Звёзды смотрят вниз

Резкий звук вырвал Лео из забытья и швырнул его в реальность. Он дёрнулся, сел, накрыл на мгновение лицо руками, прижимая кончики пальцев к пульсирующим векам, а потом поднял голову. Элиот не спал. С ним что-то происходило — что-то дурное. Он сидел на краю постели, низко опустив голову, и дрожал. Лео торопливо опустил ноги на пол, встал, засветил свечу, поставил её на прикроватную тумбу и осторожно дотронулся до плеча Элиота. — Что случилось? — спросил он, садясь у его ног и заглядывая в лицо. По щекам Элиота текла кровь. Глаза его полнились кровью, кровь струилась к подбородку и срывалась тяжёлыми каплями на подставленные ладони. Манжеты ночной рубашки пропитались кровью. Кровь была и на полу. Лео взял с тумбы заготовленный на случай кровавого кашля платок, придержал лицо Элиота за подбородок и, повернув его к свету, стал аккуратно стирать кровь с его щёк. Руки дрожали. Разве не должно было всё закончиться сегодняшней ночью? Винсент сказал: сегодня полнолуние, и сегодня королева Нехеления проведёт ритуал. Она обещала снять проклятье, чёрт возьми! — Я проснулся от кашля, — тихо сказал Элиот. Его по-прежнему била мелкая дрожь. — Кажется, чуть лёгкие не выплюнул. Было такое жжение в груди… — С левой стороны? — уточнил Лео, разворачивая платок и отирая уголки глаз Элиота чистой стороной. — Нет. Это не печать, если ты об этом. Это… словно в лёгкие мне натолкали горящих углей, а потом ломом разворотили грудную клетку. Но потом всё прошло, только… Он дотронулся пальцами до нижнего века. Лео отвёл его руку и промокнул веко платком. Платок он отложил в сторону, прижался на мгновение пальцами к запястью Элиота и встал. Он принёс ещё свечей, засветил их все, сходил за водой и снова отёр лицо и руки Элиота, только уже начисто, смывая липкие следы. Крови больше не было, сердцебиение Элиота, поначалу рваное и быстрое, выровнялось, и сам он успокоился, напуганный, похоже, больше необычностью происходящего, чем реальной болью в кровоточащих глазах. Когда Элиот лёг, Лео погасил свечи, оставил таз с водой на полу, предварительно ополоснув руки, и забрался под покрывало. Элиот лежал на спине, глядя в потолок, и дыхание его было ровным и глубоким. Он быстро уснул, а вот Лео уснуть не мог — боялся закрывать глаза, вдруг случится ещё что-нибудь. Само мироздание будто стремилось отобрать у него Элиота всеми силами. Всё шло не так. Элиот должен был позабыть о проклятии как о страшном сне. Но, быть может, это — его отзвуки, и наутро всё войдёт в норму. Всё должно быть хорошо. Элиот это заслужил, единственный среди них. Лео поцеловал его скулу чуть ниже родинки и лёг, устраивая голову на его плече. Было душно, но Лео боялся отстраниться. Хотелось обнять Элиота как можно крепче и стеречь его сон. Он всё-таки уснул, и снившиеся ему кошмары несколько раз выталкивали его из сновидений — резко, болезненно. К утру Лео чувствовал себя выжатым и подавленным, будто не спал минимум трое суток. Болела голова, на веки давило, а в глаза песком припорошило. Лео встал первым. Он проснулся резко, панически дёрнулся, нашаривая рядом с собой Элиота, и, отыскав его руку, успокоился. К Элиоту, смертельно бледному в последнюю неделю, вернулся здоровый цвет лица, сам он посвежел и казался теперь не измученным болезнью, а пышущим здоровьем. Полежав с ним ещё немного, наслаждаясь спокойствием, утренней тишиной, теплом постели и мягкостью перин, Лео вылез из-под покрывала и, на ходу причёсывая волосы, подошёл к окну. И на миг ему показалось, что он ещё спит. Город затопила молочно-белёсая пелена плотного тумана. Сквозь открытые окна проникал ледяной ветер, обжигая распаренное ночной духотой тело. Лео зябко поёжился и закрыл окно. В воздухе ощущалась сырость, как на улице, под одеялом тумана. Элиот завозился в постели, потянулся, взглянул сонливо в окно. — Вот это погода, — сказал он хрипловатым голосом. