Война не место для любви

***

      — Идем ко мне, — произнес летчик, кивая в сторону своей палатки. Они теперь жили там вдвоем, вместе с Васей Сталиным, но тот сейчас, наверняка еще был у той хорошенькой медсестры Любы, так что переживать нечего.        — Точно сам дойдешь? — Спросила Лилия, идя рядом с Германом,       — Или может перестанешь корчить из себя героя и попросишь помощи у своих друзей, чтобы дойти до своей палатки не собрав по дороге все камни носом? — Уж очень ей не нравилось состояние парня, да и особенно учитывая на сколько сильно он мог приложиться головой о панель управления при посадке.       — Да иду я, нормально пока, если что позову кого-то, — проговорил мужчина. Он все же пару раз споткнулся, пока они шли к палатке, но все же устоял на ногах. Затем, зайдя в палатку, Гера с облегчением сел на стул, на котором висел его пиджак с двумя звездами среднего размера на погонах. Может, теперь после этой вылазки полковника дадут? Набоков достал из карманы папиросы и кинул их на стол, после чего взглянул на Лиду:       — Вон там, у кровати, спирт должен стоять…        — А бинт или марля у тебя в палатке есть или в прошлый раз все закончилось? — спросила лётчица, она взяла спирт от кровати и принесла его на стол.        — Кроме раны на лбу ещё что-нибудь болит? — спросила она осторожно осматривая рану и убирая волосы с его лица, чтобы не мешали обрабатывать раны. Ей было не впервой обрабатывать раны и наверное если бы она не пошла бы ещё давно учиться на летчика, то сейчас бы была медсестрой, у неё была лёгкая рука. А сейчас она особенно старалась не причинять Герману боли и быть очень нежной, чтобы ненароком не сделать ему хуже или больнее случайно задев свежий ушиб.       — Бинт в тумбочке должен быть, — проговорил Герман, после чего вздохнул, покачав головой.        Литовченко сходила за бинтом и оторвав небольшой кучек бинта, вначале намочила его водой из умывальника и осторожно протерла лицо и шею летчика от грязи и потом уже взяв другой кусочек бинта намочила его спиртом и осторожно стала обрабатывать рану героя. Он старался изо всех сил не проявлять свою слабость, но все же, наконец, сдался, окончательно доверившись Лиде:       — Да и рана-то не очень болит, больше голова. Знаешь, перед глазами все плывет, движения скоординировать не могу. Шандарахнулся я, конечно, будь здоров, — проговори Набоков, слегка выгибая шею и подставляя девушке рану, дабы той было удобнее ее рассматривать.        — Может тебе лучше тогда показаться в лазарете с такими жалобами? А вообще раз всё так плохо, то тебе стоит лечь и лежать и хотя бы день соблюдать постельный режим. — сказала Лилия заканчивая промывать его рану и выбрасывая грязные кусочки бинтов.       — Нет, скажу что-то подобное, сразу из авиации спишут и отправят в тыл, с комиссиями всякими по заводам ездить. Было так уже с одним моим другом хорошим, я не хочу. Я без неба умру, — честно признался Герман, вытерпев всю процедуру промывания. В конце ему даже полегчало, как только Лидия достала весь мусор и грязь из раны, летчик даже вздохнул с облегчением.       — Лида, ты зачем мне помогать полетела? Их двое было, а если бы разбилась? — неожиданно даже для самого себя спросил Гера,       — Не делай так больше!        — А если бы не полетела ты мог погибнуть! Да, и как видишь я не разбилась… А если бы и погибла, значит так надо было. Я говорила отцу своему могу и тебе повторить. Лучше погибну я и ценой своей жизни не дам остальным умереть, чем произойдёт обратное, я ведь не прощу себя. — Сказала она и подала Герману руку, чтобы помочь встать со стула и дойти до кровати не упав:       — А теперь ложись и отдыхай.       — А я бы простил себе, если бы с тобой что-то произошло? — спросил Набоков, поднимаясь с помощью нее и опираясь на стол, стоящий рядом. Летчик выдохнул, после чего выпрямился и неожиданно замер, заглядывая прямо в глаза этой девушке:       — Лид, я ведь люблю тебя.       На миг сердце девушки будто замедлило темп, но потом вновь все вернулось на круги своя. Ей до этого не раз пытались признаваться в своих чувствах парни, но в этот раз она почему-то верила. А может потому и верила, что это было взаимным.        — Дурак ты, если ещё ничего не понял. Я тоже люблю тебя, Гера. — Сказала она тихо, залившись румянцем. Для неё испытывать подобные чувства было в новинку, но оторвать взгляд от глаз парня она не могла уже.       — Я понял. Вернее, я очень хотел в это верить, но не хотел просто так себя обнадеживать, — начал оправдываться Герман, но всю его болтовню прервала Литовченко своим нежным поцелуем. Набоков улыбнулся ей в губы, после чего обнял ее за талию. У Геры до этого были отношения с девушками, легкие и несерьезные. «Сталинские соколы», молодые курсанты авиационной академии всегда получали таких девушек, о которых другие мужчины могли только мечтать, ведь каждая девушка хотела себе мужа-летчика. Но Лида другое. Не за красивые глаза полюбил ее Гера.       Он закончил их робкий поцелуй, после чего обнял девушку, крепко прижимая ее к себе:       — Ни за что теперь от себя не отпущу.       Лилия улыбнулась обнимая Германа за шею и положила голову ему на плечо.        — Ну раз не собираешься меня никуда отпускать, то во время вылетов тебе и впредь придется мириться с такими выходками как я устроила сегодня. Теперь я тебе точно не дам погибнуть в небе, пока сама летаю. — сказала она, первую часть фразы она говорила даже весело немного шутливо, а последние предложения уже говорила очень серьезно смотря ему в глаза и давая ему обещание, что теперь она не даст их разлучить шальной немецкой пуле в небе.       — Придется смириться. А тебе придется смирится с моими нагоняями потом за это, — весьма строго проговорил Герман. Да, он умел быть строгим, и поорать умел, когда надо было, что аж стены дрожали и бойцы от него подальше шарахались. В общем, умел из котенка в льва превращаться, как никто другой.       — Гера, а чей-то ты раненый? — в палатку вошел высокий молодой человек, тоже в военной форме летчика, с пышными волосами, отливающими в рыжину, и папиросой во рту. На погонах было три крупные звезды — «полковник».       — Так я это, подрался там… из-за Лиды, — на ходу сочинил Набоков, после чего коротко добавил, — гвардии полковник, — все же, друг был старше по званию, иногда нужно соблюдать субординацию.       — Уважаю, уважаю, гвардии подполковник, — лучезарно улыбнулся «рыжий шатен», после чего с интересом взглянул на Литовченко.       — О, а девушка-то твоя тоже гвардии полковник, видишь, все тебя старше, Герка, — усмехнулся тот, после чего протянул Лиде свою руку. — Василий, можно просто Вася, — сына Сталина мало кто в лицо знал, и он активно этим пользовался, ему нравилось наблюдать, как люди сначала ведут себя с ним дерзко, а потом, узнав фамилию, сразу смиреют и трясутся, как мыши.       Лилия улыбнулась и в ответ пожала руку Василию:        — Приятно познакомиться. Лидия, хотя друзья называют Лилией. -Сказав это она ещё раз внимательно посмотрела на Василия и сопоставив факты которые слышала от девочек и Людмилы Павличенко спросила:       — Не Сталин ли ты? Вспомнив про Людмилу она тут же поняла, что её она не видела ещё здесь…       — Ну вот и ты туда же! — выдохнул Василий с наигранным негодованием.       — Сталин, Сталин! Как узнают, что Сталин, так сразу по стойке смирно. Волков я, — усмехнулся летчик, и Герман тоже рассмеялся. Ему полегчало:       — Да какой же ты Волков! На нос свой посмотри! Ты ж грузин вылитый, — заметил Набоков, отпустив талию Литовченко.       — Ну грузин и грузин, — Василий посмотрел на себя в зеркало и поправил прическу. — Лиля, значит? Очень приятно, — шатен подмигнул ей, докуривая папиросу.       — Так, нет, иди лучше со своей медсестрой флиртуй, — строго заявил Герман, который прекрасно знал о похождениях друга.       — Да нафлиртовался я уже с ней… — поморщился парень,       — Я тут это, Павличенко видел! Помнишь, сказал я тебе как-то, что моя будет? Вот пойду займусь. Кстати, вы на ужин-то идете или спать собираетесь?       — Ужин! Точно! Я совсем забыл! Идем, — весело заявил Гера, уже забыв о больной голове.       — Она в порядке? — Спросила Лида у Василия, все же все ребята с её базы давно уже стали для неё семьёй и Павличенко была для неё в последнее время вообще стала как старшая сестра.       — Конечно, в порядке! Еще и похорошела, — подмигнул Сталин и выскочил из палатки, вприпрыжку направляясь в столовую.        — На какой ужин ты собрался? Я же сказала тебе лучше поспать или хотя бы полежать. — Спросила девушка уже Германа повернувшись к нему и чуть приподняв бровь. И голос у неё был серьёзный, а не как до этого весёлый и спокойный.       — Но, только чуть-чуть посижу. Есть же что-то надо, — Герман надавил на жалость Лидии, поэтому вскоре они уже шли в столовую, где было шумно, звучала музыка и все радовались столь маленькой, но важной победе.       Девушки только заприметив подругу, вошедшую в столовую вместе с другим летчиком, подбежали к ней и стали расспрашивать о том, что осталось от их лагеря на, что Лида просто ответила, что позже все расскажет и села за стол рядом с Германом.       Герман сел за столом между Сталиным и Лидией. Вася уже вовсю доставал Павличенко, которая уже не знала, как от него отделаться. Она уже даже отвернулась, пытаясь сделать вид, что с кем-то другим разговаривает.       — Ну Люд… — сейчас сын великого советского вождя походил на ласкового котенка, который ластился к своей хозяйке.       — Так, я один раз уже подкупилась на твои шоколадные глазки, больше не хочу, — строго отрезала снайпер,        — Все, Сталин, достал. Один танец и все, — наконец не выдержала та, Вася же победно улыбнулся и они ушли на танцпол.       — И за какие грехи его к нам направили, — вздохнул с усмешкой, конечно, по-доброму, Гера, положив себе перловки.       — Ну к примеру за то, что доставал Людмилу. — С улыбкой ответила Лидия наблюдая за тем как танцуют две известные личности этой войны. Она почти ничего не ела, ей не хотелось совсем, такое бывает у неё когда она переживает из-за чего-то, а сегодня много причин для переживаний и одна из них сидит рядом с ней, а ведь мог и не сидеть уже здесь…       — Да нет, я имел в виду, мы-то как провинились, что это чудище на нашу голову свалилось? — заулыбался Герман, разжевывая перловку, которая сегодня была сладкой, а потому вкусной.       — Ты чего не ешь ничего? Попробуй, очень вкусно. Повара сахара не пожалели.       — Вася, ну что ты, как припадочный! — раздался громкое восклицание с танцпола. Сталин уже развернул фуражку в обратную сторону, дабы козырек не мешал целоваться с Людой, и вовсю расцеловывал ее шею.       — А дома жена ждет… — покачал головой Гера. Но он прощал это другу, ведь знал, какой он любвеобильный.        — Я не хочу особо есть. Яблока мне вполне сейчас хватит. — Спокойно сказала Лида, взяв со стола дольку яблока, просто чтобы сделать видимость что все хорошо.       — Мне кажется, что она уже жалеет, что в своих нельзя стрелять. — Сказала рассмеявшись девушка наблюдая за парочкой на танцполе.       — Ну, яблоко так яблоко, — пожал плечами Гера, ловя на себе удивленные взгляды подруг Лиды. Да уж, потом ей устроят настоящий допрос, не часто она так много времени с мужчинами проводит, предпочитает общество подруг.       — Да, точно жалеет. А может уже и нет, — Набоков обернулся на танцпол, но парочки там уже не оказалось, ловкий летчик уже утащил своего снайпера.       — Ну вот, я же говорил, Сталин если захочет — возьмет.       Лида улыбнулась данному факту и посмотрев на Германа заботливо спросила:        — Как ты себя чувствуешь? Голова не болит? — тут ведь было довольно шумно, даже для неё, а она в полном порядке была. Девушка понимала, что её подруги удивлены таким поведением её, но она вполне сможет вытерпеть все их расспросы и ещё раз прочесть лекцию о чувствах на войне, да так чтобы они вновь отстали от неё с попытками свести с кем-нибудь из парней.       — Да нет, не болит, хорошо все, — проговорил Герман, хотя иногда он все же морщился от шума, но это простительно.       — Я пойду с ребятами покурю, ладно? — не дожидаясь разрешения, а скорее ставя перед фактом, парень вышел из столовой вместе с тремя своими верными боевыми товарищами. Тем временем, к Лиде подсели ее подруги, заняв место Набокова:       — Сама нам, главное, еще утром говорила, чтобы мы о мальчиках не думали, а сама вот уже почти обжимается здесь! — недовольно воскликнула одна из них.       — Я говорила и я не отказываюсь от своих слов. — Спокойно сказала Лида. Она ожидала подобных высказываний и была немного готова отвечать подругам.        — А с чего ты взяла, что с Германом у меня что-то есть? Он мой друг и сегодня между прочем он получил травму когда отбивал атаку на остатки нашей базы. И я всего лишь слежу за его здоровьем. А дружить с мальчишками я вам не запрещала, я запрещала вступать в отношения. И предупреждаю узнаю о подобном всех отправлю по домам без права вернуться на фронт. — Строго говорила Литовченко, ей пришлось соврать об отношениях с Германом, но иначе никак ведь она должна оставаться правильной в глазах подруг, да и как ей запрещать им быть в отношениях с кем-то если она сама полюбила летчика, хотя и понимала, что ничем хорошим это может для неё не закончиться,       — Я вас последний раз предупреждаю или вы не помните, что случилось с Ирой у нас когда комбат узнал о том, что на беременна? Не помните как ей было плохо, когда она таскала оружие для самолётов? Или может забыли как её всю бледную и умирающую увозили в больницу? Хотите так же тогда пожалуйста мешать не буду! — Гневно сказала девушка, надеясь, что хотя бы малый эффект её тирада возымела на подруг.       — А чего Сталин тогда здесь выступал, что вы в палатке с Германом обнимались, а? — подняв бровь, спросила одна из девушек. Так, вот откуда все проблемы идут.       — И потом, никто здесь беременеть не собирается, что ж мы, совсем дуры, что ли? Остальные девочки согласно закивали.       — Да и тут столько этих сталинских соколов теперь, что просто уже невозможно! — мечтательно и даже несколько возмущенно произнесла другая, а все остальные в ответ на ее слова расхохотались.        — Болтун ваш этот Сталин. А я вас последний раз предупредила увижу сама или узнаю о чем-то подобном быстро всех по домам отправлю! И вы так не распаляйтесь, мы тут на долго не останемся. Скорее всего нам сейчас самолеты новые придут и отправят нас куда-нибудь ближе к Сталинграду. -Спокойно сказала Лидия и уже строго посмотрела на девушек повторив:        — Я серьезно последний раз вас предупреждаю, дальше все по домам отправитесь.       — Чего смеемся? — рядом как раз оказался Герман, который уже докуривал папиросу, держа ее в уголке рта.       — Да так, это женское, — махнула рукой та самая девушка, которая больше всех к Лиде приставала. — Гер, Гер, а скажи, у Василия Иосифовича с Павличенко надолго?       — С ней-то? С ней точно надолго, — произнес Набоков, который эту тему не любил,       — Вы это, особо на него не смотрите. Он женат, и без вас гуляет много. Лилия посмотрела на Германа и уже по доброму спросила:        — Как ты себя чувствуешь?       Стоило придти Набокову девушки все же вернулись на свои места, а Герман сел на свой стул рядом с Литовченко:       — Да нормально вроде, — он пожал плечами, после чего затушил сигарету об ободок тарелки.       — Чего ты со своими девочками так строго-то? Не все же воевать, — проговорил он, пожав плечами.       — Так и чокнуться можно.        — У меня под командованием эскадрилья девушек. Представь какого мне будет лишится хотя бы одного летчика из-за пустяка? И я не строго, просто прошу быть осторожнее. Да и не хочу я, чтобы они привязывались тут к кому-нибудь, а потом страдали когда нас отправят на другую базу. — Ответила Лидия,        — Вначале войны у меня было под командованием 20 девушек, сейчас осталось 8. И 6 из двадцати были отправлены по домам из-за непригодности через два месяца войны. Остальные погибали или на небе или в эту бомбежку. Поэтому я строга с остальными. — Рассказала она, решив, что так будет проще объяснить свое поведение с подругами.       — Восемь из двадцати… — вздохнул Герман, покачав головой,       — По каждой семье война прошлась. Война без страданий не может, Лид, так что ты давай им порадоваться и пожить, когда можно. Мы ж каждый день на смерть уходим, так почему бы не полюбить, не испытать простых жизненных радостей, пока возможно? — Набоков высказывал собственные искренние мысли,       — Однажды мы не увидим и половины сидящих за этим столом, — пробормотал Набоков, глотнув немного воды,        — Танкисты заживо горят в своих танках, летчиков часто сбивают, расстреливают или берут в плен, если успели спрыгнуть, а иногда они вместе со своими машинами в землю уходят, пехота под штыки и пули идет. Да… Нужно жить, пока можно.        — Ну хорошо… уговорил. Я буду с ними помягче. — Согласилась девушка, понимая, что Герман прав и она уже слишком стала строга с подругами. Хотя она понимала почему так поступает, она не хотела их выпускать и в небо, всегда боясь, что кто-нибудь не вернется и вновь очередная семья останется без ребенка. А у Лиды такой характер, что все смерти произошедшие в небе она валила на свою вину, что она не уследила.        — Еще посидишь тут или может вернешься в палатку и будешь отдыхать? — Спросила Литовченко, понимая что Герману еще аукнется этот удар головой не раз.       — Ну вот и молодец, — довольно произнес Герман. Он всегда несказанно радовался, когда ему удавалось переубедить людей в пользу своей собственной точки зрения.       — Да, я, пожалуй, пойду. Отосплюсь лучше. Заходи, если хочешь, — проговорил Набоков, поднимаясь из-за стола. Он тронул ее рукой по плечу в знак прощания и вышел из столовой, а после него внутрь вошла Павличенко, слегка растрепанная и раскрасневшаяся, с улыбкой на губах, хотя улыбалась она очень и очень редко. Люда села на место Геры и взглянула на товарищей:       — О, Вань, налей-ка мне, — проговорила та, потирая замерзшие на морозе руки.       Лида хотела потом зайти к Герману, но так же хотела пообщаться с отцом и остальными. Она улыбнулась вошедшей Людмиле и заметила:        — Давно не видела тебя в таком хорошем настроении. Похоже тебе давно надо было сюда приехать. — Смотря на все творящееся вокруг Литовченко видела, что все налаживается. Но на долго ли все стало так хорошо? Это и беспокоило. Ведь с утра все может поменяться.       — Это не мне надо было, это Сталину, — улыбнулась Люда, после чего выпила стопку, которую ей налили, чокнувшись с остальными летчиками. Вскоре в столовой появился и Василий, занимая свое прежнее место. Он был без шинели, а китель был просто накинут на плечи.       — Ты не замерзнешь в таком виде расхаживать? — поинтересовалась Люда. Вася только покачал головой, выдыхая сигаретный дым.       — Белая Лилия, значит? — посмотрел он прищурено на Лидию. — Хочу Вас забрать к себе в эскадрилью, заместителем командира, и Геру прикарманить. Пойдете?        — Откуда узнали моё прозвище? Меня так называли давно и только в моей эскадрильи. — Задала вопрос Литовченко, она знала, что никто из ребят не мог проболтаться о её первом позывном, которое в их эскадрильи ассоциировалось с победой, из-за прошлых полетов, когда у неё был этот позывной. Позже приклеившийся к ней как одно из имен.        — Я Сталин, я все узнать могу, — гордо произнес Василий, после чего налил себе полный граненый стакан водки и выпил его одним махом. Да уж, любовью к выпивке он тоже славился. Ни дня без водки в больших количествах прожить не мог, но зато и не напивался слишком сильно:       — Да ладно, не переживайте так, мне Павличенко рассказала.       — Вась, — вздохнула Люда. — Ну что ты все время всех сливаешь?       Литовченко усмехнулась предложению и ответила:       — Зачем мне это надо? Сейчас я командую своей собственной эскадрильей, а Вы предлагаете быть заместителем. Да и если соглашусь я, то только при условии, что мои ребята пойдут со мной. — Ей было все равно кем являлся Василий и чей он сын был. Она была в ответе за своих ребят и бросать их одних, просто потому что кто-то предложил интересный ей вариант.       — Ну ладно, товарищ Литовченко. Как захотите — я вас с руками и ногами заберу, еще вместе Берлин штурмовать будем. А вы в Сталинград не летите? Я со своими и Людой, да и Геру тоже вроде посылают, — сообщил мужчина.       — Ну хватит уже о войне, — не выдержала снайпер, которая сидела между Литовченко и Сталиным, и последний все время через нее перегибался. Она толкнула его в его кудрявую голову, тот засмеялся и попытался ее поцеловать, но та увернулась:       — Знай ешь давай. Завтра о войне поговорим, завтра. Сегодня отдыхаем        — Завтра договорим, товарищ Сталин. И мне все равно чей Вы сын и какое у Вас влияние в этой войне. А к Вам в эскадрилью я перейду только со своими ребятами или по приказу начальства. А другого варианта нету! — Ответила Литовченко разозлившись на реплики Василия, она встала из-за стола. Она не любила когда её пытаются считать игрушкой или вещью, она сама по себе и не собиралась менять свой характер, ради забав других.        — Летим, вот машины новые придут для ребят и летим. Еще посмотрим кто там раньше будет. — добавила девушка, будто предлагая устроить пари.       Такой её еще никто не видел, ну почти никто, такой её знал её отец, который наблюдал из-за другого стола за происходящем и думал: «Вся в мать пошла, такая же гордая.» Лилия вышла из столовой и направилась к самолетам, там она сможет побыть одна и хоть немного успокоиться.       