Only The Good Die Young - 2: Love Is All

Демоны отказываются от своих имен не только потому, что стремятся порвать с прошлым, хотя и по этой причине тоже. Однако главная причина в другом – те, кому они открывают свои истинные имена, получают над ними безграничную власть. Демоны обязаны назвать свое имя своему Господину или Госпоже, одному из Высших, тому, кому они будут принадлежат навеки. А Господин обычно дает демону новое имя, которым он может впредь называться. Подобным образом низшие демоны поступают с грешниками, оказавшимися в их власти, так же забирают их имена. На Земле многие полагают, что для того, чтобы получить власть над демоном, достаточно просто обратиться к нему по имени – это не так. Демон сначала сам должен его назвать, по собственной воле. Иначе нельзя, ведь многие истинные имена демонов легко узнать из их прошлой земной жизни, но это не означает получить власть над ними. Скролан, например, знал истинные «земные» имена своих сегодняшних собеседников и про себя называл их «два Дмитрия». Строго говоря, настоящий Дмитрий среди них был только один, царевич Дмитрий, родственник последнего русского императора. Второго называли обычно Лжедмитрий. Здесь им дали имена Абсорбиус и Амарантис. Скролан делал вид, что дружит с ними обоими. На самом же деле он просто находил забавным сводить их вместе. Ведь если Абсорбиус был при жизни членом семьи Романовых, то для Амарантиса они были смертельными врагами. Но Скролан подозревал, что им обоим захочется послушать, что он расскажет. Особенно Абсорбиус. Демоны сами создают себе внешность, как и ангелы, и у Абсорбиуса внешность была вполне типическая. Он напоминал Мефистофеля, как его обычно изображают на немецких гравюрах: высокий, неестественно худой, черноволосый, с продолговатым лицом и мертвенно-бледной кожей, с черными провалами глаз под густыми черными бровями. С точки зрения Скролана, весьма красивый. Он явно пытался во внешности подражать Князю Столасу, чьим приспешником и большим поклонником являлся. Помимо этого бывший родственник императора ныне относился к демонам шестого чина. К так называемому чину Воздушных Властей, воинству Князя Мерезина. Эти демоны обожают находиться в воздухе, особенно в среде высоких энергий, летая среди молний. Им приписывают разнообразные стихийные бедствия, в первую очередь, бури, ураганы и наводнения, порчу воздуха и распространение болезней. Абсорбиус не удивился желанию Скролана поговорить. Напротив, ему это показалось вполне естественным, что бывший пленник хочет обсудить своих обидчиков с теми, кто знал их в реальной жизни и мог взглянуть на них объективными незашоренными глазами. А Скролану и в самом деле хотелось знать: что такого объективного, реального, злого, сухого можно было рассказать о тех юных, очаровательно нежных созданиях, жизненный путь которых оборвался едва ли не на первом их шаге, вздохе, биении сердца? Хотя вряд ли, как он подспудно догадывался, Абсорбиус, бывший царевич Дмитрий, мог быть особенно объективен в данном вопросе. Насколько вообще может быть объективен отвергнутый жених?.. - Лично мне она всегда казалась наиболее интересной изо всех четырех великих княжон, - распространялся он о княжне Ольге, своей несостоявшейся невесте. - Не такая высокомерная, как Татьяна, не такая простая, как Мария, не такая невыносимая, как Анастасия. К тому же старшая. Были даже слухи, что она станет наследницей престола. До рождения брата такие разговоры шли. Но и после она все равно оставалась старшей дочерью русского императора. Самой аппетитной пешкой на европейском марьяжном поле… Скролан с некоторым изумлением поймал себя на том, что слова Абсорбиуса коробят его, раздражают. Раздражает неимоверно и его ленивый небрежный тон, его преднамеренная циничность и откровенная ложь, которую он изрекал с таким безапелляционным видом. - Ваша помолвка расстроилась. Печально, - вставил он, надеясь этим собеседника позлить. И вполне в этом преуспел. Абсорбиус несколько поменялся в лице. Побледнеть сильнее, чем был, он не мог, но вот щеки слегка втянулись. - Уж если кто об этом печаловался, так уж очевидно не я, - произнес он со слишком нарочитым безразличием. - Плетут басни, будто я и на убийство Распутина решился потому, что хотел отомстить… За то, что мне не пришлось стать мужем этой девчонки. Какая глупость. Надоело терпеть, как этот мужик порочит имя нашей семьи, пятнает нашу честь. Я офицер, я этого дольше сносить не мог. И уж точно после его пребывания во дворце я ни на ком из них бы не женился. Да кто вообще после этого захотел бы на них жениться? Мало, что ли, другого подарочка, гемофильного гена, который в той семейке передавался по женской линии. Насмотрелся я на их брата, чтобы и своим детям такого пожелать… - Это да, - подал голос Амарантис, который до этого лишь прислушивался к разговору и язвительно ухмылялся. – Тут уже, как в сказке сказывается: «Пусть полюбится кому, я и даром не возьму»… - Говорят, с Распутиным у них ничего не было, - напомнил Скролан, уже превосходно зная, каков будет ответ. - Как там могло