волшебники

Если бы я мог, то никогда не слышал своего диагноза, то навсегда бы стёр из памяти месяц в психиатрии и горький привкус таблеток. Но нет: я пытался, теперь отец внимательно контролирует, какие препараты я принимаю, докладывая психиатру о моём самочувствии. — Такеши, — сегодня на завтрак была немного подгорелая яичница с овощами. — Ты не думал над тем, что неплохо было бы пойти в какой-нибудь кружок? Твой врач говорит, что ненавязчивая занятость хорошо влияет на твою психику. Я чувствую, как гримаса отвращения искажает лицо: — Мне нравился бейсбол. — Врач имел в виду что-то другое… например, шахматы. — А вдруг у меня начнётся приступ? Я же просто опрокину шахматную доску и убью оппонента, — смеюсь. Ещё врач говорит, что одна из главных вещей — не терять оптимизм. У отца нет чувства юмора. Тротуар под ногами стабильно серый, иногда в лужах отражается лазурное небо. Многие ходят в школу парочками или небольшими компаниями, а я хожу в гордом одиночестве. Раньше я ходил в школу с Хибари, моим бывшим бойфрендом, но он окончил в том году школу и уехал в Токио. Он ещё не знает, что раньше встречался с сумасшедшим. Такие, как Кёя, презирают всех, а тех, кто отличается, — ещё больше. Я даже рад, что остался один. Я никогда не любил. Кёю — уж точно. Просто существуют отношения, в которых комфортно. Я точно псих, раз нахожу отношения с Хибари — садистом, диктатором и дисциплинированным деспотом, — чем-то комфортным. Я почувствовал облегчение, когда Кёя сказал мне, что мы расстаёмся. А ещё я чувствовал, как сердце дробится на тысячу маленьких полос. Через неделю я попал к психиатру впервые. Прошла всего неделя учёбы, а я уже чувствую острую потребность в каникулах. Хотя мне нравится в школе — за разговорами я забываю о своём диагнозе. — Привет, Ямамото! — ко мне подбегает девушка с параллели. У неё милые веснушки на носу и очаровательная улыбка. — Эм… в общем… ты пойдёшь со мной на свидание? Её щеки краснеют. Наверное, она пригласила меня куда-то наспор. Я вижу, как хихикают её подружки за рядом шкафчиков. — Да, конечно, — пожимаю плечами. У меня всё равно нет никаких других дел. — Только я уже потратил свои карманные деньги и не смогу за тебя заплатить. — Ничего страшного! — она смеётся и поднимает руки вверх. — После школы? — Да, у центрального выхода. Даже не понимаю, зачем согласился: я не хожу по свиданиям. Не знаю, почему: то ли из принципа, то ли с моим единственным бывшим было просто невыносимо куда-либо ходить; но я никогда не ходил по настоящим свиданиям с конфетками и кино, а после мокрыми поцелуями под фонарями. У меня ещё никогда не было настоящих друзей. Конечно, у меня был Хибари, но он появлялся то слишком поздно, то слишком рано. Мы почти не разговаривали. Я даже не помню, как мы начали встречаться. Иногда у меня было навязчивое ощущение, что Кёя всегда был рядом. Что-то вроде ГДК-хранителя. Но с другой стороны я понимал, что он никогда не был со мной. Быть рядом и быть с кем-то — совершенно разные вещи. Я люблю свой класс с историческим уклоном. Не то чтобы я обожаю и знаю историю, как свои пять пальцев, но этот предмет даётся мне легче, чем информатика или физика. Мои одноклассники не знают, что я сумасшедший. И это… хорошо. Я не хочу вызывать жалости, не хочу, чтобы ко мне относились, как к неспособному. Я обычный человек, я просто немного отличаюсь и не хочу особого отношения к себе. — Ямамото, — один из приятелей садится ко мне на парту. — Почему ты ушёл из бейсбольного клуба? — В мире есть много вещей покруче бейсбола, — пожимаю плечами. — Например, шахматы. Например, посещать психиатра и пить таблетки. Круто, да. Всегда мечтал о такой жизни. А ещё, например, я могу безнаказанно разбить кому-то голову и свалить всё на приступ. Но я честный больной. Честный псих хуже, чем честный вор. — Шахматы? — смеётся приятель. — Ты уж слишком загнул. Знаешь, я тоже ушёл из бейсбольного клуба. Не могу представить его без тебя, ты же был капитаном команды. — Да-да, — отмахиваюсь, давая понять, что не хочу об этом говорить. — Ты хочешь записаться в какой-нибудь другой клуб? — Я думал пойти в музыкальный, но не знаю. — О, — улыбаюсь. — Это очень интересно! Если хочешь, то я могу пойти с тобой после пятого урока. — Правда? Ямамото-кун, ты настоящий друг! Звенит звонок. «Ямамото-кун, ты настоящий друг!» — у меня нет друзей. В затемнённом коридоре должна появиться табличка: «ДРУЖБА НЕ ДЛЯ СУМАСШЕДШИХ». Землю — крестьянам, фабрики — рабочим, а сумасшедшим…, а что сумасшедшим? Им таблетки, смирительные рубахи и диагноз. Тоже весело. Третьим уроком стоит религиоведение. Никогда не любил этот предмет. Зачем просто так перемывать косточки разным религиям, если каждый из нас останется при себе? Тем более на этот предмет с нами ходили физико-математический и гуманитарный класс, и если связь с последними была