Смерть в сети: Выживет только никто

Приглушенный свет создает забавные тени на разбросанных подушках на полу. Тихо играющая музыка помогает отгородиться от слишком заумных фразочек друзей и болтать ногой в такт, пристально наблюдая, как напольная лампа заставляет переливаться полоски на махровых домашних носках от размеренных подергиваний. Повсюду были ноты джаза, творческий беспорядок и глухие тона интерьера, ароматные палочки разносили причудливое сочетание иланг-иланга и ванили по воздуху, а в руке потихоньку теплело пиво, собирающимися каплями напоминающее хозяйке квартиры о том, что пить надо быстрее. - Ты это серьезно? - Да точно тебе говорю! В ушах отдаются голоса друзей, что спорят между собой, перекидываясь непонимающими взглядами, настаивают на своем, но вдруг замолкают, все так же впиваясь друг в друга глазами. Мгновение, и они уже смеются чему-то своему, после чего следует поцелуй. Сначала легкий чмок в уголок губ, а затем он притягивает ее к себе ближе за плечи, кладя руку на округлый живот. Она беременна от него, и он безумно этому счастлив. - Вы не забыли, что я еще тут? – ее сипловатый голос и едкая ухмылка заставляют их краснеть, отстраняясь и скромно кладя руки на колени, улыбаться в экран монитора, где она непроизвольно болтала ступней под ритмы джаза и наблюдала за очередной каплей, стекающей по бутылке пива. - Прости, Муна, - все еще красная подруга убирает наглую ладонь жениха со своего колена, улыбаясь экрану. – Уверена, стоит завтра вернуться Слоу, как вы поймете нас. Ее робкий голос заставляет улыбнуться, повернуть голову и одобрительно посмотреть на экран ноутбука, где новоиспеченные жених и невеста вновь встретились после длительной командировки первого. - Извиняй, Мун-Мун, - он сверкает своей улыбкой, откидываясь на диване и расхлябанно расставляя ноги, свешивая с одной кисть. – Но я согласен с Винни – вы еще дадите нам двоим фору, стоит только увидеться. - А пока мне следует довольствоваться только звонком вам и бутылочкой светлого, - вновь язвительно замечает Муна, проходясь пальцами по собранными в белый хвост волосам, проверяя на наличие выбившихся прядей и взмахивая жесткими кончиками в конце. Растянутая рубашка сползает с плеча, на что добросовестный жених не обращает внимания, как, впрочем, и сама девушка. – Делать-то больше нечего. - А я знаю, чем тебя можно занять, - бодро начинает Винни, рефлекторно поглаживая округлый живот, который в скором времени будет либо Ричардом, либо Викторией. – Мы как-то недавно с Пэм сидели в одном видео-чате. Может, попробуешь? - Так вот что ты делала все две недели, пока меня не было? – парень заглядывает ей в глаза, усмехаясь. – А я-то думал, скучала, переживала… Она легонько бьет его в плечо, дуя губы, выбивая гадкий смешок и наигранное недовольство. Вновь для этих двоих перестает существовать мир. - Ты предлагаешь мне зависнуть там, где собираются сплошь одни извращенцы? – она отпивает потеплевшее пиво с горлышка, проходясь языком по губам и подпирая кулаком голову. Ноги упираются в стеклянный кофейный столик, а футболка сползает ниже. - Нет. Мы с Пэм нашли там довольно интересных людей, с которыми общаемся и сейчас, - пожимает плечами Винни. – На разные темы: политика, история, наука, - и нет, они не спрашивают у меня, какого размера моя грудь или сколько сантиметров у Винсента. Они нормальные. Она выделяет последнее слово, пресекая любые насмешки и странные вопросы со стороны Муны или жениха, что уже начал на нее коситься. - По крайней мере, это всяко лучше, чем затирать джаз до дыр и спиваться в одиночестве, - в ее серых глазах заскользил откровенный намек и язва, отчего Муна усмехнулась, отвернувшись и вновь отпив пиво. - Намек понят, мэм, - Муна усмехается, запрокидывая голову с постепенно пустеющей бутылкой светлого пива, отставляя после последнего глотка ее на полу. – Ближайшие недели две я вам точно не позвоню. Она прекрасно понимает по этим заискивающим взглядам, неловким касаниям и шелесту одежды, который, наверняка, лишь подогревает обоим пульс, что им давным-давно надо бы остаться наедине, да вот нежелание обижать давнишнюю подругу давит на совесть, заставляя сидеть и не рыпаться. Муна легонько шевелит пальцами с ободранным лаком в знак прощания и, не дожидаясь, пока голубки отреагируют и оторвутся друг от друга глазами, отключает видео-звонок, потягиваясь на диване. Блондинистая голова падает на спинку дивана, а карие