ничего не быть? - пожал плечами Абсорбиус. - Столько есть этому свидетелей! - Свидетелей чего? - уточнил Скролан. - Да чего угодно! Он к ним в спальни входил, чуть ли не ночью, к полуодетым, это нормально? Разумеется, что-то было. Не могло не быть. Насчет них не знаю, но он-то точно своего не упустил бы... С кем-то из них, безусловно, что-то такое было. А то, что они все же попали в Рай, возможно, просто потому, что сестры… Скролан поморщился от такой очевидной глупости. - Вы сами здесь, а ваш брат, между тем, в Раю. - Он мне не брат! – вскинулся Абсорбиус. - Только сводный... Он даже не царской крови! А про них уж слишком много сказок рассказывают, будто они и при жизни были святыми! Уж точно не Ольга! Кавалеров у нее было немало, в том числе и тайных. Как и у всех остальных. Разве что эта фригидная ледышка Татьяна ни с кем никогда дела не имела, да и то потому только, что ей все равно было, с кем щебетать… А про остальных, я слышал, что они и с охранниками после ареста путаться не гнушались… «Ложь. Все ложь, - думал Скролан устало. – Тебя просто до сих пор свербит, что тебя тогда отшили, не выдали за тебя Ольгу. Будь ты равен Столасу ты бы тоже мстил… Или боролся. Но ты ничего не можешь, как только злословить. Столас хотя бы мнит себя великим и достойным руки великой княжны. А ты просто ничтожество, червь в сравнении с ними и знаешь это…» А кто он сам в сравнении с ними, подумал он тут же. - Не все ли равно, что с ними было, чего не было на самом деле? – Абсорбиус, возвратив себе самообладание, с ленивой небрежностью махнул рукой. - Они лишь бледные тени в кровавом отсвете истории. - Тем не менее, о них до сих пор помнят, тогда как о других… - Скролан намеренно не закончил фразы. - О НИХ помнят? – Абсорбиус в свою очередь ядовито усмехнулся. – Никто не помнит о них. Никому не интересны их жизни, их личности. Всем интересна лишь их смерть, которую смакуют без конца в книгах, фильмах, рассказах, всем интересно только это, как любая чернуха! Кто-то, может быть, их жалеет? Разве только о том, что маловато пикантных подробностей об их последних днях сохранилось для потомков. Вот если бы их изнасиловали перед смертью, это сразу добавило бы им популярности! Между нами говоря, я думаю, это вполне могло быть на самом деле... - И это было бы справедливо, - надменно вставил Амарантис. - Закономерно. Во все времена так было и так будет, что женщины побежденных принадлежат победителям… Женщины всегда были добычей мужчин. Трофеем. Это правильно. - Полагаете, Ее Светлость считает так же? – поинтересовался Скролан. - Великая Маркиза не человек, - возразил Амарантис, при этом заметно смутившись. У Амарантиса внешность была для демона несколько странная: такой же худой и бледнокожий, как и большинство из них, он носил белесые волосы, жиденькую бородку и прозрачно-голубые глаза. Глаза красит их внутренний блеск, свет, сияние. А пустые глаза демона, окрашенные в голубой цвет, казались просто рыбьими. Но о вкусах не спорят. А с Амарантисом, особо приближенным к Великой Маркизе, вообще предпочитали не спорить. Тем более если учесть, что именно он отвечал за пополнение ее коллекции ледяных статуй. Формально Амарантис принадлежал к четвертому демоническому чину, Карателям Злодеяний, воинству Асмодея. В эту категорию попадали демоны злобные и мстительные, не способные прощать обид. Скролан был более чем уверен, что любой мог бы найти в своем окружении человека, одержимого таким демоном. Месть ради мести и много демагогии на тему, что «месть блюдо, которое нужно подавать холодным», но при этом стремление пнуть свою жертву при каждом удобном моменте. - Возможно, вы просто пытаетесь найти оправдание своему собственному греху? – уточнил Скролан. - Тому, что вы не только уничтожили род Годуновых, но и обесчестили княжну Ксению? - Это было мое право, - упрямо повторил Амарантис. – Мое законное право. Она принадлежала мне. - Да, и сейчас она там, а мы здесь. - Род Годуновых был обречен на смерть за убийство царевича Дмитрия. Я был лишь орудием... «Орудием возмездия, ну, конечно, - лениво подумал Скролан, - а не вульгарным узурпатором, насильником и убийцей». Он вспомнил, как страстно спорил на эту тему там, в Зарассветье, но сейчас его все сильнее охватывало равнодушие. Какой интерес спорить и что-то доказывать тем, кто волнуется только о себе? Все о чем бы они ни говорили, сводилось в итоге лишь к их собственным персонам. «А ведь я никогда не совершал ничего подобного, - подумал он с закипающим гневом. - Не убивал. Не насиловал. Не посылал людей на смерть. И все же для нас всех конец один. Почему?» - Я скажу одно, - проскрипел Амарантис. - То, о чем все знают. Эта семья проклята. Была проклята с самого начала. Какой еще конец их мог ожидать? - Это так, - подтвердил Абсорбиус. - О проклятии этого рода по материнской линии знают все. Сколько потомков королевы Виктории умерли до срока, были убиты или погибли при ужасных обстоятельствах? Самое главное, сколько детей? Ни в одной королевской семье не умирало столько детей за последние сто лет, да и просто