У всех есть право на свои тайны (Блер/Нейт)
7 ноября 2015 г. в 16:30
Блэр выпускает из-за рта клубами серый ядовитый дым, которым пытается уничтожить мысли в своей голове, и тут же задается грубым кашлем, ругаясь на французском сквозь стиснутые зубы и туша сигарету в импровизированной пепельнице.
Наблюдая за тлеющем окурком, на котором еще сохранилась неяркая помада новоиспеченной миссис Арчибальд, Блэр кривит припухшие, от поцелуев нелюбимого мужа, губы, и с неприязнью отмечает, курить у неё получается не так красиво, как у её любимой Одри в старых черно-белых кинофильмах.
— Разве хозяйка вечера должна оставлять гостей? — знакомый голос, услышав который Блэр готова стянуть с безымянного пальца обручальное кольцо, красиво блестящее в свете свечей, разбивает тишину, а его обладатель снова застает её врасплох. — Это ведь твой праздник, миссис Арчибальд.
Блэр молчит, боясь поднять голову на Чака, остановившегося в паре метров от неё: достаточно близко, чтобы смутить её, но недостаточно близко, чтобы она смогла «надышаться» им, и начинает нервно теребить край доставленного на отдельном кресле самолета подаренного Нейтом платья, чувствуя, сколько яда в одной фразе Чака.
«Миссис Арчибальд». Блэр хочется помыть рот с мылом каждому, кто произносит это, а когда она напоминает себе об этом сама, очень редко, во рту чувствуется вкус собственного желудочного сока.
Чак ухмыляется в своей собственной манере, в той манере, что так любит Блэр, услышав то, что и ожидал услышать, — глубокую тишину с витающей в ней отчетливой недоговоренностью и неясностью.
— Я устала бороться, Чак, — признание, слетевшее неосторожно, эхом отдается от стен в комнате, и, растворяясь, оседает на губах Чака и Блэр, оставляя горьковатый привкус тяжелой правды.
Чак качает головой, устало вздыхая, и ерошит волосы, портя свою идеальную укладку. Блэр содрогается, поддавшись старой привычке и по-прежнему актуальному желанию поправить его волосы, но берет себя в руки, стараясь казаться невозмутимой и безразличной.
Её мнимое безразличие причиняет гораздо больше боли, чем пуля, «пойманная» им в Праге, и Чак закрывает глаза, оказавшись слишком сильным, чтобы принять её выбор, но слишком слабым, чтобы бороться за их разрушенное до руин «мы».
Блэр снова молчит, наблюдая со слезами в казавшихся равнодушных глазах, как Чак медленно умирает, снова, и теперь от её решительного выстрела.
Он уйдет через пару минут, не взглянув на неё, но разрываясь от желания, она заплачет, задыхаясь от боли, прошептав тихое и категоричное «Прощай».