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Лео, сражаясь с волосами и распутывая концы прядей. — Великолепно, — ответил Элиот, и на губах его расцвела привычная, полная спокойной уверенности улыбка. — Иди сюда. Лео с тихой усмешкой быстро расчесал оставшиеся пряди, потом залез обратно в постель и, отбросив волосы назад, склонился над Элиотом. На губах его, спросонья таких податливых, не было металлического привкуса крови. Туманное утро будто стёрло события ночи, оставив на память только зыбкие кошмары. — Ты плохо спал? — спросил Элиот, очерчивая кончиками пальцев его скулу, подбородок, контур губ. — Нет. Всё хорошо, — ответил Лео и снова его поцеловал — глубоко, крепко, требовательно. Он всегда думал, что только ночь обладает удивительным романтическим волшебством, когда прикосновения становятся особенно чувствительными, вкус губ — терпким, и сам мир вокруг преображается, электризуясь. Но утренние поцелуи Лео нравились больше. Элиот в такие моменты бывал сговорчивым, послушным, забывал о привитой воспитанием скромности, попросту не успевшей ещё проснуться, и с готовностью отвечал на смелые прикосновения. Чуть отстранившись, Лео приник губами к его шее, сдвинул в сторону мешающийся ворот ночной рубашки, укусил несильно косточку ключицы. Руки Элиота сомкнулись за его спиной, заскользили вниз вдоль позвоночника, забрались под ткань, и кожу обожгло его прикосновениями. Элиот приподнялся на локте, и одним плавным движением оказался над Лео, подминая его под себя и снова целуя. Лео послушно прильнул к нему, выгибаясь навстречу его касаниям. И когда руки Элиота скользнули вниз, цепляя нижний край ночной рубашки и задирая его выше, обнажая бёдра, Лео не сдержал тихого смешка. Он не ожидал от Элиота такой смелости. Стылый утренний холод исчез, и воздух будто накалился. Пугающий туман больше не казался таковым — мир серебрился, пропитанный красивой нежной серостью, и Лео утопал в этом серебре. Лео обвил руками шею Элиота, привлёк его к себе и поцеловал. Он пытался отдышаться, но не выходило, и сердце тяжело билось о грудную клетку молотом по наковальне. Элиот откинулся на простыни, чёлка липла к его покрытому испариной лбу. Лео накрыл лицо ладонями. Всё случилось так быстро, они даже не успели понять толком, что произошло. И даже Лео стало вдруг неловко. Он одёрнул край ночной рубашки, повернулся к Элиоту и уткнулся носом ему в шею, дыша запахом его волос и вслушиваясь в рваное сбитое тяжёлое дыхание. Элиот вздрогнул. — Ванесса? Лео порывисто обернулся, но в дверях уже никого не было. Проклятье, а ведь она, кажется, только-только начала относительно терпимо относиться к нему. Она всё так же избегала на него смотреть эти дни, но в те редкие моменты, когда Лео ловил на себе её взгляд, в синих глазах больше не горел огонёк враждебности. Высокомерная и упёртая, она всё-таки была хорошим человеком. Просто со своими искажёнными семейными ценностями, понятиями о чести. — Я потом поговорю с ней, — сказал Элиот. — Надеюсь, под словом «поговорю» ты подразумеваешь именно разговор, а не крики и попытки надавить на госпожу Ванессу, — фыркнул Лео. — Должно быть, в гостиную уже подали завтрак. Я принесу. Вопреки своим словам, он не пошевелился и ещё минут двадцать провалялся в постели. Элиот не возражал. Он снова задремал, когда Лео, наконец, выскользнул из его объятий. Лео принёс воды для умывания, попутно избавившись от ночного свидетельства последней тени проклятия, привёл себя в порядок, оделся, но фрак оставил висеть на спинке стула. Серебряное Тысячелетие всех их сделало безответственными в отношении внешнего вида. Даже Элиот позволял себе выходить в сад, под ласковый осенне-летний ветер, не надев жилета и сюртука. Здесь подобные вольности казались удивительно