ни в одной семье. В основном от болезней... - Дети часто болеют… - И обычно выздоравливают. Почему-то именно в этой семье детские болезни возникали всегда внезапно и развивались стремительно, не помогали никакие врачи, которые, согласись, у особ царской крови все же получше, чем у простых смертных? Разве только болезни? В тридцатые целая семья немецких князей с маленькими детьми погибли в самолете, который разбился, налетев на башню – такой ли уж частый случай? Младшая дочь, которой в самолете не было, умерла через полгода от внезапной болезни... - Меня не заботят иноземные короли и князья, - Амарантис помрачнел, его брови и бородка подернулись инеем, кожа сделалась прозрачной. – Я говорю о Романовых. На них всегда будет кровь. Нет, не моя. Я все свое заслужил. Кровь моего сына. Трехлетнего ребенка, невинного и безгрешного, которого повесили на потеху толпе для того, чтобы Романовы могли взойти на престол. Они прокляты его невинными слезами, страхом и муками, прокляты страданиями его матери. Это проклятие настигло их триста лет спустя. И все, что они получили, они получили по заслугам! - Даже если и так, - не сдавался Скролан. - Они за это заплатили сполна. Смыли эту кровь своей кровью. Разве они должны кому-то что-то еще? Он сам не знал, почему так рьяно спорит об этом. Возможно, это было просто извечное демоническое упрямство. Дух противоречия. Неистребимая потребность возражать. Да, именно это. Он почти успокоился, решив так. Теперь его эмоции снова стали просты и понятны. - Если так рассуждать, - сказал он насмешливо. – То так и Господа Нашего Иисуса можно обвинить и ославить проклятым. Разве не сопутствовали его рождению реки крови и избиение невинных младенцев? - Ты сказал «Господа Нашего»? – Амарантис в притворном изумлении вскинул бровь. - Это был сарказм, - буркнул Скролан, темнея. Будь он человеком, то, наверно, покраснел бы до корней волос. - А правда говорят, его высочество Столас – гелиофоб? – поторопился он сменить тему. - Неправда, - Абсорбиус недовольно нахмурился – его и самого подозревали в этой склонности. – Гелиофобы вообще не выносят солнца, это светоненавистиники, обитающие в самых отдаленных глубинах Ада. А Его Высочество просто предпочитает прохладу, ночь, тишину и покой… - Потому и выбрал в любовники Ориаса, одного из самых шумных, приставучих и крикливых демонов? – хмыкнул Скролан. Абсорбиус многозначительно повел бровями. - У каждого свои вкусы. Вкусы и пристрастия Маркиза Ориаса в Преисподней были предметом особо пристального внимания и обсуждения, как, собственно, и всех остальных. В Аду он отдавал предпочтение исключительно демонам в мужском обличие и грешникам-мужчинам, а во время частых визитов на Землю не брезговал принимать женский облик, чтобы совращать и тамошних мужчин. Впрочем, это считалось нормальным. А вот одержимость Столаса княжной Романовой уже вызывала некоторые вопросы. Амарантис лениво потянулся, давая понять, что беседа ему прискучила. - Если надобность в моих советах отпала, я, пожалуй, удалюсь. И перед тем, как исчезнуть, продекламировал: Иди душа во Ад и буди вечно пленна, О если бы со мной погибла вся Вселенна! - На самом деле он этого не говорил, - заметил Абсорбиус, глядя ему вслед. - Эту фразу ему приписали. - Уж лучше бы сказал. Мало ли, что можно сболтнуть при жизни. А вот приписывать себе такие тупые и пафосные фразы, которые даже не говорил – это уже показатель. - Осторожно, - покачал головой Абсорбиус. - Хочу тебя предостеречь. Ты мне симпатичен. И хотя ты сейчас на меня щеришься, но я тебя предостерегаю. Берегись не таких, как я, а таких как он. Тех, кто мягко стелет. А на деле он не так прост… - Благодарствую, я это учту, - холодно отозвался Скролан. - Не веришь мне, - усмехнулся Абсорбиус. - А зря. Думаешь, куда, вернее, к кому, он направится прямо отсюда? Доносить на тебя? Скролан равнодушно повел плечом, сохраняя бесстрастное выражение лица, хотя сердце все-таки тревожно екнуло. - В конце концов, почему ты их защищаешь? – в упор спросил Абсорбиус. - Какое тебе до них дело? - Мне до них никакого, - огрызнулся Скролан. – Я не люблю, когда мне врут, да еще и в лицо, да еще и в том, что я сам легко могу опровергнуть. Не надо мне рассказывать какие они, я это, между прочим, знаю. Я их видел. Я бы хотел больше подробностей об их земной жизни из первых рук, но если ты подобной информацией не располагаешь, извини. А твои домыслы, слухи и сплетни мне неинтересны. - Любопытно излагаешь… - протянул Абсорбиус. – Даже если оставить в стороне причины твоего непонятного энтузиазма… И в чем именно я лгу? - Например, когда говоришь о них. Татьяна не высокомерна. Мария – не проста. Анастасия… невыносима, конечно, но в этом ее прелесть. И Ольга не та, на что ты намекаешь… Не вертихвостка. - Для демона ты слишком склонен идеализировать, - криво усмехнулся Абсорбиус. - Я, безусловно, демон, но не дурак. И я Наблюдатель. Мне хватило пары дней, чтобы составить о них мнение, а ты знал их полжизни, и будешь уверять, что действительно думал о них так? Болтал, возможно, и при