глаза лениво скользят по светлому потолку. Одна нога упирается в кофейный столик, а другая расхлябанно в лодыжке кладется на нее, слабо покачиваясь в такт божественному Луи Армстронгу. Ее пальцы рефлекторно отщелкивают ритм, а пухлые губы нашептывают слова. Она погружается в песню, понимая, что вторая бутылочка была не лишней за сегодняшний вечер, и можно выпить еще. Ее плечи подрагивают, а глаза прикрываются. Она хмурится, представляя себя около чернокожего джазиста, закусывая губу и повышая голос, чтобы зрители услышали и ее тоже, чтобы и ей принесли букет красных роз в благодарность. Но песня кончается, а цветов ей так и не приносят, что немного расстраивает Муну, и она открывает глаза, поднимаясь с дивана. Красота вечера и легкость головы, полной хмеля, позволяли ей дойти до холодильника и взять очередную бутылочку пива. Разумеется, захватив пустую и оставив ее около раковины – все же Пэм со своим: «сдай стекло – получи пятнадцать центов» вырастила в ней хоть какую-то полезную привычку. Она скользит махровыми носками по темному паркету, раскачивается в завораживающем ритме саксофонов и возвращается на диван, подминая ноги под себя и отпивая немного из бутылки. Пальцы тянутся к сенсорной панели, парой движений открывая видео-чат, о котором говорила Винни. Муна хмурится, пытаясь вспомнить, когда последний раз заходила сюда и чем вдохновлялась, составляя пароль и логин. Неконтролируемым движением она сдирает голубой лак с мизинца и, вспоминая комбинации, входит в систему, задумываясь об одном. Что бы выбрать, на что бы посмотреть? Она неразумно ставит галочки на всех пользователях и выдыхает на нудном предупреждении о наличии всевозможных членов и грудей в кадре, на рекомендации убрать женщин и детей для поддержания психики, и нажимает на поиск собеседника. Секундная мысль о скуке сегодняшнего вечера заставляет ее усмехнуться собственному отчаянию и переключить первые попавшиеся черные тридцать сантиметров в неглиже на нечто более существенное и одетое. Скрюченный подросток в огромной рубашке, отчаянно пытающийся довести себя до оргазма загребущими ручонками; девочка-кисонька, что сама переключает тебя, если не видит члена в первые две секунды разговора; толстый негр, что как-то неоднозначно улыбается и начинает кивать головой; невинные детишки, забывшие выключить камеру и теперь забавляющиеся друг другом, скидывающие одежду куда-то в угол комнаты, заваленной не пойми, чем. И все было бы прекрасно, если бы не то, что они оба – парни лет пятнадцати от силы. Муна выплевывает кусочек голубого лака, продолжая грызть ноготь и поражаясь «высокоинтеллектуальному разнообразию» пользователей интернета, которые, судя по всему, здесь не первый день и личной жизни не имели вовсе. Мальчики, девочки. Америка, Азия, Корея, Франция. Черные, белые, мулаты, азиаты. Подростки, дети, взрослые и даже один пожилой. Она смотрит на это многообразие лиц, тел и эмоций, что те успевают за пару добрых секунд показать, дабы привлечь внимание, и откровенно не понимает, как той же Пэм и Винни удалось хоть что-то нормальное найти на этих безграничных просторах типичного однообразия. Пиво в бутылке уменьшается прямо пропорционально ее желанию продолжать заниматься этой чепухой, и в какой-то миг она даже решается остановить накрывшее ее с головой безумие, отобравшее у нее добрый час времени, как застывшая картинка с изображением молодой девушки заставляет ее замереть в интересе. Она не пестрила эмоциями или вычурным задним фоном, не визжала в уши какие-то речевки – она была лишь застывшей картинкой, снятой во время летней прогулки в парке. Ее каштановые волосы развевались на ветру, а улыбка сияла и заставляла улыбнуться в ответ. Тонкие черты лица, очерченные скулы, высокий лоб и теплый темно-синий свитер, накинутый не по погоде. Муна хмурится, напрягая слух и ожидая подвоха в виде резкой громкой музыки или какой-нибудь страшной рожи, но ничего не происходило ни в эту секунду, ни в следующую. Она была все той же безмолвной картинкой, что жарилась в свитере. - Привет? – все же подает голос Муна, всматриваясь в антураж за ее спиной, в зеленые деревья и кусты, прыгающую рядом маленькую собачонку и девочку в желтом платье. Где-то на холме вдалеке виднелся уютный домик. А ответа все так же не было. Муна отмечает очередную пустую бутылку у себя в руках и пожимает плечами, поднимаясь с дивана. Быть может, когда она вернется, человек под никнеймом «Брианна 88» придет и они начнут общение, как все обычные люди. Ее ведет, а поэтому мысль о последней допустимой дозе алкоголя закрадывается в блондинистую голову и ставит крест на воскресной попойке в одиночестве. Она проходится пальцами по шершавой светлой стене, скользя, как и раньше, носками по полу, как вдруг… … где-то сзади что-то тяжелое падает с грохотом, а жалобное мычание разносится по комнате, перекрывая тихие ноты джаза. Муна останавливается, медленно оборачиваясь к ноутбуку, где картинка перестала быть статичной. Солнечные виды на Калифорнию, как говорили три строчки информации, сменились грязными стенами с облупившейся краской и полуразрушенными колоннами. Везде валялись какие-то канистры, опрокинутые железные баки с чем-то отвратительным на вид, и она… …«Брианна 88», что лежала в окружении каких-то обрывков журналов и газет, в грязи и пыли, издающая нечеловеческое мычание и впивающаяся в снимающего ее оператора молящим взглядом потерянного и напуганного до глубины души человека. Она трепыхается на полу, жадно вбирая в себя воздух и сверля невидящим взглядом потолок, перекатывается с округлого живота, что залит кровью и испачкан грязью, на спину, выгибается от боли, пытаясь сжаться в комочек. У Муны спирает дыхание, а ноги сами собой подводят ее ближе. Теплая влажная бутылка готова вот-вот выскользнуть из слабеющих пальцев. Картинка низкого качества расплывается в дрожащих руках снимающего от любого движения, и ей необходимо время, чтобы вернуть четкость и детальность, от которых встает комок в горле. Высокая девушка обнажена. Она извивается, не переставая мычать и тяжело дышать, впиваться взглядом в каждого, кто стоит вокруг нее, постоянно поворачивая голову и то и дело мотая ею. Ее каштановые волосы, заплетенные когда-то в тугую косу, испачканы и растрепаны. Некоторые пряди прилипли к вспотевшему лбу и шее, лезли в карие глаза, что горели безумием и отчаянием. Ее грудь часто вздымается и опускается, а округлый живот, за которым скрывается не рожденное дитя, судорожно подрагивает. Ее руки связаны сзади, а поэтому защитить ребенка она не в силах, отчего она мычит лишь протяжнее, стоит какому-то мужчине в черном подойти ближе. Она выгибается, помогая ослабевшими босыми ногами, изрезанными от разбросанных стекол и бетонной крошки, приподнимает голый таз, но лишь падает на спину, отчаянно мотая головой. По ее лицу катятся слезы, мешающиеся с потом. Она захлебывается рыданиями, оглушая воплями и призывая всем своим ничтожным существованием к снисхождению. Но тем, что стоят рядом, явно плевать на ее состояние. Камера захватывает в кадре мужчину в черном, на голове которого мешок с парой дырок для глаз. Он тяжелым шагом подходит к ней ближе, а в руке блестит нож. Она мычит, пытаясь отодвинуться от него подальше, просит одними глазами о помощи, но тот лишь неумолимо опускается перед ней на колени, хватая ее за глотку и вжимая в пол, перекрывая на пару мгновений кислород. Она трепыхается, задыхаясь и хрипя. Всхлипы отлетают от пустых стен эхом, и, кажется, это только подстегивает мужчину в черном. Он наставляет на нее нож, упираясь кончиком лезвия в грудь девушки. Она замирает в ужасе, вбирая в себя весь тот воздух, что способна вобрать с зажатым горлом, ее глаза распахнуты, а слезы засыхают на щеках. В момент все стихает. Она боится. Боится пошевелиться. Боится умереть. Лезвие ножа скользит меж грудей легко оцарапывая кожу, но не принося большого вреда, и останавливается на округлом животе. У Муны пересыхает в горле. Кровь бешено бьет по вискам, а сердце готово вот-вот выскочить из груди. Она хочет закричать, взмолиться о пощаде вместо той девушки, но язык прилип к небу. Она остается все такой же безмолвной и неподвижной, чувствуя, как по спине бегут мурашки, а по виску скатывается капля пота. Он нарочито нежно и легко вырисовывает на ее округлом животе завитки и незамысловатые узоры, накаляя нервную систему до предела Муне и разрывая ее на части в неописуемом ужасе беременной девушке. Она хрипло дышит под ним, инертно сжимаясь в клубочек и чувствуя, как подергиваются пальцы на ногах. Она окоченела, но его нож, то поднимающийся, то опускающийся над ее животом, будто заставлял жариться на своих эмоциях и переживаниях, весь кислород и сквозняки, что должны были пробегать то тут, то там, пробегали мимо них двоих. Она задыхалась. Муна напрягает пальцы, цепляясь за бутылку искусанными ногтями, понимая, что