Дождями полнились могилы

Тревелиан запрокинул голову назад и вздохнул с облегчением. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя настолько волшебно. Все напряжение в теле, собравшееся внизу живота, разматывалось, как тугой клубок проволоки. Он смахнул волосы со лба левой рукой и тихо промычал. — Ну как? — спросил Бык. — Оххх. — Хорошо? — Очень. — Тебе нужно много времени? — Я почти. — Ты уже полчаса отливаешь. — Отстань. И не стой у меня за спиной. Кунари покачал головой и просьбам его не внял, продолжая смотреть. — Не нужно было столько пить. Максвелл развернулся и посмотрел на него большими глазами, но упоминать, что сам Бык выхлебал почти ведро без видимой на то причины, не стал. — Это все та проклятая приправа, — оправдался он, заправляя брюки. — Какая приправа? — кунари поскреб в затылке. — А. «Желудочный сок». Пикантная штучка. Надо взять рецепт. Инквизитор поморщился, будто у него заболело все и сразу. Вода в умывальнике была ледяная. Его руки тут же замерзли и покрылись мурашками, даже метка как-то скукожилась. Вдобавок слуги барона добавляли в резервуар ароматическое масло, и теперь его ладони благоухали какими-то непривычными запахами. Скривившись, он попытался обтереть их о себя. Орлесианцы. — «Желудочный сок» это преступление против природы, — сказал он, вернувшись к кунари, всерьез разглагольствующему о том, что пора бы внести в кухню Скайхолда небольшую изюминку. Видно, речи Вальтера Сенье на него сильно повлияли. — Этой гадости в наших краях не будет. — Ты противный. — Зато целый, — Тревелиан поежился. — Эта дрянь мне чуть язык не прожгла. Кровь дракона на вкус и то приятнее. — Ну это да. Закончив с туалетом, они покинули нижнее банное помещение. После неплодотворной трапезы, за которой барон больше не появился, а Микаэль рассуждал о деле не больше своего отца, гостям было предоставлено свободное время. Вивьен учтиво согласилась на экскурсию по саду. Она сказала, что не была тут уже давно, и очень заинтересована новыми гортензиями, которые развел их садовник Бернар у ограды. Кассандра, сославшись на то, что уже вечереет, отправилась в выделенную ей комнату. На самом деле, ее просто кидало в холодный пот от мысли, что придется еще раз патрулировать все эти бесконечные коридоры. Ее примеру вняли и Максвелл с Быком. Однако гостевые покои показались слишком далекой целью. Нижняя уборная была гораздо более заманчива. — Раз уж мы об этом заговорили, интересно, какая драконья сперма. Такая же острая, как и кровь? Тревелиан, как шел, так чуть и не упал на ровном месте. Он споткнулся, пытаясь вспомнить, когда это они об этом заговорили. — Как тебе такое вообще в голову приходит? — сердито спросил он кунари, засовывая ногу, вылетевшую из сапога, обратно. — У меня там много места. Да ладно, ты никогда об этом не думал? — Я вообще стараюсь о таком не думать. — Ага, значит, и тебя посещала такая мысль. — Ничего меня не посещало, — Максвелл замотал головой в подтверждение своим словам и свернул в первый попавшийся коридор. Бык хмыкнул и последовал за ним. — Ты знал, что одиночки-самцы по ее запаху определяют качества друг друга и кооперируются, чтобы сбиться в стаю и навестить самку? — Ничего не хочу знать. — Они трутся о камни и вместе с обычными территориальными метками оставляют немного семенной жидкости. Это любопытная наука. Тревелиан воздел глаза к потолку и спросил Создателя, почему некоторым спокойно не живется на месте безо всяких богохульных размышлений. Создатель ответом его не удостоил. Коридор все не кончался. Сперва Инквизитор и не обратил внимания на его длину, но теперь, с трудом избавившись от мыслей о драконах, он задумался. Кажется, этот коридор был короче, да и таких картин он не видел. Кунари, чуть поотставший, чтобы насладиться видом сзади, тоже их маршрутом особенно обеспокоен не был. — Ты не думаешь, что мы не туда идем? — спросил мужчина, останавливаясь у поворота. — Главное, что идем, — резонно заметил тот. — Ты не помогаешь. — А так? Его ладонь легла на ягодицы Максвелла. Вид у Быка был такой искренний, как будто он действительно верил, что это хороший способ отыскать дорогу к их комнатам. Комнате. Барон Сенье не задавал