естественными, и Лео не представлял, как снова заставить себя вживаться в строгие риверрские рамки. Слуги действительно уже принесли завтраки на серебряных подносах и оставили их, один подле другого, на столе. В Серебряном Тысячелетии не было кофе, но его с успехом заменял бодрящий зелёный чай. В коридоре, с подносом на весу, Лео столкнулся с Винсентом. Тот выглядел измученным и помятым. Лео ни разу не видел его в таком болезненном состоянии — даже в приступах простуды, когда он становился невыносим и гонял прислугу по всему дому, вне зависимости от того, кто кому служил. — Господин, — с натянутой усмешкой поприветствовал его Винсент. — Выглядишь довольным. Как Элиот? — Ночью с ним было что-то странное, — ответил Лео. — Но теперь всё в порядке, он полностью здоров — по крайней мере, на первый взгляд. Нужно пригласить врача, пусть осмотрит его. А как себя чувствует госпожа Ванесса? Винсент странно посмотрел на него. — Почему ты спрашиваешь? — Она заходила недавно, но… не вовремя. И не оповестила Элиота о своём самочувствии, а он будет волноваться. — Заходила недавно, значит, — эхом повторил Винсент. Он запустил пятерню в волосы, зачесал их назад. На широких кружевных манжетах его сорочки Лео увидел следы запёкшейся крови. — Ванесса умерла, Лео. Этой ночью. Лео прислонился плечом к стене в попытке удержать равновесие и не уронить поднос. Сам он не видел Ванессу, но явственно ощутил её присутствие спиной в тот момент, когда Элиот окликнул её по имени. — Проклятие? — Нет. Ритуал включал в себя жертвоприношение, — ответил Винсент. — Ванесса по собственной воле отдала свою жизнь в обмен на жизнь Элиота. — Жертвоприношение?.. Какого чёрта я узнаю об этом сейчас?! — Не кричи, ты разбудишь Гила и Оза. — Да мне плевать! Почему ты не сказал мне? Почему дал госпоже Ванессе умереть? Ты подумал, что будет с Элиотом?! — Хочешь — можешь наказать меня, господин, — насмешливо протянул Винсент, — как тебе заблагорассудится. Но я поступил так, как посчитал нужным. Ты не имеешь права умирать. И я пока что тоже. А Ванесса была обречена. Не говори ему. — Нет, — ответил Лео. — Лгать другим — твоя прерогатива, Винсент. — Это убьёт его. — Он не слабак. Он очень сильный. Он справится. И он имеет право знать, что его сестра умерла ради него. И госпожа Ванесса заслуживает того, чтобы он знал. — Не думал, что человек, до сих пор не рассказавший Элиоту о голосах в голове, будет ратовать за честность, — усмехнулся Винсент. — Но воля ваша. Доброго вам утра, господин. И с этими словами он, зевая и потягиваясь, стал спускаться к гостиной за завтраком. Лео вошёл в спальню, осторожно поставил поднос, оглянулся на крепко спящего Элиота и понял, что не сможет сообщить ему о смерти Ванессы прямо сейчас. Слишком хорошим, слишком идеальным было утро после стольких недель изнурительного ожидания приближающейся смерти. Но Элиот пережил смерть братьев. Переживёт и смерть сестры. Станет психовать, злиться, ругаться, но потом смирится с тем, что Ванесса подарила ему жизнь. Может быть, даже сможет сказать ей однажды спасибо. Вот только Лео не хотел быть дурным вестником — тем, кто сообщит ему о смерти Ванессы. Но кого же видел Элиот полчаса назад? Если Ванесса мертва, то кто заглянул в их спальню, кого Элиот позвал по имени, в ком увидел образ сестры? По спине пробежал холодок. Показалось вдруг, что в комнате они не одни, и Лео испугано огляделся. Стало страшно. То был не страх даже — первобытный ужас перед неизвестным. Элиот пошевелился в постели, лениво приоткрыл глаза. — Ты разминулся с Ванессой, — сообщил он. — С ней что-то не то — такая молчаливая. — Он сел, размял шею несколькими движениями головы и встал. — Надо поговорить с ней. Лео отшатнулся, налетел бедром на стол и, отвернувшись, прижал ладонь к губам. Это было уже слишком. Винсент не мог ошибиться. Если