если она подаст хоть какой-то звук, привлечет внимание, то действие закончится так, как не хочется ни ей, ни той беременной, бедной девушке под никнеймом «Брианна 88». Это будет как выстрел пистолета на старте, как точка отсчета оставшихся секунд жизни. Муна приоткрывает рот, стараясь не дышать, но отчаянные вздохи и ускоренный ритм сердца все равно бьют по вискам. Она боится, что его слышит не только она сама, но и тот псих, что издевается перед камерой, что он специально ускоряется, под стать ее дыханию и сердцебиению. Она боится, что от ее реакции зависит жизнь этой девушки. Она пытается задержать дыхание, втягивая воздух через рот, но протяженный хрип заставляет ее дрогнуть, она испытующе смотрела на экран ноутбука в страхе, что сотворила что-то непоправимое. Она втягивает шею, а плечи становятся свинцовыми. Муна чувствует, как меж лопаток стекает еще одна соленая струйка пота, а влажные пальцы не могут больше держать бутылку. Она видит, как он заносит над беременной девушкой нож. Чувствует, как бутылка выскальзывает и устремляется вниз. Слышит, как хрипит в последние разы Брианна 88. Хрипит так быстро и громко, будто бы на ухо. Хрипы в ушах. Стук сердца. Момент до столкновения бутылки с полом. Громкий смех садиста. Нет дыхания и пульса. Муна замирает, закрывая глаза. Вселенная перестает существовать лишь на мгновенье, и… Истошный крик раздается по квартире, выливая с экрана всю ту боль, ненависть и отчаяние, что испытывает девушка. Нож вонзается в нее так резко и быстро, что, пляю на повязку, она трепыхается и кричит, срывая барабанные перепонки того психа, что склонился над ней. Бутылка разбивается у ног Муны, растекаясь хмельным месивом по полу, забрызгивая каплями любимые шерстяные носки и долетая до стола. Но она не обращает на это никакого внимания – ее глаза закрыты, она пятится назад, ощущая, каким ватным становится тело, как оно непослушно. Прерывистые движения ножа, что разрывали с каждым ударом округлый живот, разносились по всей комнате, отдавая хлюпающими звуками вытекающей крови и бульканьем смешивающихся в единое месиво мышц и кожи. Девушка трепыхается на полу, словно рыбешка, выкинутая на берег, собирая остатки сил и пытаясь противостоять психу, невероятной боли, и спасти малыша, но крепкие руки человека в черном пресекали все попытки. Ему хватало лишь одной руки, чтобы останавливать ее в зачатках нечеловеческих стараний, а второй разрывать на кусочки. С каждым новым ударом она кричит все тише, сил все меньше – она угасает прямо на экране ноутбука, но у Муны все равно не хватает духа открыть зажмуренные глаза. Трепыхания ослабевают, она все реже втягивает в себя воздух, все чаще запрокидывает голову и смотрит пустым взглядом в потолок, вяло пытаясь подставить руку под место окровавленной каши вместо своего живота и ребенка, которому не суждено уже появиться на свет. Все реже дышит, все чаще принимает удары. А в какую-то секунду и вовсе перестает сопротивляться. Ее ноги расхлябанно падают на пол, рука соскальзывает с обнаженного тела, а последний выдох раздается с хрипотцой. Ее глаза устремляются в потолок, медленно стекленея, а в уголках вновь собираются слезы, что тоненькой струйкой, последней в ее жизни, скатываются по виску, путаясь в грязных растрепанных волосах. Муна чувствует, как слабеют ее ноги, дрожат колени, как она крючится и обнимает себя за предплечья, чтобы сохранить хоть какое-то равновесие и не упасть. Она слышит, как по ту сторону экрана раздается шипение и грубый мат. Слышит, как психопат в черном пинает мертвую девушку, оскверняя как ее, так и ребенка, которого он покромсал только что на кусочки. Слышит смешок совсем близко – оператор, такой же больной маньяк, усмехается и что-то подтверждает сиплым голосом. Еще какой-то шорох и в момент все стихает. Муна остается одна в пустой квартире, наедине со своими мыслями и вновь статичной картинкой солнечной Калифорнии, где все было таким прекрасным и ненастоящим в сравнении с тем, что творилось минутой раньше. Она ощущает, как на ее ноге застывают липкие капли пива, как по спине бежит струйка пота, а волосы на руках от непередаваемого ужаса поднялись. Голова наливается свинцом, а в ногах легчает настолько, что девушка опускается на колени, прислоняясь горячим лбом к темному паркету, тихо всхлипывая. Кто бы это ни был, чем бы это представление ни являлось, они молодцы – они довели ее до нервного срыва. Теперь она не уснет.