лишних вопросов и только осторожно поинтересовался, достаточно ли им будет шести одеял, обычно выделяемых на одну персону. Как и для многих представителей орлессианской знати, присутствовавших на балу императрицы, отношения Инквизитора и кунари стали для него откровением. Но у него хотя бы хватило такта не пялиться так осуждающе, как прочие. Тревелиан до сих пор помнил все эти оценивающие взгляды лицемерных господ. Они спали со своими слугами, резвились с эльфийками и малолетними мальчишками, что не очень-то и стремились скрывать. Это было забавой и смешной шуткой в их обществе. Но серьезная связь с кунари, этим северным язычником, которого они с радостью не видели бы вообще… Как же это так, говорили их недоуменные лица. Дамы переглядывались, господа пожимали плечами. Маски, скрывающие их личности, были покрыты узорами и бисером, драпом из ткани и драгоценными камнями, но даже они не могли спрятать изумленных глаз. — И так не очень, — неловко ответил Максвелл, но с места уйти, как и сбрасывать его руку, не торопился. — Мы не там свернули. — Нормальным людям не нужно столько коридоров, — проворчал Бык. Тревелиан промолчал, но внутри согласился с ним. Он даже не помнил этих скульптур из их проведенной ранее экскурсии, но он вообще мало что из нее помнил, поэтому на свою память не полагался. — Давай сюда. — Давай здесь. — Эй. Инквизитор сверкнул на него предостерегающе глазами и прошел к высоким дверям по коридору справа. Они выглядели массивно и изысканно под стать всему тут. Наверняка вели в какой-нибудь главный зал, откуда уже можно было попасть в любую часть особняка. Металлические ручки дверей, отлитые в форме львиных лап, были такими ледяными, что казалось, будто он опустил пальцы в прорубь. Мужчина поморщился и потянул их на себя. Двери не поддались. Было заперто на ключ. От легкого движения из-под щели внизу вырвался порыв холодного воздуха. Вроде бы они были в центре здания, откуда холод? Наверное, там были открыты окна. — Бесполезно, — сказал Максвелл, поворачиваясь к Быку. Тот задумчиво провел пальцем по скважине и угукнул. Тревелиан хотел спросить, будут ли еще какие-нибудь идеи, но его взгляд наткнулся на фигуру в конце левого коридора. Наконец-то. Кто-нибудь из слуг покажет, как отсюда выбраться. Он улыбнулся. — Сейчас спрошу. — Кого? Когда кунари обернулся, в конце коридора уже никого не было. Должно быть, успели завернуть за угол. Максвелл решился самостоятельно дойти дотуда и найти помощь. Он мог поклясться, что не слышал шагов. Это могла быть та девушка-разведчица с сапогами из мягкой кожи. Интересно, зачем она здесь задержалась. Но за углом не было ни единой души. Тень Тревелиана в свете огня факела, висящего в изогнутом крюке по правую сторону, заплясала, как рябь на поверхности воды. Должно быть, ему показалось. Как назло, рядом не было ни одного окна, чтобы хоть как-нибудь определить их местонахождение. — Давай вернемся к сортиру, — предложил Бык. — От него же был еще один поворот в другую сторону. Максвелл только собрался согласиться, как за спиной кунари возникла еще одна тень. Свет упал на нее, вылавливая из сумрака. — Что вы здесь делаете? — спросил барон, оглядывая их. — Это не гостевые коридоры. — Мы просто заблудились, — Тревелиан вернулся к повороту. — Я думал, отсюда можно попасть в главный зал. Он кивнул на запертую дверь. Вальтер Сенье посмотрел на нее с тревогой и почти… презрением, что ли? — Нет, это закрытое крыло, — он покачал головой. — Открываем только осенью. С веранды замечательный вид на огненно-красный пейзаж. Впрочем, осенью и увидите. Вы же помните про бал? — Да, весьма любезно. — Ну хорошо. Я провожу вас. Барон сдержанно улыбнулся. Видимо, он все еще был опечален известиями об отряде сына, поэтому не рассыпался в восторгах и эпитетах по поводу всего, чего видел. Развернувшись, он повел их обратно. … — Ох ты. Бык осмотрел их комнату и кивнул с сомнительной смесью одобрения и неуверенности. Ему не очень нравилось ночевать в подобных помещениях. Они были слишком большими — их было трудно согреть, а кровать как специально находилась с камином в разных концах, — и слишком претенциозными — спать в музеях тоже не было его