он сказал, что Ванесса мертва, значит, так оно и есть. Но она ходит здесь, мёртвая! — Лео? — Элиот подошёл к нему, попытался развернуть к себе за плечо. — В чём дело? Лео не повернулся. От прикосновения Элиота он весь сжался, скользнул ладонью вверх по лицу, впился пальцами в волосы. — Это невозможно, — тихо сказал он. — Господи, когда же всё это кончится… когда всё это кончится, чёрт возьми! Он схватил поднос и швырнул его в стену. Фарфоровые чашки, чайник, блюдца разбились, осколки обильно усеяли пол. Серебряный поднос с грохотом упал. — Ванесса умерла, Элиот, — сказал он. — Умерла сегодня ночью. Винсент сказал, что её больше нет, она не могла прийти к тебе, Элиот! Красота этого утра поблекла и увяла, как увядают листья по осени. Лео был на грани. Он не так силён, как Элиот, для него всё это невыносимо. — Я хочу увидеть её тело, — сказал Элиот. — Почему ты так спокоен? Ты мне не веришь? Думаешь, что она жива? Лео обернулся, они встретились взглядами, и он устыдился своих слов. Элиот вовсе не был спокоен. Он побледнел, руки его дрожали, а кулаки он сжал с такой силой, что побелели костяшки пальцев, а ногти врезались в ладони. Лео потёр лицо, тщась избавиться от безумного, сбивающего с толку страха, но страх не уходил. И куда сильнее самой Ванессы Лео боялся последствий её визитов. Он читал много книг о призраках, и кто поручится, что Ванесса не пожелает забрать брата с собой? — Побудь здесь, — сказал он. — Не спорь. Если она и придёт, то ко мне. А мне нужно ещё о многом потолковать с Винсентом. Элиот поцеловал его в макушку — неловко, сковано, словно не утешая, но утешаясь. Он ушёл, и Лео остался в одиночестве, окружённый пустотой и туманом. Он знал, что Элиот вернётся, но страх обступил его со всех сторон. На глаза попалась «Легенда о боли». Опираясь одной рукой о стол, и низко опустив голову, другой рукой Лео пододвинул к себе книгу, раскрыл её на волнистых, пропитанных кровью страницах, провёл по ним кончиками пальцев. Вот книга его жизни и жизни Элиота — легенда о боли, написанная кровью. Это была Ванесса, безусловно. Её лицо, её волосы, её одежда. Слуги уложили её на стол в промёрзлом подвале. Холод препятствовал тлену, и Ванесса казалась просто спящей и полной сил. Даже румянец со щёк не сошёл. — Она умерла, чтобы ты жил, — повторил Винсент. — Попробуй принять её волю. — Она не имела права это делать, — отрезал Элиот. Он взял Ванессу за холодную окоченевшую руку. — Если тебя это утешит, — ответил Винсент, — она не хотела умирать. Знаешь, вы, оказывается, так похожи. — Конечно, она же моя сестра. — О, нет, Элиот, родственные узы ещё не делают людей похожими. На соседнем столе лежал Зарксис Брейк. На бледных губах играла его привычная загадочная улыбка с оттенком превосходства. Жаль, что его больше нет. Он был не только прекрасным фехтовальщиком, у которого Элиот мечтал многому научиться, но и верным рыцарем своей госпожи. Элиот закусил губу. Ему претила жертвенность. Он привык считать слабовольными эгоистами тех, кто жертвует собой ради других, прикрываясь благими целями. Но он не знал, что думать теперь. Разве можно сражаться с проклятием? Зарксис Брейк сделал всё, что было в его силах, ради защиты леди Шерон. И он уж точно не расстался бы с жизнью из бездумного эгоизма. И Ванесса тоже не мечтала возложить свою жизнь на алтарь во имя любви и родственных уз. Так кто же они тогда? Элиот понимал, что должен быть благодарен Ванессе, но, чёрт возьми, она не подумала о том, как он теперь будет с этим жить? Всё же это приступ эгоизма и ничто иное. Ванесса ушла, а Элиот остался, и на плечи его давили тяжкие грузы. Он нелегальный контрактор — неприятно, но, пока что, не смертельно. Он убил около десятка слуг. Собственный отец готов пожертвовать им, если потребуется, — а чем иначе объяснить его знания о печати