Всем дорогам конец - тьма.

прим. автора: советую читать под Yasuharu Takanashi - Muddy Water, затем под Yasuharu Takanashi - Eau de Vie Гроб несут очень неровно. Я трясусь, постоянно стукаясь то о тело, то о стенки. Боль уже давно отступила куда-то, а сейчас... У меня откуда-то взялся страх. Снова... Я вдруг вспоминаю, как прятался от охранника в шкафу морга. Казалось, это было так давно, хотя совсем недавно. Сердце гулко бьется внутри меня, а пульс учащенный. Дышать тяжело, потому что воздух внутри ужасно противен. Он пропитан такой приторной сладостью, вызывающей рвоту, но нужно держаться. Я не раз выносил этот запах мертвечины. Но если я буду вдыхать его в себя дольше двух часов – мне конец. Трупные яды в больших количествах особо опасны. Но Йесон должен выкопать меня раньше, чем воздух, наполненный ядом, пропитает стенки моих легких. Я смогу. У меня всё получится. Надо только вынести это испытание! Слышу, как пара тюремщиков матерятся на слишком тяжелого заключенного, ставя гроб на землю. Идиоты, даже не проверили, кто там. Может, тот, кто совершенно не должен быть закопан? - Да этого укурыша вообще можно было не закапывать, - он смачно сплюнул в землю, а второй гоготнул. - Да ну, кремация дороже. Проще скинуть всех таких, как он, в одну яму. Пусть гниют. Смех, даже не смех, гогот, разбудил кладбище. Кюхён не знал, как оно выглядит, но был уверен, что от этого кошмарного звука, проснулись все, кто прятался от мира за толщей земли. - Ладно, начинай. Я покурю еще. До моих ушей донесся звук звона лопаты. Началось. Почему-то этот звон дал старт эмоциям. Я резко вспотел, испариной покрылось всё тело – лоб, шея, подмышки, спина, ноги, согнутые в коленях... Дышать стало еще труднее, как будто я вдыхал уже не воздух, а какую-то вязкую жидкость. Шумный, слишком громкий вдох, наполняю грудь терпкой сладостью. И на мгновение становится свободнее и легче. Мне нужно успокоиться... Тюремщик, как по часам, четко отстукивает лопатой ритм моего выдоха. Лопата – земля, земля – лопата. Вдох – выдох, выдох – вдох. Шаг за шагом я вспоминаю все свои умения избавляться от эмоций, делать себя по-обычному бесчувственной дрянью, способной только на убийства. Полезная вещь – самовнушение... Я не знаю, сколько времени прошло, но звуки звона лопаты о земельные камни чуть притихли, хоть и всё ещё былы слышны. Значит, тюремщик углубился в землю. Второй так и не присоединился почему-то. А надо бы... Чем быстрее они выкопают, тем меньше я буду вдыхать запах. Хотя мне должно быть без разницы, ведь всё равно собрался... Сейчас почему-то страшно даже подумать об этом слове. Когда представляешь себе смерть, свою собственную, становится по-особенному тяжело... Секунды, минуты, часы, вообще само понятие времени и окружающего теряет себя, изживает, когда ты представляешь себя, повисшего на верёвке посреди комнаты. Ты думаешь, что о тебе будут думать, сопереживать, умолять вернуться, но... Со мной такого не будет. Вряд ли кто-то будет сожалеть о моей смерти. Это не преувеличение, это факт... Звон лопат затих. Я слышал, как порыв ветра сорвал осенние пожелтевшие листья с деревьев и унёс их куда-то совсем далеко. У меня чуткий слух, как оказалось. Или это адреналин? - Тащи его сюда! - Ты долбанулся? Я один этого жирного не утащу. - Айщ... Я сгруппировался, чтобы не было слышно, что тело как-то слишком активно стучит о стенки деревянной коробки. Тюремщики подняли гроб... Я чувствовал, как его поместили на веревки, как затем эти качки начали рывками опускать гроб в землю. Я не знал, придумал это себе или нет, но мне показалось, что стало холоднее. Ледок пронёсся по телу от кончиков пальцев ног, не