любимым занятием. Чего уж, он даже из покоев Инквизитора часто улепетывал в середине ночи, чтобы с комфортом разместиться на чахлом матраце в продуваемой со всех сторон комнате таверны. Хозяин покоев, которого он забирал с собой, просыпался где-то на середине пути, что рогатый ворон нес его в свое гнездо, особенно «радуясь» этим обстоятельствам. Однако спальня, хоть и на первый взгляд была так же вычурна, как и прочие помещения особняка, казалась проще. Напротив двери находились несколько шкафов — у одного из них была приоткрыта дверца, чтобы гости обратили внимание на то, что он пуст, и сюда можно повесить одежду. Сундук с их вещами слуги уже успели доставить, но открывать и раскладывать не стали. Рядом со шкафами был стол на ножках, изогнутых, как лапы маленькой декоративной собачки. На нем стоял высокий белый кувшин с чистой водой, несколько фиалов с маслами и мягкое полотенце. По левую сторону располагался камин. Не такой большой, какой можно обычно найти в Ферелдене. Камни, из которых он был выложен, покрывала цветная известь, а позолоченная решетка имитировала плетение растений. И наконец, справа была кровать. Стоящая на массивных ножках она удерживала на себе невероятное количество подушек и пестрых одеял, отороченных новым типом узоров. Небольшие столики по обе стороны от нее были пусты, но по углам в кованых жирандолях высились длинные свечи, погружая своей мягкой тусклостью спальное место во флер загадочности. Кунари с удовольствием стащил пиджак и рубаху, отбрасывая их на мягкий стул, приставленный к комоду. Не скрывая облегчения, он размял руки и плечи и удовлетворенно мотнул головой, наконец избавив тело от непривычных оков. Тревелиан закрыл рот, отведя глаза от его мышц, и прошел к окну. За стеклом, выложенным из маленьких деталей, шумел дождь. Такая погода была здесь не редкость. Неудивительно, что в Могилах цвело все, чье семя сюда попадало. Влажность превращала любой росток в пышное растение. Поэтому Максвелла несколько покоробили деревянные панели, которыми были обиты стены. Наверное, у барона денег куры не клевали, если он позволял себе такую роскошь. Точно раз в пару лет приходилось менять отсыревшую древесину. — Что ты думаешь? — спросил он Быка, оборачиваясь. Кунари успел забраться в постель и убедиться, что она подходит ему по длине. Улыбаясь, он закинул ногу за ногу и обхватил себя под затылком. — Что хочу секс. — Нет, я о бароне. — С ним не хочу. Инквизитор закатил глаза и расстегнул крючки на пиджаке. В комнате было жарко. И влажно. — Пока мало что могу сказать, — Бык вытянул руки вперед и сцепил пальцы вместе. — Он поверхностный. Колеблющийся. Кажется, что пойдет за тем, кто больше предложит. Но это только первое впечатление. Потом скажу больше. — Ясно. А о его сыне? — поинтересовался Максвелл и поспешно добавил: — Кроме того, что тебе не нравится его подбородок. — Скрытный. Часто на тебя смотрел. Но не так смотрел… не тем взглядом, за который я бы ему все зубы повытаскивал. Он, скорее, тебя изучал. — О. И что он обо мне подумал? — Есть сомнения. — У него или у тебя? — У обоих. Тревелиан оставил одежду на стуле и прошел к столу. Намочив полотенце, он провел им по шее. Вроде бы мылся вчера, а все равно от дорожной пыли, смешавшейся с потом, остались грязные следы. Нахмурившись, Максвелл начал оттирать кожу. — Знаешь, что интересно… — Бык приподнялся, чтобы разглядеть из-за спинки кровати, как тот драит свою ногу. — Помимо моего зада? — уточнил мужчина, обернувшись. — Ага, — он довольно вздохнул и лег назад. — Замочек-то смазан был. — Что? — Замок на двери в то крыло. Там было масло. Его следы всегда остаются, если часто смазывают. Чтобы открывать бесшумно, например. Инквизитор приостановился. — Думаешь, барон что-то скрывает в том крыле? — Возможно. Держит эльфов-рабов, например. Или у него там комнаты, оборудованные штуковинами для оргий. Максвелл покачал головой. У кого что болит. Он закончил с личной гигиеной и натянул на тело чистую рубашку из сундука. Кунари сперва надул губы, однако потом расценил, что она не скрывает ничего важного, и спокойно моргнул, позволяя Инквизитору остаться в этой одежде. Тревелиан вздохнул, рассматривая