жизни, бахвалился, но не думал. Значит, просто лгал. И сейчас лжешь. - Тогда почему ты спрашиваешь меня? – прошипел Абсорибус. - Найди кого-то из их охранников, может быть, даже палачей. О, не сомневаюсь, кто-то здесь да сохранился до сих пор, чтобы потешить твое любопытство. Поговори с теми, кто был там тогда. Кто знает всю правду. И кто не солжет. - Есть демоны, которые способны не лгать? – усмехнулся Скролан. Абсорбиус злобно прищурился - Воины Абаддона не лгут. Они только убивают. *** В конце концов, бывший царевич в одном был прав, кто мог узнать княжон лучше тех, кто наблюдал за ними в их последние дни? Посему одним из советов Абсорбиуса Скролан решил воспользоваться почти сразу. Поговорить с одним из тех, кто знал сестер по их заключению. Здешнее имя демона, который согласился помочь ему в этом, было Аласдир. Настоящий демон-воин, в этом сомневаться не приходилось. С резкими, словно наскоро вырубленными чертами лица, крючковатым носом, глубоко запавшими глазами, почти незаметно тонкой и суровой линей губ. Скролан предпочитал избегать демонов седьмого чина – Фурий, мужественных и непреклонных, военную элиту преисподней. Но любопытство все же одержало верх. Аласдир, как и положено воину, бывшему и действующему, говорил внятно, рассказывал доходчиво, подробно, но не путано, поначалу отстраненно. - Со старшей я особо не пересекался. Она была худая, бледная и выглядела больной. Редко ходила на прогулки в сад и проводила большую часть времени рядом с братом. Старшая княжна, в отличие от своих сестер, не общалась с охранниками. Они-то все любили разговоры с дочерьми, за исключением Ольги. А вот средняя, Мария, была совсем другой. Простая, всегда доброжелательно настроенная всегда искренне интересующаяся жизнью. К тому же красавица. Ольга вечно была угнетаема своими страхами, Татьяна была чрезмерно величественной, а вот Мария она очень нравилась охранникам в Тобольске и потом в Екатеринбурге. Императрица, конечно, была от этого не в восторге. Вот это достаточно свободное общение дочерей с тюремщиками, по-видимому, вызывало у нее некоторую неприязнь. Ведь многие из них были их ровесниками, а то и младше старших из дочерей. Но она пожинала плоды своей собственной политики. У нее ведь было заведено подталкивать детей к общению не с испорченными придворными, но с простыми людьми. Дошло до того, что в последний день рождения Марии произошел неприятный инцидент: княжну застали с одним из охранников в компрометирующей ситуации. Какой – неизвестно, меня в тот день поблизости не было. Аласдир многозначительно покивал, не меняя каменного выражения лица, Скролан вежливо приподнял брови, изображая изумление, хотя об этом инциденте он слыхал и раньше. Верил ли он в то, что такая история имела место? Почему бы и нет. Хотя подозревал, что самое жуткое, о чем могла идти речь – обыкновенный поцелуй. Который, если и был, по понятным причинам привел в ужас обе группы обитателей дома. Старшие Романовы должны были пребывать в шоке от совершенно неподобающего девушке и великой княжне поведения, а тюремщики справедливо усмотреть в случившемся свидетельство ненадежности охраны. - Тот охранник был немедленно удален, - сообщил Аласдир, подтверждая его догадку. - А с ним и еще один, который пытался передать Марии на день рождения торт. - Я слышал, именно поэтому при отъезде из Тобольска из всех детей Николай и Александра взяли с собой именно ее. Боялись оставить красивую и немного легкомысленную дочь без надзора. - Скорее это было сделано в надежде на то, что самая обаятельная из детей способна растрогать охрану на новом месте… В Тобольске нам часто приходилось менять охрану. Поначалу охранники приезжали озлобленные, мы специально таких подбирали. А потом начиналось: «Как я их сам своими глазами поглядел несколько раз, я стал душою к ним относиться совсем по-другому, мне стало их жалко, жалко мне стало их, как людей»... Все раскисали. К тому же у Марии присутствовала особая сила духа и выдержка. Она это доказала весной 1917-го, когда сестры слегли с корью, а ей пришлось сопровождать Александру при обходе военных частей. Хотя, возможно, - Аласдир сделал небрежный жест рукой, - мы ищем сложное в простом. Скорее всего, ее взяли просто потому, что больше некого было. Ольга все время сидела с Алексеем, к тому же вечно недомогала. Кроме Татьяны в отсутствие родителей больше некому было бы организовать переезд и упаковать вещи… Анастасия… Анастасия была слишком мала. И своими иногда достаточно острыми шалостями вызывала раздражение… Как-то по-новому зазвучал его рассказ, и Скролан уже с неподдельным изумлением взглянул на него. Словно и в самом деле послышались голоса из прошлого, такого далекого, как будто отгороженного черною толщей льда, как будто не сто лет прошло, а тысяча. Откуда-то из самых глубин его памяти всплывали эти смутные воспоминания, а за ними текли и другие, уже совсем непрошенные. - Четыре прелестные девушки в заточении и я, - пробормотал Аласдир. - Совсем молодой. После всей грязи, расправ с мужиками, подвалов ЧК - чистые, очаровательные