Звёзды смотрят вниз

— Тебя зовут Лео? Он вздрогнул и поднял голову. Перед ним, улыбаясь, стояла девушка, вся будто вытканная из воды. Лео припомнил её имя — маркиза Ами Мицуно, фрейлина принцессы Серенити. — Да, леди Мицуно, — осторожно ответил он, закрывая книгу. — Прошу, не нужно титулов, — леди Ами поправила очки, заложила руки за спину и склонилась над плечом Лео. — «Война цветов»… Я читала эту книгу. Купцы привозят мне иногда вашу литературу, а я перевожу. Они находились в гостиной. В ожидании Элиота Лео занял кресло у окна, «забаррикадировался», отгораживаясь от мира книгой, и погрузился в чтение. Книга была объёмной, со множеством лирических отступлений, но всё равно нравилась Лео. Жестокая кровопролитная война между принцессами за трон не слишком его трогала, в отличие от судеб второстепенных персонажей — глубоких и сложных личностей. А потом пришла леди Ами и бесцеремонно вторглась в личное пространство. — Вам нравится эта книга? — вежливо спросил Лео. — О, очень! — ответила леди Ами. — А хотите, я покажу вам библиотеку? — Прошу прощения, леди Мицуно, но я просто слуга. Вам ни к чему утруждаться. Лео страстно желал увидеть дворцовую библиотеку. Но нежелание оставаться наедине с людьми Серебряного Тысячелетия оказалось сильнее. В нём ещё жили воспоминания о невинной беседе с принцессой Серенити, обратившейся кошмаром. То, как она коснулась Лео и с каким ужасом воззрилась на него, будто увидев жуткое чудовище… нет. Этого Лео видеть не хотел. — Не обольщайтесь, я преследую сугубо корыстные цели, — с серьёзным видом сказала леди Ами. — Видите ли, мистер Элиот на балу упоминал о вас, и теперь мне не терпится пристать к вам с расспросами о Риверре. А раз вы слуга, то не посмеете мне отказать, верно? Она рассмеялась. У неё был тихий, подобный журчащему ручейку смех и милая улыбка. Лео милые улыбки не волновали. Кресло казалось ему очень уютным, а книга, прочитанная не один раз от корки до корки, — безумно интересной. Но леди Ами ведь не отвяжется. Так пусть то будут страдания во благо — ради возможности осмотреть библиотеку. — Боюсь, у меня нет выбора, — ответил Лео, вставая из кресла. Леди Ами довольно улыбнулась. Отыскать библиотеку было легко — к ней вёл прямой коридор, резко сворачивающий направо и упирающийся в резные двери. Лео запомнил дорогу. Он намеревался улизнуть ночью, пока Элиот будет спать, и вволю набродиться среди лабиринтов из стеллажей — без довеска в виде одарившей его своим вниманием маркизы. А библиотека оказалась огромной. Над головой сине-золотым цветком распускался расписной куполообразный потолок, столь высокий, что рассмотреть мелкие детали росписи не представлялось возможным. Стеллажи тоже были высоки — в полтора-два человеческих роста, — и в начале каждого ряда стояла лестница. По правую руку от входа вдоль окон располагались столы с маленькими фонарями. — Впечатлены? — спросила леди Ами и поправила очки. — Это — моя вотчина. Многие книги очень стары и собраны предыдущими правительницами Серебряного Тысячелетия и их придворными, но и я внесла свой посильный вклад. У нас плохо развито книгопечатание, поэтому книги трудно достать… Лео слушал её вполуха. В восхищении он брёл от стеллажа к стеллажу и окидывал жадным взглядом десятки ровных рядов книжных корешков, большинство из которых украшали непонятные иероглифы. Он не мог прочесть эти книги, но мог насладиться их обществом и попытаться угадать их содержимое — по иллюстрациям, например. Леди Ами о многом расспрашивала Лео, но удовлетворить её любопытство всецело он не мог. Её вопросы носили научный характер и касались машиностроения — тема интересная (а Лео интересовался практически всем), но не благодатная ввиду своей сложности. — А здесь находятся книги на вашем языке, — сказала леди Ами, подводя Лео к одному из библиотечных отсеков. Здесь были пустые стеллажи, но минимум половину из них занимали книги со знакомыми названиями. — Но это моя маленькая взятка, — добавила она. — Я хочу попросить вас написать мне названия хороших книг. Купцы покупают первое, что под руку попадётся, и не всегда это оказывается чем-то… стоящим. Мистера Элиота я, безусловно, тоже попрошу, и мистера Оза, и мистера Гилберта… — Все книги