упустил торс и поднялся до ушей. Мгновенно замерзли пальцы рук. А когда я почувствовал, что мы – я и труп – опустились на землю, холод тронул и всё мое тело, буквально оковал. Страх свил из меня липкие нити, делал со мной всё, что хотел. Опутал меня... И от этого я избавиться не мог. А вдруг не выйдет? Вдруг Йесон не придет? Вдруг всё это было обманом?.. Возникло стойкое желание биться ногами в стенки гроба, кричать, как-то дать знать о себе... Но я быстро отрезвил себя. Они узнают, что в гробу преступник – так и оставят, закопают заживо. А потом, догадавшись о попытке побега, сделают всё, лишь бы ни один человек не добрался до могилы. Так у меня не будет никакого шанса выбраться. Поэтому я продолжаю лежать... Тело, которое я стараюсь касаться как можно меньшей частью своей кожи, лежит подо мной, чуть сбоку. Совершенно холодное. Никто не отменял закон теплообмена, поэтому сейчас оно высасывает из меня всю энергию в виде тепла. Я замерзну и сдохну быстрее, чем Йесон меня выкопает... На крышку гроба упала первая горсть земли. Я вздрогнул. Мне показалось, что со мной вместе содрогнулся и труп, и коробка... Следующая горсть вызвала у меня панику. Вот она – опасность. А за ней третья, четвертая, пятая... Я продолжал считать, пока ощущал еще эти горсти. А потом... Потом сквозь щели начал просыпаться песок, и свет, в малом количестве проходивший внутрь, теперь никак не мог попасть сюда. Я в полной тьме, в гробу с трупом под боком. Уже закопан первым слоем земли не ощущаю, как она падает сверху. Просто жду... В сотый раз за сегодня выравниваю дыхание и привожу свои эмоции в порядок. Я чувствую, как мое давление понижается, удары сердца становятся совсем редкими. Впервые за всё время двигаю рукой к шее, чтобы проверить пульс. Нечастый. Дышу редко, размеренно. Сейчас мне нужно сохранять драгоценный кислород. Почему-то становится по-особенному жутко. В полной тьме... Вспоминаю, как в такой же тьме, в комнате с зашторенными окнами, нежно целовал какую-то школьницу. Целовал до тех пор, пока она не обмякла в моих руках с перекошенным от удивления лицом. Это был единственный раз, когда я использовал яд. Долго мне с ней пришлось сосаться, чтобы убедиться, что она сдохла... А потом полдня промывал свой желудок... От этого воспоминания неприятно потянуло внизу живота, я словно вспоминал, как меня рвало тогда. Я сбился со счету времени. Мне казалось, что я лежу тут по меньшей мере несколько часов, хотя, скорее всего, прошло не больше десяти минут. Или пятнадцати... Или сорока... Не знаю, сейчас трудно ориентироваться в секундах. Перед глазами медленно, преодолевая препятствие в виде помутненного рассудка, ползет моя жизнь. Я родился болезненным ребенком, но умным. В семье без отца, у меня была только мать. В последний год детского сада у меня начались приступы судорог. И красное небо. А через год кто-то жестоко убил мою мать. И я остался один. Дальние родственники прибрали меня, но я им был не нужен. В четырнадцать я впервые убил человека. Я искал среди моих жертв того, кто мог умертвить мою мать. В шестнадцать лет за мной началась усиленная погоня. Тогда я уже много знал о преступном мире Сеула, но у меня не было связей. Связи – это подставные ленты, ведущие прямиком в тюрьму. В восемнадцать лет я убил около десятка человек, но ни один из них не был связан с тем, кто мне нужен. В двадцать один меня едва не поймали, и мне пришлось убить и копов, гнавшихся за мной. Они слишком медлительны и тупы, чтобы обхитрить меня. А в двадцать четыре меня всё-таки поймали. И поместили в эту тюрьму. На моем счету уже было много сгнивших трупов. Но я так и не нашел того убийцу... И продолжать