девушки… Порхают вокруг меня, как стайка бабочек, поют, колют тонкие пальцы иглами вышивания... При встречах в коридоре улыбчиво, но сдержанно здороваются… Иногда поют, играют на рояле, спорят о книгах и стихах по-английски или по-французски… Я иногда подходил к двери и слушал, как они разговаривают, читают вслух. И, конечно, эта смешливая Анастасия... Я помню, как она сказала однажды: «Ходит здесь такой… В студенческой тужурке, и все время норовит столкнуться с Татьяной в коридоре. Я сама видела». Это про меня. Я успел отпрянуть от двери, трусливо, недостойно отступил вглубь полутемного коридора, но все же расслышал донесшееся из-за двери еще одно слово: «Шпион!» Кокетливая Анастасия… Ей, пожалуй, я должен был нравиться... - А вам?.. – не удержался Скролан. Аласдир смотрел куда-то сквозь него, вздернув подбородок его лицо, взгляд как будто чуть прояснились. - Как и положено железному революционеру, конечно же, Татьяна. Ненавидевшая революцию. Самая красивая, самая гордая. И я старался столкнуться с нею в коридоре. И ее царственный, презрительный взгляд… - он вдруг вздрогнул, помотал головой, стиснул виски ладонями. - «Шпион»… Нет-нет, я исполнил свой долг. Я не позволил себе распуститься. Они остались для меня дочерьми тирана. Я победил себя! Я знал, что между нами быть ничего и никогда - не может, ее взгляд, взгляд дочери тирана, всегда обдавал меня нескрываемым холодом, смешанным с невыносимой для меня жалостью, но... Но... Словно какая-то тонкая струна тихонько играла в моем сердце, когда я видел ее, слышал голос, что-то в моей усталой, мертвой душе нежно звенело и дрожало… Помню, как она читала матери из Библии, голосом чистым, звонким: «Но хотя бы ты, как орел, поднялся высоко и среди звезд устроил гнездо твое, то и оттуда Я низрину тебя, говорит Господь»... И, слушая эти священные грозные слова, вдруг затихла, задумалась Татьяна… Скролан почувствовал себя неуютно. С Аласдиром явно творилось что-то не то, а как общаться с потерявшим самообладание боевым демоном в нештатной ситуации, он представления не имел. Возможно, зря он затеял этот разговор. Что нового он мог узнать? Ведь он и сам вполне во всем разобрался, все понял. Неужели надеялся все же услышать что-то грязное, липкое, порочащее царевен? Да ведь если такое было, не стать им ангелами, а он все ищет, не может успокоиться... Или тут дело в другом? Или ему просто нравится снова и снова убеждаться в обратном?.. Аласдир между тем все говорил и говорил. Теперь уже о том, как они плыли из Тобольска… - …на этом безумном пароходе с палящими в птиц красногвардейцами… С истекающим кровью наследником… Со свитой, которую уже ждала в Екатеринбурге ЧК! Горькая, горькая наша революция! И там, на пароходе, «шпион» услышал, как договаривались стрелки из отряда поозоровать с царскими дочерьми… Что мне до дочерей тирана, когда тысячи солдат, оторванных от дома по милости их родителя, исходили мужской силой и свершали все эти бесчинства… И все-таки, конечно же, я не выдержал и повелел затворить на ночь каюту. Я ведь понимал, помнил, что должен довезти их, а она… Она чего-то такого ждала… Догадывалась. И, конечно, не спала. О, она не сдалась бы так просто. Себя бы она не стала, возможно, защищать, но сестер – стала бы. И все бы очень плохо кончилось. - Почему думаете, что себя не стала бы? – бросил Скролан угрюмо. Этот разговор измучил его. То неуловимое, что еще теплилось в нем после возвращения от сестер, что-то нервно-беспокойное, обещающее перемену, теперь угасало. Наваливалась привычная удушающая пустота и беспросветность. Все это не имело значения. Какая разница, что он узнает или не узнает о княжнах? Ему ведь на самом деле не было до них никакого дела. Как и им – до него. - Вы не поэтому их защитили, - возразил он. Просто машинально. - Нет, - Аласдир медленно покачал головой, взгляд его стал до странности стеклянным. - Я не смог… Когда по случайности услышал разговоры подвыпивших стрелков, то эта струна в моем сердце, как будто разорвалась, я лишь на мгновение представил себе то, что может произойти с нею, - со всеми ними! - в эту ночь… Ее гибкий изящный стан, шелковистые волосы под грязными, пропахшими махоркой, руками и телами… - он встряхнул головой, словно отгоняя видение. - Может, зря? Может, я лишил их чего-то важного? Может, перед смертью им и стоило бы испытать… - Вы знали, что везете их на смерть? Скролану почему-то необходимо было узнать об этом. Или просто невыносимо противно стало слушать. - Я догадывался. Вернее, логически понимал, что просто по-другому быть не может. И они знали. Они тоже это понимали. Так было нужно. Логически, исторически оправдано, - Аласдир, кажется, успокоился. - Царская Семья была для многих козырной картой, разменной монетой в политических играх и амбициях. Мы не могли допустить, чтобы они от нас ускользнули. И я ни о чем не жалею, ни о чем! Даже странно… Я при жизни ходил в оперу. Я же культурный человек. На «Бориса Годунова». Слушал его арию, вот это «и мальчики кровавые в глазах» и думал, почему же у меня-то не так? Ничего? Ни