Лучше бы девушка этого не говорила, потому что Василия было очень легко вывести из себя, а остывал он крайне долго и тяжело.       — Ты думай, с кем ты так разговариваешь! Никто тебя ни к чему не принуждал, я тебя только пригласил и предложил подумать. Я тебе ни сват, ни брат. Я Сталин! Я твое начальство! А будешь артачиться, под трибунал у меня пойдешь вместе со всеми птичками своими, — крикнул он ей вслед, когда девушка уже уходила, после чего осушил свой стакан и снова сел на место. Остается только надеется, что к утру он все это забудет.       — Своенравная мне нашлась! И не таких ломали.        — Лучше бы вы оба поумерили пыл. Переругаетесь, а никому лучше от этого не будет. — Сказала Павличенко, наблюдая за этой пустой ссорой. Хотя её это не удивило, она успела узнать характеры обоих и понимала, что во вспыльчивости им обоим не уступить друг другу.        — А сейчас, Вася, успокойся и ешь. Завтра все решишь. — договорила она, надеясь, что завтра эта словесная баталия не дойдет до разборок в небе.       Василий только нахмурился, положив себе в тарелку каши. Долго сидеть он на месте не смог, поэтому вскоре стал тереться лбом о плечо Павличенко, как периодически делал, стараясь прийти в себя, остыть.       — Ниче-ниче, батя мне скоро генерал-майора даст, быстро у меня здесь все успокоятся, — заметил двадцатиоднолетний парень, доставая из кармана очередную папиросу и закуривая.        — Ты и сам успокойся.-Сказала Павличенко и рукой отстранила его голову от своего плеча,        — Ты сам-то подумай какого Лиде было услышать такое предложение от тебя когда она только сегодня потеряла базу с людьми и техникой. Не знай я тебя и услышав что-то подобное в такой ситуации тоже бы разозлилась. — Говорила двушка успокаивая Сталина и заставляя начать здраво мыслить.       — Да я же зла ей не хотел, просто предложил. Ты же знаешь, я лучших летчиков к себе забираю. Мне нужны боевые ребята. У меня каждый по одиннадцать самолетов сбил, если не больше, — заметил Василий, который, несмотря на то, что Люда отодвинула его голову от своего плеча, теперь уложил ее ей на колени, смотря на ее лицо снизу.       — Лидия это же вообще мечта. Мне говорили, у нее не руки, а крылья. Понимаешь, я хочу быть полезным не потому, что я Сталин, а потому что эскадрилья у меня действительно хорошая.        — Эскадрилья у тебя и вправду замечательная. — Сказала Людмила, пытаясь заставить Василия поднять голову с её колен.        — Ты если устал, иди спать, а на мне лежать не надо, я не подушка. — Павличенко не злилась на Сталина за такое поведение, но она понимала к чему такое поведение мужчины может привезти, ведь была с ним хорошо знакома.       — Я не устал. Ты что, не видишь, я тебя соблазняю? — с наигранной обидой в голосе произнес мужчина, делая кошачьи глазки, что у него с блеском получалось. В общем, тот еще клоун, который очень любил по паясничать. Но это только в кругу друзей. А так — решительный, смелый и уверенный. Это-то в нем всех и подкупало.        — Вижу и поэтому гоню тебя подальше. — Засмеялась Людмила, отталкивая от себя Сталина. Ни к чему эти отношения не смогут привести хорошему. Уже пробовали и не вышло, так зачем опять пытаться?        — У тебя ведь есть жена. — Заметила снайпер, не ведясь на его кошачьи глазки.       — Да нет у меня никакой жены, Люда, — отмахнулся Сталин, не хотя поднимая свою голову с ее колен,       — Только т-с-с, иначе, если узнают, все бабы набегут, а мне только ты нужна, понимаешь? — он стал целовать ее руку. Да уж, от него так просто не отвяжешься, придется постараться.        — Будь добр разберись, есть у тебя жена или нет. А пока не приставай ко мне. Что не помнишь разве на чем мы с тобой в прошлый раз разошлись когда виделись? — Спросила Людмила, она не понимала как так может Сталин со всеми заигрывать и тут вот решить сознаться, что у него нет жены и он вообще не бабник.        — Вася, прекрати. — Сказала она убирая руку от парня.       — Да разобрался я, нет у меня никакой жены, — проговорил Сталин, но потом нахмурился, когда девушка выдернула свои руки из-под его губ. Он отодвинулся от нее и сухо проговорил:       — Пожалеешь однажды. Пожалеешь. А я подожду, — только и сказал военный, после чего осушил четвертый за сегодня большой граненый стакан с водкой и вышел из-за стола.       