его, и двинулся к постели. Забравшись на нее, он свернулся калачиком и спрятал лицо в широком боку Быка. Тот погладил его по бедру, притянул чуть ближе и улыбнулся, откидывая голову на подушки. — Не люблю Орлей, — негромко сказал Максвелл. — Мм? // Бык берет его за руку, а вторую кладет ему на талию, привлекая к себе. Тревелиан не может перестать улыбаться. В нем недостаточно места для счастья, вырабатываемого бешено стучащим сердцем. Оно растекается по его венам, испаряется с кожи, светится в глазах. — Этот танец для вас, сэр, — шепчет кунари и кружит его к центру зала. А вокруг злые языки и яркие маски, источающие неприязнь и холод. Шепотки, вздохи и ропот. Их акцент сладок, а речи тянутся, как медовая влага страсти блудниц, но все это лишь золоченная скорлупа, под которой загнивающее ядро. // — Еда у них какая-то, — пробормотал Тревелиан, выбрасывая из головы ненужные воспоминания. — Подозрительная. — Это да, — согласился Бык. — И панталоны. — Что? — Я как-то видел. Такие кружевные, закрывают одни ляжки. И ничего между ними. — И эти люди считают нас ненормальными, — кисло улыбнулся Инквизитор, с трудом представив данный элемент туалета. — С чего ты взял? — Были причины. Он опустил голову и закусил губу, и так сказав слишком много. — А ты? — тихо спросил кунари, поворачивая его лицо к себе, вплетя пальцы в его темные волосы. — Ты тоже считаешь нас ненормальными? Максвелл отвернул лицо и не отвечал. Конечно, он считал. — Ты должен знать, что… — Бык, не надо. Я не хочу ничего слушать. Мне все равно. Просто… просто будь со мной. И все. Если тот и думал его в чем-то убедить, то его решимость выветрилась при одном взгляде на любовника. Тот лежал на боку, смотря куда-то в стену, а свободной рукой теребил пуговицы на его штанах. Очевидно, он ничего не хотел слушать, отвлекая такими естественными методами. Ему было не все равно. Но, может, еще и не пришло время его в чем-то убеждать. Или же… или же это можно было сделать иным способом. Кунари хотел сесть на постели, но покрой его брюк, видимо, был рассчитан только на то, чтобы тот, кто их носил, стоял навытяжку рядом со столиком с канапэ. Тревелиан перевернулся на спину, разгибая ноги. Его голова утонула в одной из красных подушек с кисточками. Раздраженно он спихнул ее в сторону и повернулся к окну, на фоне которого Бык возился с застежкой на своих штанах. Носящий в большинстве случаев шаровары, он привык их просто сдергивать. А тут были целых шесть пуговиц. Шесть отвратительных золотых крошечных пуговиц. Его большие пальцы путались в них, но не могли расстегнуть ни одну. — Подожди. Максвелл подобрал ноги и подполз к тому краю кровати. Он подтянул кунари к себе за конец ремня, торчащий из пряжки, — единственное, с чем тот смог справиться. Бык выдохнул громко и обеспокоенно, как фыркнувшая лошадь. Тревелиан не удержался и погладил его до того, как приступить к пуговицам. Его игра была встречена с подозрением. Серый глаз сверху прищурился — тому не нравилось, когда не он устанавливал правила. Пальцы Инквизитора были достаточно ловкими и тонкими, чтобы расправиться с маленькими пуговками. Тугие петли послужили еще одной приятной причиной его промедления. Он расстегнул первую — под движением просыпающегося тела ткань нетерпеливо дернулась в стороны. Вторую — намеренно водя по нему ладонями, потираясь запястьями. Третью — Максвелл поднял глаза, смотря в лицо кунари. Рот того был приоткрыт, не удерживая учащенное дыхание. Четвертую — приблизившись настолько, чтобы сверху раздалось мычание от едва контролируемого порыва, он выдохнул. Золотистая поверхность пуговицы запотела, скрывая в матовом тумане тонкий узор. Пятую — язык Тревелиана коснулся ее. Металл заблестел под его слюной. Он обвел ее раз или два, а затем захватил зубами и потянул назад. Не сильно — настолько, чтобы выдержали нитки. С шестой Бык уже не дал ему справиться. Недовольно сбросив брюки вниз, он освободил себя от лишней одежды и дернул ногой, стряхивая с себя прилипчивую ткань. — Дразнилка, — глухо сказал он, за волосы притягивая голову к своему паху. Инквизитор уперся лбом в его живот и хмыкнул, так тихо, чтобы было слышно только ему самому. Эти маленькие