понятна, то, как тут оказалась физматы, с которыми у нас даже не было объединённой физкультуры, для меня остаётся загадкой. Ещё религиоведение вёл один из самых неприятных учителей в школе. А ещё я не верю в бога, и изучать системы божеств и прочую чушь всегда было наказанием. Сажусь за последнюю парту и открываю учебник физики, которую отчаянно пытаюсь понять с класса восьмого. Не выходит, но это лучше, чем слушать трёп о буддизме. — Хуйня всё это! — восклицает кто-то в классе. По классу проносится дружное: «о нет», «только не снова». Я отрываюсь от чтения учебника. — Гокудера, не выражаться! Знай своё место, — учитель стучит указкой по столу. — Ладно-ладно! — я вижу худого блондина, он сидит за четвёртой партой в двух рядах от меня. — Но Вы тоже знайте: всё это — хуйня. — Почему ты так думаешь? — преподаватель складывает руки, больше похожие на спички, на груди. — Потому что это… бессмысленно. — Блондин стучит пальцами по парте. — Я не хочу этого знать. Вы не думали, что этот предмет может разжечь ненависть? К примеру, порядки мусульманства вызывают во мне отвращение, как христианство в целом. И буддизм. А ещё я не согласен кое с чем: почему мы не изучаем пастафарианство? Такая же религия. — Макаронный монстр — не бог. — Аллах — тоже. — Заткнись, мудак, — шипит на него Али, эмигрант из Саудовской Аравии. До этого дня я не слышал, чтобы он так резко выражался. Учитель не унимается: — Гокудера, ты атеист? — Нет. А Вы? — Да. Понимаешь парадокс? В классе на несколько мгновений наступает гробовая тишина. Сначала слышно лишь беспокойное дыхание блондина, а после гул голосов ломает спокойствие на части: «этот сумасшедший снова спорит», «почему он с нами в классе», «господи, какой же он кретин», «если из-за него мне поставят двойку, я пожалуюсь». — Знаете! — девушка, пригласившая меня на свидание, тянет руку. — Мне кажется, что Хаято прав. Зачем нам религиоведение? Оно нужно историкам или… я не знаю. Нам это неинтересно, а если я и заинтересуюсь, чем архангел Джабраил отличается от Иисуса Христа, то я погуглю. — Ты что? — кто-то выкрикивает. — Заодно с этим сумасшедшим? — Нет! — она краснеет, а после с осечкой смотрит на меня. Я чувствую, как карандаш падает из рук. — Просто он иногда прав и… Я не слушаю дальше. Почему она посмотрела на меня, когда ей сказали про кого-то сумасшедшего? Почему она посмотрела на меня? Она знает? Она знает, что я ненормальный? Что? Ну почему? Прячу лицо в ладонях. Нет-нет, она не может знать. Никто из учеников не должен об этом знать. — Продолжаем урок! — кричит учитель. — В конце урока я просмотрю тетради на наличие конспекта. После пятого урока мы идём, как и договаривались, в музыкальный класс. На самом деле я совсем не волнуюсь, зная, что меня как школьную звезду бейсбола с радушием примут. Красавцы везде нужны, а сумасшедшие – нет. — Ямамото-кун! — девушка окликает меня. — Ямамото! Она останавливается в полушаге: — Извини, но я так переволновалась, что забыла о дополнительных занятиях. И у меня сегодня не получится, — она опускает взгляд. Наверное, грязные кеды ей интересней моих глаз. — Может, завтра? Может, никогда? — Хорошо, — притворно улыбаюсь. — Я хочу записаться в музыкальный клуб. Не хочешь со мной? — Ты думаешь, оно того стоит? Мы же выпускной класс, нам нужно готовиться к экзаменам и поступлению. Не знаю, что ответить, поэтому просто пожимаю плечами и стараюсь шире улыбаться. — Ямамото-кун, я так обрадовалась, когда узнала, что ты ушёл из бейсбола. Я думала, что ты взялся за ум и… — Ты мне никто. — Даже удивляюсь, как спокоен мой голос. — Пожалуйста, не говори со мной о моих планах и о бейсболе. Пытаюсь вспомнить, как зовут девушку, но голова совершенно пустая, будто я выпил слишком много таблеток. — Хорошо… извини, Ямамото. — Ладно, — улыбаюсь. — Мне пора идти. Меня всегда раздражали такие люди. Она должна была накричать на меня или смирить злым взглядом, как сделал бы Хибари, но нет! Нет! Она просто сказала: «хорошо… извини». За что ты извиняешься? Ты говоришь правду. Самую настоящую правду, мне нужно думать об экзаменах, о будущем, а не о всякой ерунде. Одноклассник ждёт меня у входа в музыкальный класс. Чувствую, как кружится голова. Когда портится настроение, с головой начинаются проблемы: то она кружится, как старая карусель, то вовсе теряется. — Я записал нас! — кажется, приятель доволен и вполне счастлив. — Собрание уже завтра. Мне хочется спросить его о планах на будущее, о взрослении и экзаменах, но я жму плечами и говорю о совсем ином: — Слушай, ты знаешь того парня, который устроил шоу на религиоведении? — Фу, — выплёвывает одноклассник и морщится, будто съел три лимона. — Кто он? — удивляюсь такой реакции. Нельзя сильно презирать человека за один только промах. — Это Гокудера Хаято. Он чёртов псих. Это не моё дело, Ямамото, но лучше о нём не говорить. Нигде. Никогда.