и его молчание? А ещё Элиот убил наследную принцессу дружественного королевства. Она не заслужила такого конца. И Ванесса тоже. Её смерть теперь на его совести. — Через три дня тризна по королеве Серенити, — сказал Винсент, — к тому времени будет готов корабль, и мы вернёмся домой. — Ты должен был мне сказать. — Элиот поднял на него глаза. — О том, что Ванесса решила умереть. — И что бы это изменило? — пожал плечами Винсент. — Вы бы поменялись местами, и ты, как истинный джентльмен, умер бы за неё? Не в твоём духе. Иного же пути нет. Вы оба бессмысленно бы умерли. Но ты теперь будешь жить. Не будь ребёнком, Элиот. Слова его прозвучали неожиданно жёстко и резко для Винсента, чей голос всегда был мягок, а выражения — насмешливы, но необидны. Элиот помнил вспышки его гнева только в далёком детстве, очень смутно — холодная расчётливая ярость в разноцветных глазах. Вернее, это теперь Элиот понимал, как охарактеризовать такой взгляд. А тогда Винсент пугал его до чёртиков. — Ты улыбаешься? — спросил Винсент удивлённо. — Вспомнил тот год, когда вас с Гилом приняли в семью, — ответил Элиот. — Ванесса была вне себя от злости. — Я как-то назвал её сучкой. Ты бы видел её лицо, — прикрыв рот широким рукавом сюртука, Винсент тихо, но нервно, болезненно рассмеялся. — Мой тебе совет: не суйся к Озу Безариусу. Он узнал о смерти Зарксиса Брейка и сам не свой теперь. — Злится? — Играет в пай-мальчика и притворяется, будто ничего не произошло. Я пойду. Элиот обернулся. — Нас осталось только трое, — сказал он. — Ты, я и Гилберт. — И твой ублюдок-отец, — ласково улыбаясь, сказал Винсент и предостерегающе поднял руку. — Только не запрещай мне оскорблять его в твоём присутствии. Я выразился очень вежливо, — он помолчал немного в задумчивости. — Для тебя нас осталось всего трое. А для нас с Гилом — целых трое. С этими словами он торопливо ушёл, не дав Элиоту и слова вставить. Тень Ванессы не исчезала. Где бы Элиот ни был, что бы он ни делал — в любой момент он мог ощутить её присутствие или увидеть украдкой, на периферии зрения. Она почти не появлялась, когда Элиот был с Лео — может, призракам знакома тактичность? Но её незримое присутствие всё равно пугало Лео, и даже Элиоту было не по себе. Если бы он знал — если был бы уверен в том, что эта тень, этот призрак действительно Ванесса, он смог бы свыкнуться с ней. Но он не чувствовал доброжелательности от призрака. От него веяло холодом и ужасом. Мысли о том, что Ванесса теперь не переродится в столетнем цикле и что, быть может, душе её сейчас больно, Элиот старался гнать прочь от себя. Ночами Лео снились кошмары, но не ему одному. Оз жаловался на жуткие сны, после которых он просыпался в холодном поту и едва ли не с криками. Гилберт обмолвился о таких же снах. Винсент молчал, но по его посеревшему осунувшемуся лицу Элиот видел: тот практически не спал. А потом Оз сказал, что жуткие кошмары с того злосчастного полнолуния видят все обитатели дворца, за исключением Элиота. Ванесса стерегла его сон? Или дело не в ней, а в том, что он чудом избежал смерти? В Хрустальном городе обстановка становилась всё хуже. Единожды возникнув, туман теперь стал постоянным гостем города. Он окутывал хрустальный дворец, стелился по улицам, плескался над полями. Однажды Элиот рискнул выехать в поле в компании с леди Макото, и эта поездка едва не стала последней в их жизни. Туман путал их, водил по кругу, заманивал шепотками. И если призрак Ванессы просто пугал своей непонятностью, то туман определённо не нёс людям ничего доброго. По возвращении они с леди Макото обнаружили враз опустевший район рыбаков. Все вещи на месте, свежепойманная рыба плещется в кадках, но вокруг — ни души. Тогда они пришпорили коней и поспешили добраться до дворца. — Что стало с той женщиной? — спросил Элиот позднее у Винсента. — Нехеленией. — Она