мальчиков, ни девочек? Царевен я защитил тогда. И это мой единственный грех перед моим собственным богом, перед революцией, перед моей совестью. И я его искупил очень скоро, когда руководил мобилизацией гражданского населения для определенных нужд. Наши войска необходимо было обеспечивать самым необходимым. В том числе и женщинами. Мы их набирали в классово чуждых семьях, дворянских, купеческих. В основном из числа гимназисток. В конце концов, - он жестоко усмехнулся, и его лицо, на несколько мгновений чуть просветлевшее, снова стало резким и уродливым. – В конце концов многие из этих глупых девчонок тайно грезили о том, чтобы послужить революции, им это казалось романтичным… А так у них появилась возможность действительно это сделать. У тех, кто после этого выживал, конечно. Хотя таких, признаю, было немного. Скролан слушал, отстраненно думая о том, что раньше его бы такая история позабавила. Но сейчас он хотел только, чтобы Аласдир поскорее исчез. «Я здесь потому, что такой? - подумал он тоскливо.- Или потому, что в глубине души был таким? Нет, невозможно. Таким я никогда не был. За то только, что мне всю жизнь было безразлично, что такие люди есть? Неужели только за это?» И с безнадежностью отчаяния понял – да, за это стоит. *** Базальтовые утесы поднимались по обе стороны ущелья, черные и гладкие. Поднимались уступами, становившимися все шире кверху, как будто нависая над дорогой, смыкаясь где-то вверху, невообразимо высоко, закрывая мутную серую пелену, которая здесь по привычке называлась небом. Скролан бездумно поднимался едва заметной тропкой, скользя рукой по словно отполированному камню утеса. Все эти разговоры окончательно измучили, истерзали его. Все равно как эта самая тропа, по которой поднимаешься, казалось бы, все выше и выше, петляя вокруг скалы, подсознательно надеясь что-то найти за поворотом или увидеть сверху. Но ничего не будет: впереди только безликие черные камни, в итоге заводящие в тупик, к отвесной стене или к обрыву, а вокруг и внизу - вяло клубящаяся пелена мрака. И выхода нет. И надеяться не на что. Он ничего не узнал нового из этих бессмысленных разговоров, ничего, что могло бросить тень на уже сложившийся образ и историю земной жизни сестер, даже от самого страшного человека, возникшего на их пути. Ведь, наверное, перед очарованием невинной прелести и чистотою души робеют все без исключения, даже самые закоренелые грешники?.. Он не узнал ничего, доказывающего хоть каплю обратного… Насколько он смог понять, все Романовы, включая маленького цесаревича, обладали неоспоримым, совершенно магнетическим обаянием, которое могло разрушить любое, самое предвзятое мнение о них. И все они именно из-за этого мощного обаяния, из-за своей огромной духовной силы были смертельно страшны противникам. Тем, у которых вместо души зияли в груди дыры, огромные, черные, засасывающее дыры пустоты и злобы… «Власть… - думал он. - Власть. Жажда ее. Любыми путями. Любой ценой. В любом виде. Над душами. Телами. Нравами. Привычками. Просто - жизнями. Власть, конечно, для любого демона куда важнее и нужнее всего остального. Так было и для Аласдира, еще при жизни. Но на какой-то миг эта самая волчица-власть, стушевалась и оробела, отступила перед чем-то более мощным и сильным, чем ее уверенный, страшный, грозный, звериный оскал... Это невероятно, но это так. Как будто крошечная искра, которая заронилась в чье-то сердце, жесткое, огрубевшее в цинизме и борьбе за власть и место под солнцем, зародилась и тотчас, тотчас потухла…» Так почему внутри него самого, там, где никакой души уже давно быть не могло, эта искра не гасла, не исчезала, продолжает жечь с каждым часом все сильнее? Ведь и для него не было и не могло быть надежды, какой тогда изыскать выход, какой способ избавиться от этого проклятия? «Есть выход, - подумал он, - самый разумный и легкий. Возненавидеть еще сильнее. Начать мстить. Целенаправленно, изощренно. Как демоны это умеют. То, что я и собирался делать, еще будучи пленником. У демонов больше возможностей для этого, чем некоторые полагают. Что ж, до самих княжон я, может быть, и не доберусь... Они все же святые, у них особая защита, хотя они сами все время об этом забывают. Святые, в отличие от обычных ангелов, для сил зла недосягаемы. Но я могу отомстить другим способом, более изощренным, через близких людей. Им еще есть, что терять, особенно Татьяне. Есть много вариантов, о которых она даже не подозревает…» Просто потому, что все равно нет другого выхода. Больше ничего не сделать с этой занозой, которая засела в его душе, с этой бесконечно тлеющей обжигающей искрой, рожденной из чего-то такого, чему здесь не место, чего здесь быть не должно… Поглощенный этими раздумьями, Скролан в очередной раз завернул за изгиб скалы, и вздрогнул, обнаружив, что на утесе он не один. На краю обрыва сидела юная демоница. Юная, разумеется, только с виду. На Земле ей было уже под сорок, когда она умерла. И перед смертью, как отметил про себя Скролан, она была отнюдь не такая хорошенькая: сухая, желтая, с ввалившимся щеками и