стоящие, леди Мицуно, — откликнулся Лео, наугад выхватывая с полки одну. — Некоторые учат нас думать, а некоторые позволяют отдохнуть от процесса мышления. — Возможно, — ответила леди Ами. — Но мне не очень интересны такие книги — для отдыха. Но скажите: вы выполните мою просьбу? — Лео рассеянно кивнул. — Вот и славно. А сейчас прошу простить мою навязчивость, но иностранные гости — это редко для нас, а в Риверре, сами понимаете, было не до того… — Вы ничуть не навязчивы, — вежливо солгал Лео. — Можно мне взять что-нибудь? — О, конечно. Библиотека в вашем распоряжении. А сейчас я вас оставлю. Я понимаю ценность одиночества в библиотеке, — леди Ами улыбнулась. — Если понадобится, я буду в соседней секции. — Благодарю вас. Не беспокойтесь, я запомнил дорогу. Кивнув ему, леди Ами удалилась, и вокруг воцарилась долгожданная тишина. К Лео перекочевали семь книг, тяжело оттягивающие ему руки. Он понятия не имел, сколько продлится визит в Серебряное Тысячелетие, и собирался запереться в спальне вместе с книгами, покуда Элиот не постучит в дверь и не скажет: «Проклятье снято, мы свободны!» К горлу подкатил ком. Обнимая книги, Лео прижался лбом к стеллажу. Они с Элиотом делали вид, будто ничего не произошло, — это стало их излюбленной игрой. Не было смерти Клода, не было болезни Эрнеста, мисс Ады и леди Шерон. Всё по-старому. Смерти нет. Всё хорошо. Это несправедливо. Смерть — да, та самая, которой якобы нет, — снова пыталась забрать Элиота себе. Снова — потому что кошмарный сон, в котором Элиот умирал, лёжа на камнях и истекая кровью, был пугающе реалистичен. Лео помнил мельчайшие подробности того сна, вплоть до ощущения липкой горячей крови в своих ладонях, — этой кровью он поил Элиота. У него были все основания считать сон как минимум полуреальностью. Лео заглянул в соседнюю секцию. Она пустовала, а он и не слышал, как леди Ами уходит. Но тем лучше — удастся избежать нового потока вопросов. Впрочем, леди Ами показалась приятной собеседницей. Она много извинялась и практически не задавала пустых вопросов из вежливости, а лишь по существу. За исключением потока извинений, она была лаконична и скупа на слова. Лео вернулся прежней дорогой. Не доходя до отведённой ему комнаты, он заглянул в покои Элиота; дверь открывать пришлось ногой. С первого раза дверь не поддалась, а от повторного пинка открылась, отлетела и громко ударилась о стену. Стоящий у кровати и развязывающий шейную ленту Элиот удивлённо воззрился на вошедшего Лео. Тот пытался так же, при помощи ноги, закрыть дверь. — Ты что творишь? — спросил Элиот, наблюдая за его хитрыми манипуляциями. Дверь, наконец, поддалась и захлопнулась. Следовало сначала отнести книги к себе, и уже потом приходить, но Лео собирался просто проверить. Он не ожидал, что Элиот вернётся с аудиенции у королевы столь скоро. — Второй пары рук у меня, к сожалению, нет, — ответил Лео, сгружая книги на прикроватную тумбу и растирая онемевшие запястья. — Как всё прошло? Элиот отвёл взгляд. — Не очень хорошо, — он стянул с шеи ленту, бросил её на постель и стал расстёгивать верхние пуговицы сорочки. Его сюртук лежал, небрежно брошенный в изножье постели. Прислонённым к тумбе со стороны Элиота стоял меч в чёрных ножнах. — Ты ограбил библиотеку? — С благословения леди Мицуно. Что сказала королева? Элиот долго молчал. Он успел снять жилет, бросить его поверх сюртука и подойти к окну. Тончайшее стекло казалось невидимым глазу. Элиот словно стоял на краю пропасти и мог рухнуть вниз в любую минуту. — Она сказала, что проклятье невозможно снять, — сказал он. Лео повернулся спиной к Элиоту. Плечам вдруг стало тяжело, словно на них взвалили тяжкую ношу. Горло сдавило. Показывать слабину при Элиоте нельзя, но всё, на что хватило Лео, — это запереть непрошеные слёзы. Он ведь ожидал другого ответа. — Лео! Элиот обошёл постель. Лео видел застывшую на его лице растерянность, а кроме неё больше… ничего. Ни паники, ни страха, ни смирения. Он словно не осознал ещё, что ему подписали смертный приговор и что едва ли доживёт до конца месяца. Может, они даже не успеют вернуться, и он умрёт здесь, на чужбине, а не в Риверре, которую так любил. Элиот умрёт. Эти слова эхом пронеслись в голове — точно