Тем временем Лидия походила вокруг своего истребителя готовая накричать как на всех кто подойдет к ней так и на саму себя была готова кричать за подобное поведение. «Да, кто он вообще такой?! Как посмел?! Он мне не начальство!.. » — думала девушка расхаживая туда-сюда, — «Да и сама хороша, как так можно. Я ведь могла согласиться и спокойно летать под командованием Сталина. Но не могу же я бросить своих ребят…» Вскоре успокоившись Литовченко решила зайти проведать Германа. Через пару минут она дошла до палатки Набокова и постучавшись спросила:       -Можно войти?       — Конечно можно, — отозвался Набоков, который как раз не спал и сидел на кровати, курил, смотря в темноту их с другом комнаты. Все равно сон никак не шел, что понапрасну себя мучить.       — Что, убежала от шума? — спросил парень, когда увидел Литовченко, входящую в его палатку,       — Я слышал, как Вася орал. Ну ты не переживай, он это не со зла, завтра и не вспомнит. Он у отца выпрашивает новых самолетов взамен тем, что сгорели на твоей базе, так что ты с ним понежнее как-нибудь.        — Да нет, скорее от большей ссоры ушла. Я ведь этот шум и создала, — Ответила Лидия заходя в палатку и садясь рядом с Германом и кладя голову ему на плечо и тихо сказала:        — Ну характер у меня такой, что мне проще поссориться со всеми, чем наладить дружбу. Да и как я могла реагировать на его предложение о том, чтобы пойти под его командование без своих ребят? — она успокоилась уже и понимала какую глупость натворила. Да и Герман действовал на неё успокаивающе.       — Да я так и понял, — проговорил Герман, обнимая ее за плечи и нежно прижимая к себе,       — Да никак и не реагировала бы, отказалась бы и все. Ну ладно, не беда, Красный, в принципе, относительно таких мелких ссор, человек не злопамятный. Не переживай, — убедил ее летчик, после чего осторожно поцеловал ее в уголок губ.       — Лид, ты бы отдохнула уже…        — Отдохну, только я еще не хочу спать. Вот устану и буду отдыхать. — Ответила Лида, заглядывая в глаза Гере и улыбнувшись легко и нежно поцеловала его в губы. Только сейчас она начинала понимать, что раньше ей для спокойствия не хватало такого уюта, который создавал ей Герман одним своим присутствием.        — А ты чего не спишь? Совсем тебе плохо стало? — Спросила девушка с нежностью глядя на него.       — И когда же ты устанешь? Ты же неугомонная, словно юла, — чуть ли не укоризненно заметил мужчина, после чего вздохнул, пожав плечами,       — Да нет, просто голова туго болит, вот и не могу уснуть, неприятно ноет так. Но, думаю, как все спать разойдутся и все поутихнет, так и голова перестанет нудеть, — высказал свое мнение летчик, после чего еще крепче прижал Лидию к себе.       — Как же уже хочется, чтобы война закончилась…        — Скоро закончится, вот выиграем скоро и будет вновь спокойно. — Сказала девушка, она надеялась и верила, что война скоро закончится, ведь они одерживают небольшие победы по всем фронтам. Лилия приложила ладонь ко лбу мужчины проверяя нет ли у него температуры и после нежно поцеловала его в лоб.       — Надеюсь на это. Выиграем, точно выиграем, — заключил Герман, которые тоже, как и многие советские солдаты, верил в безоговорочные победу родной армии. Они уже начинали потихоньку гнать немцев подальше от столицы, границ, но до переломного момента оставалось еще пару месяцев. До Сталинградской битвы оставалось как им казалось совсем немного.        — Думаю скоро они уже разойдутся. Хочешь я пока с тобой побуду, пока ты не уснешь? — Предложила она, надеясь, что летчику станет легче завтра и не придется его позже отправлять в лазарет.       — Давай, — радостно улыбнулся Гера, после чего затушил папиросу и лег на свое прежнее место, согнув одну ногу в колене и подбив себе подушку. — Лида, а тебе лет-то сколько? Все время спросить забываю.        -Ну, а сколько ты думаешь мне лет? — Спросила она, наблюдая за изменением настроения парня. Она не скрывала свой возраст, но было интересно услышать на сколько лет она выглядит. Ведь у всех были разные ответы, кто говорил, что ей лет 17, а кто и давал ей все 23, но редко кто называл её настоящий возраст.       — Девятнадцать? — подняв одну бровь, спросил Герман и заинтересованно посмотрел на девушку. Он был довольно азартен в хорошем смысле, то есть любил угадывать что-то, догадываться, а не в карточные игры играть. Он надеялся, что не обидел девушку, начислив ей лишние цифры, а то мало ли.       