запавшими глазами, с безжизненными жидкими волосами… Не чета себе теперешней, очаровательному существу лет шестнадцати-семнадцати с виду, с копной густых черных волос, огромными темными глазами в тон антрацитовым крыльям, лилейно-белой кожей и лукавыми ямочками на щечках. Такой Коринна когда-то была и при жизни, в старших классах школы, когда ее пригласили работать моделью. И первые ее шаги на этом поприще были весьма успешны. Модные показы, съемки в рекламе, фото на билбордах, даже небольшие роли в телесериалах. А потом, через несколько лет, когда подростковая миловидность и непосредственность улетучились, она сразу перестала быть востребованной. Но держалась упорно за модельный бизнес, зацепившись за рекламу нижнего белья, фигура ведь у нее была по-прежнему хорошая. Только отчаянно до безумия боялась потолстеть, для нее это означало конец всему. Обычно такие истории кончаются смертью от анорексии, но Коринне была суждена более романтичная участь. Как-то вечером, находясь в одиночестве в своей квартире, она искромсала себя ножом, отрезая от рук, ног и живота целые куски плоти. Даже Скролану с трудом верилось в то, что она могла такое сделать. Здесь, в Преисподней, где она могла выглядеть так, как ей хотелось, Коринна была весьма милой и даже заботливой девушкой. В другой момент Скролан был бы даже рад ее видеть. Но только не сегодня. - Что ты здесь делаешь? – спросил он грубо. - Ждала тебя. Ждала, пока ты поднимешься. Ты разучился летать? - Что тебе нужно? – у него не было желания ни беседовать, ни шутить. - Мы беспокоимся о тебе, - сказала Коринна. - Кто это мы? – спросил Скролан и подумал: возможно, все же Оскар. Ни лучший друг, ни сестра ни разу не заговорили с ним с тех пор, как он вернулся в Преисподнюю. Ни разу даже не приблизились. Откровенно дали понять, что в их глазах он навсегда опозорен тем, что дал себя пленить и пошел на сделку с ангелами. Хотя Скролан подозревал, что сами на его месте они поступили бы так же, чтобы спасти свои жизни. Но беда была в том, что они были на своем месте, а он – на своем. - Мы, - уточнила Коринна. - Наша компания. «Их компания» - это отряд из одиннадцати демонов-соотечественников, которые предпочитали держаться как-то более сплоченно, чем обычно это принято у демонов. Их должно было быть двенадцать, но двенадцатая, Изабелла, слишком высоко залетела и теперь держалась особняком. Если не считать Изабеллы, Коринны и еще одного молодого человека, остальные из их компании оказались здесь одновременно после пожара в ночном клубе, одного из тех, которые случались с такой регулярностью в любых странах мира, что люди уже перестали обращать на них внимание, несмотря на среднее количество жертв в сто-двести человек. Скролан думал – неужели того земного ада, когда десятки молодых людей горели заживо, задыхались от ядовитого дыма тлеющего пластика, давились и затаптывались насмерть в обезумевшей толпе – неужели этого не хватило, чтобы искупить их грехи? Какие там у них могли быть грехи в двадцать лет? Некоторые из погибших в ту ночь, например, Ирэн со своим женихом, вообще никогда не ходили по клубам, они были очень приличные люди, но они приехали туда искать непутевого братца Ирэн, и вот чем все кончилось. Ирэн и ее брат очутилась здесь, а жених выжил, но наглотался ядовитого дыма и сделался идиотом. Что ж, он как и все блаженные пойдет в Рай, а Ирэн останется здесь, только потому что не пожелала оставить брата. И для нее та же участь, что и для всех. Почему? А люди на Земле станут говорить, что туда им и дорога, распутникам, алкоголикам, наркоманам, которые шляются по ночным клубам, и вообще они веселились там в пост, потому их очевидно настигла Божья кара! Если это и есть тот Господь, в которого верят люди и которому служат ангелы, думал Скролан, то я предпочту остаться демоном. Хотя где-то в уголке сознания явилась мысль, что это далеко не одно и то же… Коринна, склонив голову к крылу, наблюдала за ним. - Ты стал задумываться, - сказала она. - Это плохо. - В отличие от тебя я способен на некую работу мысли, и это не изнуряет меня до бесчувствия, - огрызнулся Скролан, прекрасно понимая, что она права. Нет ничего хорошего в том, чтобы думать. Многое знание умножает печаль. И Коринна смотрела на него с выражением, которое можно было бы назвать печалью, если бы глаза демонов имели возможность выражать чувства. - Ты не такой, - упрямо повторила Коринна. - Ты странный. Как если бы... Ангела после встречи с Тьмой коснулась Скверна… - И как это называется, если наоборот? - насмешливо спросил Скролан. - Демон ведь не может оскверниться. Так что меня коснулось? Благодать? - Прекрати это звучит тошнотворно! - Коринна скривилась. - Ну так и не слушай. Уходи. Коринна обиженно поджала губки и, кажется, намеревалась добавить что-то еще, как вдруг в поле их зрения возникло некое странное явление. Сначала это был лишь огненный сполох, взявшийся из ниоткуда и заметавшийся по скалам, а потом он метнулся под ноги Скролану и расцвел перед ним гигантской огненной гвоздикой. Скролан усилием воли подавил желание