так же, как в тот вечер, когда Гилберт, Оз и Зарксис Брейк приехали в поместье Найтреев и решили, что проклятье, подкосившее половину герцогских отпрысков, действительно существует. Ошарашены были все. И никто не знал, что делать. Элиот развернул Лео к себе за плечи, заглянул в лицо, нахмурился и пальцами зачесал со лба назад его чёлку. — Я не собираюсь умирать, — сказал он. — Королева Серенити обещала попытаться помочь нам всем. Я не умру. Не хорони меня раньше времени. Запоздало Лео сообразил, что его глаза полны столь тщательно сдерживаемых слёз, и попытался отвернуться, но Элиот не позволил. Он взял его за подбородок, вынуждая смотреть на себя. Он улыбался, и во взгляде его читались решительность и непокорность. Если бы только можно было побороть смерть силой воли. Взгляд Элиота скользнул вдруг чуть ниже, а на щеках вспыхнул румянец, и он поспешно отвернулся, выпуская Лео из рук. Он зарылся пальцами в волосы на затылке, пряча свою неловкость, и от взгляда на него в грудь впился панический ужас. Собственное бессилие уничтожало. Лео — слуга. А слуга обязан оберегать своего господина. Но что он мог сделать? Сидеть, уткнувшись в книги, только бы не видеть, как Элиот умирает? Только что он сидел в кресле, окутанный тишиной, и ему в голову не приходило, что всё может пойти не так. Он свято верил: от королевы Элиот вернётся с добрыми вестями. Лео толкнул Элиота к стене и, пока тот не успел ничего сообразить, притянул его к себе за отвороты сорочки. Чёлка легла на место, скрывая столь откровенно выдающие глаза. Пусть Элиот ничего не видит. Не должен видеть. Он слишком силён, и его слуга не имеет права быть слабее. Лео впился в его губы крепким поцелуем, и поцелуй был словно горькая вода для страждущего — горечь разъедает, но остановиться невозможно. Лео целовал торопливо и жадно, топя в поцелуе дикий страх. Никогда он не боялся столь сильно. Страх и ожидание чьей-то скорой смерти — худшая пытка, страшнее любой физической боли. Руки Элиота сомкнулись за спиной. Слёзы ушли куда-то вовнутрь, и теперь сама душа обливалась ими. Лео чуть отстранился, разрывая поцелуй, но касаясь губами губ Элиота. Ему нравились эти невесомые касания на грани. Он всегда жил на грани — на грани безумия, например. Ходил по лезвию бритвы. Нет, он не ходил, он замер на одном месте, не в силах ступить шагу вперёд или назад, — боялся сорваться в пропасть, на дне которой его не ждало ничего хорошего. — Не будь слабаком, — сказал Элиот раздражённо. Но его мягкие прикосновения к волосам нейтрализовали всю суровость его тона. От кого угодно подобные слова могли звучать обидно, но из уст Элиота это были слова поддержки и ободрения. — Ты слуга дома Найтрей, в конце концов! — Отвяжись, — ответил Лео, не в силах придумать достойного ответа. Слишком много сил он потратил на попытку удержать себя в руках, не рухнуть на пол, уткнувшись лицом в ладони, и не дать воли слезам. Но Элиот прав. Как его слуга Лео не имел права тонуть в озере слёз. Элиот взял его лицо в свои ладони, запечатлел на губах скромный целомудренный поцелуй — большой подвиг для него, с таким трудом переступающего через себя и ломающего взращенные с детства моральные устои. Он так и не повысил на Лео голоса вопреки привычке безудержно выплёскивать эмоции, но всё равно выглядел довольным собой и жизнью. Отстранив Лео от себя, он потянулся — с той ленивой грацией, что присуща диким кошкам, — и подхватил с тумбы книгу из принесённой Лео стопки. Остаток дня они провели вместе. К вечеру распогодилось, и их взору предстало великолепие заката. Солнце тонуло в огненном море, а над ним плыли сиреневые облака — остатки уходящих к востоку туч. На ночь Лео остался с Элиотом, не спрашивая разрешения. Тот смутился, но перечить не стал, лишь поспешно отвернулся к окну. Лео снял очки, положил их на тумбу, лёг и, сжав плечо Элиота, прижался к его спине. В покоях царила прохлада, но от Элиота исходил жар, как от камина. Лео поцеловал его шею чуть ниже уха. В умиротворённой ночной тишине казался невероятным сам факт смерти. Она представлялась противоестественной и невозможной. Элиот будет вечен, потому что вот он — весь в руках Лео. Ему снился коридор. Чёткий, реалистичный, как наяву. Лео шёл