Лида удивилась, но в хорошем смысле и ответила:        — Ты угадал и ты единственный кто не убавил и не прибавил мне лишних годов. Как тебе удалось? — она по доброму потрепала Геру по волосам.       — Не знаю, само как-то получилось. Интуиция, — Герман ей подмигнул, после чего подставил ей свою голову — понравилось, как та треплет его по волосам.       — Я тебя всего на два года старше, выходит.        — Почему ты вдруг решил узнать мой возраст? — Поинтересовалась Лидия, все еще трепля его по волосам, но вскоре уже просто перебирая пальцами прядки его волос. Все было так по домашнему, будто не война сейчас, а мирное время и они не в лагере находятся, а где-то в городе в доме в тепле и уюте.       — Да просто интересно стало, — пожал плечами Герман.        — Все девчата здесь только самые молодые, потому что мозгов еще немного, вот и думают, что им есть на место на нашей войне. Хотя, без вас мы бы ни за что на свете не справились, — вздохнул мужчина, прикрывая глаза. От нежных и успокаивающих прикосновений Лидии голова начала проходить и Геру стало клонить в сон.       Девушка не стала говорить ничего на комментарий Германа о возрасте девушек и их уме, особенно ей хотелось ответить о месте девушек на войне… Она была с этим не согласна, так как здесь она была самой младшей из всех, остальные были старше. Литовченко улыбнулась заметив, что он засыпает и просто продолжала его убаюкивать тихо напевая колыбельную, которую ей когда-то на ночь пела мама.       Герман улыбнулся, находясь уже в полудреме, когда услышал нежный голос девушки, напевающий какую-то приятную, тихую и успокаивающую мелодию, напоминавшую колыбельную, которую мать поет своим детям. Летчик повернулся на другой бок к стене и уснул окончательно. Это стало понятно, когда улыбка исчезла с его лица, а от самого него стало доносится негромкое сопение.       Лидия тихо встала с его кровати, ведь этого все время сидела рядом с ним и нежно поцеловав летчица в щеку и удостоверившись, что тот спит вышла из палатки. Она хотела было пойти к отцу как раньше делала в детстве, когда ей не спалось, но поняла, что бессонницу в этот раз она лучше будет решать своим способом, чем будет мешать отцу дежурить на охране лагеря. Летчица дошла до своего самолета и забралась в кабину, только там она последнее время могла уснуть и успокоиться. Почему-то чем дальше тем больше ей хотелось быть ближе к небу, а из палатки ни неба ни видно, ни такой тишины нету. Литовченко по началу наблюдала за небом сидя в кабине, а потом и вовсе не заметила как уснула спустя какой-то время.       Василий вернулся минут через пятнадцать, когда снова остыл. Он не стал садиться за стол, а встал позади Люды, упирая обе руки по бокам от нее и шепча ей на ухо:       — Прости, что вспылил, — проговорил он.        — Может все-таки не будешь чувствам сопротивляться?        — Чьим чувствам я не должна сопротивляться? Твоим или своим? Своим я никогда не сопротивляюсь. Ты же знаешь меня. — Ответила она пока не поворачивая голову к Сталину. Но смягчившись сказала:        — У тебя только один шанс, смотри не испорти его. — Она повернулась лицом к Василию, чтобы посмотреть ему в глаза и понимать не соврет ли он.       — И моим, и твоим, — произнес парень, внимательно смотря в затылок Люде, на нежную кожу ее шеи. Он был младше ее совсем немного на год или на два, но она все равно сводила его с ума, как настоящая девчонка, будто она была еще и помладше него.       — Не испорчу, — произнес тот и потянулся к ее губам за поцелуем. Всегда такой настойчивый, никогда не спрашивает разрешения. Просто делает.        — Сокол, не торопись. — Спокойно, но улыбнувшись ответила Люда, уходя от поцелуя тем, что приложила пальцы к его губам и осторожно отодвинула парня от себя,       — Завтра будет новый день и новая жизнь, вот тогда и посмотрим испортишь или нет. — Говорила она совершенно по доброму стараясь не обидеть Василия, но сейчас она понимала, что он уже выпил достаточно и может не совсем понимать что он говорит и делает…       Василий улыбнулся, когда та приложила палец к его губам, и осторожно поцеловал их, после чего выпрямился и улыбнулся:       — Не тороплюсь, — проговорил он, внимательно оглядев Павличенко,       — Завтра, так завтра. Спокойной ночи.