, убеждая сам себя во всем и ни в чем.