просто исчезла, — ответил Винсент. — Не думай о ней. Мы скоро покинем это место, а в море нас не достанут никакие туманы. После тризны по королеве Серенити слуга известил леди Мичиру о гостье. Гостью пригласили войти и, когда она появилась, по залу пробежался гул радостных голосов. Её явно знали, и она была не одна. С ней — девочка лет тринадцати, с коротко остриженными волосами и прозрачно-сиреневыми большими глазами. Сама гостья оказалась высока ростом, со смуглой кожей и длинными чёрными волосами, уложенными на затылке. У неё были печальные малиново-алые глаза, а на руках она держала младенца, закутанного в многослойные пелёнки. Пока гостья тихо переговаривалась о чём-то с леди Мичиру, черноволосая девочка оглядела зал. Элиот поймал на себе её пристальный, пробирающий до дрожи взгляд, а потом она посмотрела на Лео и указала на него рукой. Женщина кивнула, и обе они вышли из зала. — Не уделите ли вы время нашим гостьям? — спросила леди Мичиру, наклоняясь к Лео. — Они хотят побеседовать с вами. Лео растерянно оглянулся на Элиота, потом положил те странные приборы, которыми здесь принято есть, — бамбуковые палочки, — на стол и встал. Винсент и Элиот поднялись следом за ним. Винсент улыбнулся одними уголками губ, и леди Мичиру вернула ему улыбку. Она была сильно измотана и валилась с ног. Слуга отвёл их в помещение, похожее на зимний сад. Оно было маленьким, от дождя и ветра растения защищал стеклянный купол. Всё, что здесь росло, — это тенистые деревья с узловатыми стволами и кривыми ветвями, да трава под ногами. В траве при каждом шаге вспыхивал сонм светлячков. — Меня зовут Сецуна Мейо, — представилась смуглокожая женщина. — А это — Хотару Томо. Она плохо говорит на вашем языке, поэтому говорить с вами буду я. Прошу вас, Глен Баскервиль, расскажите, что здесь произошло? Лео кивнул Винсенту, и Винсент заговорил. Странно было видеть их, свободно разговаривающих на равных друг с другом. Винсент отмалчивался на все вопросы, а Лео ловко переводил разговор в другое русло. Это бесило. Леди Сецуна покачивала младенца на руках. А когда Винсент замолчал, она откинула покрывало с его лица, и показала им пухлощёкую девочку. У неё были видны первые волосы нежно-серебристого цвета, а большие голубые глаза доверчиво смотрели на людей. Но самым странным было наличие метки на лбу у девочки — золотистый полумесяц, словно вытатуированный или нарисованный чернилами. — Это — наследная принцесса Серенити, — сказала леди Сецуна. — Она родилась утром после полнолуния. Хотару почувствовала её появление на свет, мы забрали её и прибыли сюда. — Но как это возможно? — спросил Лео. — Королева умерла. И она не ждала дитя. — Королева отдала свою жизнь в обмен на жизнь дочери, — ответила леди Сецуна, — но никто не утверждал, будто принцесса Серенити восстанет из пепла такой, какой и была. Через шестнадцать лет она сможет взойти на престол, а до тех пор регентство принадлежит мне как её родственнице. Но… с ней творится что-то странное. Она часто замирает, смотрит куда-то в пустоту, хотя она не должна ещё толком видеть. Иногда она начинает плакать, а потом вдруг успокаивается, словно кто-то укачал её. Боюсь, добром это не кончится. — Вы о моей сестре? — спросил Элиот. — Что она такое? Это моя сестра, хотя бы её тень, или… некто? Нечто? — Отнять жизнь проще, чем удержать её, — сказала леди Хотару. Голос у неё оказался высоким и чистым. — Нельзя играть со смертью. Вы навлекли беду — и на себя, и на всех нас. — Это не мы навлекли её, — ответил Винсент. — Верно, — леди Сецуна печально улыбнулась. — Виноватых нет. Но… я не уверена, что королева сделала правильный выбор. Смерть ничто и никогда не отдаёт. Если человек обречён — он умрёт. Это данность. Дочь королевы будет жить, но какой будет эта жизнь? Внутри себя, в окружении сводящих с