отступления, маленькие победы всегда сподвигали идти его дальше и дальше. Завоевывать и подчинять. Он поцеловал точку чуть повыше пупка, потом ниже. Накрыв впадинку ртом, он обежал ее языком и потерся носом о мокрое пятнышко. Кунари сверху урчал. Он позволял играть со своим телом, хотя сам предпочел бы перейти сразу к основному. Максвелл не стал его задерживать. Губы мягко коснулись головки теплого члена. Скользнули вверх, обхватили. Пальцы, сжавшиеся у основания, почувствовали, как нетерпеливо постукивает артерия. Тревелиан вынимал его изо рта, облизывал, стараясь не пропустить ни одного места. Спускался по обратной стороне вниз, целовал в ногу, а затем возвращался и снова пускал внутрь. Бык жалел, что не обладает возможностью сразу и прищуриться от удовольствия, и уставиться вниз, поглощая взглядом все, что делали губы и язык Инквизитора. Подергивающийся огонек внизу его живота разгорался все сильнее. Кунари сжимал руки в кулаки, борясь с желанием обхватить голову Максвелла с обеих сторон и нанизать его рот на себя, оказаться в теплой глубине, ощутить стенки сжимающегося горла. И чтобы он посмотрел на него своими бессовестными глазами, невинными в своей лазури, но коварно манящими в тень темных ресниц. — У тебя таланты не только в военном деле, — медленно проговорил он первое, что пришло на ум. Тревелиан рассмеялся и отстранился, вытирая уголок рта тыльной стороной ладони. Продолжать он не собирался. Бык усмехнулся и лег слева. Одну ногу он для верности перекинул через бедра Инквизитора, с намерением исключить его лишние движения. Крепко держа его за шею — так крепко, что, наверное, завтра останутся следы, и все будут думать, что он его душил, — кунари поцеловал его в губы и подбородок. Требовательно, возмущенно. — Ты знаешь, что ты бестия? — спросил он, спуская ладонь вниз. Она задрала рубашку Максвелла до груди, открывая все, что его интересовало. Ему нравилось, что тот возбуждается еще до того, как он начинает к нему прикасаться. — Не знаю. — Ты бестия. Тревелиан закрыл глаза и тихо промычал под лаской рук. Он их любил. Посеченные мозолями от рукояти секиры ладони, большие пальцы с неожиданно деликатными и осторожными подушечками. Они шли по его груди чутко, как лисица по снегу, выслушивающая свою добычу. Наткнувшись на сосок, остановились, обошли, сделав вид, что не заинтересованы, а потом вернулись. — Смотри на меня. Максвелл оторвался от бродящей по его телу гостьи и взглянул в его лицо. Пальцы считали его ребра, дотошно, словно чтобы знать точное число. Подобравшись к солнечному сплетению, начертили что-то, а потом пошли на скат. — На меня. Только то, что Бык его целовал в тот момент, уберегло Инквизитора от постыдного стона. Всхлип утонул в чужом рте, а его гордость махнула на все рукой и ушла в отставку. Член, тесно обхваченный ладонью, умолял, чтобы на него посмотрели, но кунари не мог оторвать взгляда от лица. Он догадывался, что это зрелище ничуть не хуже. Густые брови Тревелиана домиком съехались на переносице. Ресницы дрожали вслед за веками — он все раздумывал открыть или закрыть глаза. Капля пота, скатившись по лбу, обошла шрам на виске и ускользнула к уху. Щеки раскраснелись, а уж шея и верхняя часть груди, виднеющаяся за воротником, просто полыхали. — Восхитительный. Максвелл разбросал руки в стороны — ноги он развести под тяжелым бедром кунари все равно не мог. По бежевой ткани рубашки расползались мокрые темные пятна. Они лежали поперек кровати, и ему ничего не стоило запрокинуть голову назад, свешивая ее с постели, чтобы подставить шею под новые поцелуи. Они с ума сводили. Щекотные настолько, что хотелось спрятаться, но увлекающие — под ними тело выгибалось. Губы Быка касались, ловили кожу, чуть оттягивали, оставляя красноречивые розовые метки, а язык, будто непричастный к ним, лизал аккуратно, с интересом исследователя. Пробовал на вкус, от яремной ямки до кадыка. Инквизитор приоткрыл глаза. За растворяющимся облаком жары, влаги и желания, витающих вокруг, комната плыла. Но даже сейчас, в расплавленном изображении предметов, стертом, как потекшая краска, он увидел. Силуэт у постели, кажущийся неживой тенью, шелохнулся. Они были не одни.