поиски больше не хочу. И не будет у меня возможности. Я сбегу – меня через неделю повяжут. Они знают обо мне слишком много. Поэтому лучше покончить с собой... Время шло очень медленно, и Йесон не появлялся. Меня раздирало на части: один я продолжал надеяться и ждать, а второй... Вторую свою сторону я отгонял всеми силами, отпугивал, потому что этому не быть. Я запутался. Внутри меня всё скручивалось, бушевало, безумие какое-то... Я знал, что тюремщики сверху уже сравняли землю и ушли. И от понимания этого я не мог успокоиться. Йесон! Где ты? Почему тебя до сих пор нет?! Я чувствую, что кислород внутри заканчивается... Максимум – еще полчаса. Внезапно мою голову посетила безумная идея. Йесон передал мне коробок спичек на всякий случай. Правда, я тогда так и не понял, зачем они. Но неужели, он что-то чувствовал... Мысли, связавшись в безумный клубок в моей голове, подтолкнули меня выгнуться и достать из кармана коробок. Руки, дрожа, выхватили спичку. Я боялся чиркнуть, потому что мог увидеть то, что совершенно не хотел... Но... Но... Гроб разразило звуком вспыхивая маленького огонька. Этот чертёнок сейчас сожрёт пять минут моего кислорода. Ну, и пусть... Плевать. Плевать! Я аккуратно поднёс огонёк к месту, где должно было быть лицо покойника. Со страхом отодвинул ткань... Одна секунда. Всего одна чертова секунда! И я уже мёртв. Я – мертвец, слышите? Я сдох. Я закопан заживо! В панике зажигаю еще одну спичку, подношу к лицу. Она потухает... Вторую... Точно также. Третью... Четвертую... У меня трясутся руки, а зубы стучат друг о друга. Чувствую, как к сознанию подкатывает волна истерики. Короткие вспышки света составляют общую картинку в моей голове... Труп – Йесон. И я – труп. Я сжег почти весь кислород, но не мог остановиться чиркать новыми и новыми спичками о коробку. Отчаяние стало мной. Я был отчаянием... И вот теперь, когда я понял, что я запечатан тут навсегда, картинки из жизни, несмотря на истерику, панику, несмотря ни на что, пронеслись передо мной, сделали из меня ничтожество, заставляя вспоминать своё собственное уродство. Свою гадость. Гниль... Я бессильно закрыл глаза. Всё мое тело обмякло, оно было холодным и покрыто горячим потом. Отвратительное ощущение. Я уже не чувствовал сладости в воздухе. Я почему-то не чувствовал ничего... Знаете, я не представляю, как жить без кислорода. Не представлял. До определенного момента. Жаль только, что без кислорода человек долго жить не сможет... Тяжело вдохнул воздух, вытянул буквально всё, что там было... И замер. Грудь наполнилась спасительным газом, обменные процессы заходили по телу, а я медленно выдыхал углекислый газ... До последней капли высосав из той порции воздуха нужное вещество, организм требовал больше... Но ничего уже не было. Тело на автомате пытается вдохнуть что-то в себя, его трясёт, судороги пронзают буквально каждую клетку... Я забыл, кто я есть. Я забыл, где я есть... Я забыл всё, потому что погрузился во тьму... *** Среди белого заснеженного двора какой-то многоэтажки истошно орал от боли маленький мальчик, а рядом бегала его мама и не знала, что с этим делать. В десяти метрах от них стоял подросток. Темноволосый, невысокий, но очень впечатлительный. Ему было невдомёк, что ребенок плачет не из-за матери, а из-за собственной боли. Он не понимал, что родители могут не только калечить, но и заботиться. Он всего этого не понимал. А ребёнок не знал, что через год его мать будет убита этим подростком. Ребёнок не знал и того, что он своими руками убьёт всех близких этого подростка. И ни тот, ни другой не знали, что через много лет судьба столкнёт их дороги и опустит в одну коробку. В одну тьму.