ума призраков? Она была хорошей королевой и могла бы править ещё долго. А как будет править её безумная дочь? — Они пока не опасны, — сказала леди Хотару. — Они выжидают. Они придут за вами с лицами ваших близких, и всё будет кончено. Будьте осторожны, и, быть может, проживёте долгие жизни, — она взглянула на Лео. — Ты сможешь всех защитить, если в тебе достанет силы. Это твоя ответственность. Твоей сестры больше нет, — сказал она, переводя острый цепкий взгляд на Элиота. — То, что ходит за тобой, — зло. Бойся его и будь настороже. Особенно будь внимателен ты, — она посмотрела на Винсента. — Ты почти поддался. Борись. Твоей вины в случившемся нет. Всё шло, как должно. А потом она вдруг улыбнулась, как скромная стеснительная девочка. Больше не проронив ни слова, она достала что-то из кармана, вложила это в ладонь Лео и недвусмысленно указала им на выход. — Королева сотворила чудовище, — тихо проговорила леди Сецуна. — Пожалела ведьму, пока та была слаба, заточила, вскормила и освободила. Будьте осторожны, и да хранит вас луна. — Она не враг вам, — сказал Винсент через плечо. — Нехеления. Скорее всего, её уже нет в живых. — О чём вы? Он пожал плечами. — Она сходила с ума от одиночества. То, что выросло в ней и освободилось — целиком и полностью вина королевы Серенити. Она не была такой уж хорошей королевой. Молитесь своей луне, чтобы выжить. И он первым ушёл обратно во дворец. Элиот хотел остановить его, но наткнулся на предупреждающий взгляд и не рискнул подходить. Пусть остынет. Слова леди Хотару, похоже, чем-то ранили его. А ещё Найтрей. Был уже вечер. Элиот ушёл вместе с Лео в сад, и спиной он чувствовал присутствие того самого тихого зла, о котором говорила леди Хотару. Пробегал мороз по коже при воспоминании о том, как Ванесса — или кто-то под её личиной — заглядывала в спальню или выглядывала вдруг из-за портьеры. Если они не умрут, то просто сойдут с ума. — Это ничего, — сказал Лео, проходя вперёд и закладывая руки за спину. — Оно нас не тронет. — Почему ты так в этом уверен? Они прошли по усыпанной белым гравием дорожке, минули арку из двух наклоненных друг к другу ив с сизыми листьями. Здесь не было фонарей, царила кромешная темнота. — Я — Глен Баскервиль, — ответил Лео и усмехнулся. — Должно же это что-то значить. Леди Хотару сказала, что я смогу справиться с это напастью, значит, смогу. — Ты говоришь слишком самоуверенно, — ответил Элиот, наступая на вылезший из-под земли корень дуба. — Слуга должен соответствовать своему хозяину, даже если хозяин — самоуверенный дурак, — ответил Лео и рассмеялся, запрокидывая голову. А потом покосился на него, и в темноте его глаза тускло блестели из-под чёлки. — Я знаю, о чём ты хочешь спросить. То, кто я есть, ничего не значит. Я по-прежнему твой слуга. Ничто иное меня не волнует. Его слова смутили Элиота. В растерянности он молчал, не зная, что должен ответить и как. Так ничего толкового и не придумав, он спросил: — Что дала тебе леди Хотару? — Лунный камень, — ответил Лео и протянул ему на ладони кусочек молочно-белого минерала. — Камень, исполняющий желания. Вечное лето покидало эти места. Становилось холоднее. Туманы, похоже, простоят до самой зимы. Небо со дня полнолуния не расчищалось, затянутое густыми чёрными тучами. Лео храбрился, делал вид, словно не ощущал спиной враждебного взгляда. Элиот поцеловал его в висок и дотронулся кончиками пальцев до лунного камня. Он вдруг ощутил бесконечную тоску и усталость. Он повезёт домой труп сестры, а леди Шерон — труп её слуги. С тяжёлым вздохом Элиот зарылся лицом в волосы Лео, спасаясь от давящего убивающего чувства обречённости. Присутствие Лео успокаивало — как всегда. Но в этот раз он не властен над мертвенным могильным холодом, сковавшим Элиота. Ничто не кончается хорошо. Зло вокруг. И звёзды больше не смотрят вниз.