сделать шаг назад и лишь страдальчески закатил глаза: - Этого еще не хватало… *** Алые лепестки огромной пламенеющей гвоздики словно увяли, опадая и рассыпаясь в пепел, а взорам Скролана и Коринны предстало странное существо. Еще мгновение назад оно имело вид девушки, словно объятой языками пламени, теперь же пламя с нее слетело, и она напоминала не то девушку, не то кошку. Тело у нее было девичье, но более гибкое, как будто совсем без костей, покрытое шерстью тигрового окраса. Свободными от шерсти были только лицо и кисти рук, хотя когти на пальцах вполне могли поспорить с тигриными. Личико тоже было вполне девичьим и по-демонически прелестным, хотя его слегка портил рот, слишком большой, с красными, как клюква, губами, под которыми угадывались выразительные клыки. Чуть раскосые глаза, горящие, как раскаленные угли, и густые соболиные брови эффектно выделялись на бледной коже лица, длинные черные волосы были гладко приглажены и собраны в блестящий шелковистый хвост, развевающийся при полном отсутствии ветра. Существо звали Суриката, однако Скролан знал ее истинное имя – Самира - и ее историю. Самира родилась в Индии, недалеко от границы Пакистана в ортодоксальной мусульманской семье. В одной из тех, где девушку могут убить за один только разговор по телефону с посторонним человеком, где даже из горящего дома нельзя выйти с непокрытой головой, где новорожденных девочек душат и зарывают на заднем дворе только за то, что они не родились мальчиками. Правда семья была достаточно богатой, поэтому первые годы Самире жилось не так плохо. Но незадолго до того, как ей исполнилось пятнадцать, ее обесчестил один из старших родственников. Поздно вечером, у бассейна, где она купалась. В том же бассейне он пытался ее утопить, но она выжила. Вода смыла все следы, но не могла вернуть ей девственность, потому когда все стало известно семье, выбора у них не было. Самира должна была умереть, чтобы избавить родных от позора. Родной брат пытался ее задушить, но она снова выжила. Каким-то образом ей удалось отбиться и убежать. Несколько часов она металась по городку, пытаясь найти спасение, но спасения не было. Самиру вернули семье. Она помнила, как, обессилевшая от жары и жажды, измученная страхом и отчаянием, сидела во дворе на жесткой каменистой земле, прижимаясь к стене дома, там, где было немного тени. Она сжалась в комок, уткнувшись лицом в колени, умом понимая, что все кончено, но уже не в силах бояться. Так она и задремала, скорчившись у стены. И не услышала, и почти не почувствовала, как кто-то подошел к ней – отец? брат? муж сестры? – и вылил на голову и спину что-то холодное и маслянистое. Она так ничего и не успела понять. А секундой позже она уже металась по двору, подобно огромному живому факелу, а ее родители, братья, сестры, тетки стояли совсем рядом и смотрели. Самира очень быстро попала в Преисподнюю. Маркиза Лерайе встречала ее лично. Заполучить эту девочку в свою свиту было ее случайной прихотью, а случайные прихоти были единственной областью, в которой Маркиза была до крайности последовательна. Маркиза сказала Самире, что по мусульманским обычаям ей в Рай не попасть, ведь она не соблюла невинность. А в христианский Рай, ее, мусульманку, и подавно не пустят. Хотя Самиру даже не пришлось ни в чем особо убеждать, в ней было столько злости и жажды мести, что хватило бы на десятерых. Она не хотела ни Света, ни Покоя. Она хотела убивать. Суриката – это имя дала ей Маркиза. Она стала ее личным гонцом и герольдом, так же, как, например, Кармен была герольдом Астарота. Поэтому на данный момент статус Сурикаты в Преисподней был гораздо выше, чем у обычной демоницы. Она была не просто гонцом, но и превосходным демоном- убийцей, сжигающей все на своем пути и раздирающим врагов на части своими тигриными когтями. Скролан знал историю и истинное имя Сурикаты, так как она сама ему это открыла. Она была к нему неравнодушна, и не скрывала этого. На самом деле она ничем не рисковала, во всяком случае, будучи фавориткой маркизы. Вряд ли кто-то мог попытаться причинить ей вред или подчинить себе. Скролану было и не нужно. Его внимание Сурикаты не очень интересовало, хотя быть предметом ее бесконечного вожделения представлялось ему несколько лестным. Однако Сурикатой был увлечен Оскар, и Скролану не хотелось становиться у него на пути. В этом было некое особое тщеславие, игра в благородство. Демону приятно осознавать, что он чем-то жертвует, хотя на самом деле он не жертвует ничем. И если бы Скролан сам заинтересовался Сурикатой, преданность Оскару его бы не остановила. Тем более, что у последнего не было ни малейшего шанса на ее взаимность. Однако сейчас, увидев посланницу Маркизы, Скролан сообразил, что цель ее появления здесь несколько иная, чем очередная попытка его соблазнить. И у него возникло предчувствие, что услышанное ему вряд ли понравится. Суриката то ли изогнулась в приветственном поклоне, то ли просто по-кошачьи выгнула спину, потягиваясь, и обратилась прямо к нему, игнорируя присутствие Коринны: - Тебя хочет видеть Госпожа.