по этому коридору, и на стенах плясали тени от его свечи. Он долго поднимался по ступеням, пересекал два моста между башнями и попадал в залитую мраком комнату с зеркалом, подобным луже чернил, — столь темно оно было. Прямо над ухом звучал неразборчивый, но настойчивый шёпот. И — всюду паутина, даже на руках, на лице, в волосах. Лео вздрогнул и проснулся. Стояла глубокая ночь, Элиот тихо сопел во сне в той же позе, в какой уснул. Спиной Лео ощущал чьё-то присутствие, но в покоях они были одни. Тяжёлый взгляд сверлил затылок, куда бы Лео ни повернулся. А потом он услышал шёпот. Это не происходило в его голове, шёпот шёл извне и принадлежал женщине. Кто-то звал его по имени. — Элиот… Элиот, проснись. Лео сел и потряс его за плечо. — В чём дело? — ответил Элиот, поворачиваясь и сонливо потирая глаза. — Который час? — Ты слышишь? — спросил Лео. Оба они замолчали, вслушиваясь в ночную тишину, но, как назло, шёпот смолк. — Тебе приснилось, — сказал Элиот. Он притянул Лео к себе, обнял одной рукой за плечи, поцеловал его в макушку. — Спи. И Лео попытался спать. Слушая стук сердца Элиота, он вновь погрузился в крепкий сон, из которого его будто выдернули и швырнули обратно в коридоры, уходящие к башне с тёмной комнатой на самой вершине. А потом он вновь ощутил на себе пристальный взгляд и проснулся. Кажется, он ощутимо вздрогнул — Элиот тоже открыл глаза. — Прости, — сказал Лео. — Я не хотел снова тебя будить. — Не страшно, — ответил Элиот, зевая. — Всем снятся кошмары. Элиота кошмары редко покидали. Вернее, то даже не кошмары были, а, судя по его описаниям, просто дурные сны, полные невыразимой тревоги. А вот во сне Лео всё было весьма чётко и понятно. Как будто его вели. Как будто его звали. Как будто его ждали… Он снова сел, убирая за плечи спутанные волосы. Пальцы нащупали что-то длинное и липкое. Паутина. Элиот лениво приоткрыл один глаз. — Ты куда? — Я скоро вернусь. Сидя на кровати спиной к Элиоту Лео надел очки. Проклятый сон. Они и без того вымотаны с дороги, а Лео уже второй раз будит Элиота посреди ночи. А ведь он впервые позволил себе вольность — улечься в господской постели. Чёрт. — Лео, — проговорил Элиот, проскальзывая ладонью по его спине. — Это просто сон. Потом он притянул Лео к себе за локоть и поцеловал его — коротко, мягко, сонливо. Кто бы мог предположить, что разбуженный посреди ночи Элиот может быть таким нежным? Нужно чаще будить его. — Да, — ответил Лео, возвращая поцелуй. — Просто сон. Спи, я постараюсь больше тебя не будить. Элиот не ответил — уже провалился в зыбкую полудрёму. Лео оделся; фрак оставил лежать на том странном предмете, что здесь именовали стулом. Он взял свечу, но засветил её лишь в коридоре из опасений опять помешать сну Элиота. И — замер в растерянности. Куда идти? Кажется, направо. Ноги сами несли его, а память услужливо воскрешала виденные во сне образы коридоров. Вновь зазвучал шёпот — громкий, трепетный, нетерпеливый. Сумрак скрадывал течение времени, и казалось, будто прошла целая вечность, прежде чем Лео достиг башни из сна. Шёпот смолк, воцарилась ватная тишина, и она пугала куда сильнее призрачного голоса, звучащего над ухом. Возле нужных — по внутренним ощущениям — дверей Лео замер. С потолка лился белёсый свет. По свече слезами тёк расплавленный воск. Плескалась тишина. На стенах дрожали зыбкие тени. Темнота не пугала Лео, а вот неизвестности он боялся. Он привык к странностям вокруг себя и внутри себя, и после того якобы-сна, в котором умирал Элиот, удивляться уже нечему, но… стоит ли открывать эту дверь? Он не знал, что могло таиться за ней. Это чужая страна со своими секретами. Лео эти секреты ни к чему. Но жажда знаний была для него худшим опиумом. И он толкнул двери. А внутри его ждала темнота, пустота и зеркало. А в зеркале — отражение женщины, окутанной пышным покрывалом густых чёрных волос. — Ты пришёл, мальчик, — сказала она и улыбнулась. — Входи, закрой дверь. Лео притворил за собой дверь и приблизился к зеркалу. На стекле красовалась испачканная кровью трещина. Женщина по ту сторону будто проследила за его взглядом — она протянула руку и коснулась этой трещины. — Это оставил твой слуга, — сказала она густым, полным игривых нот голосом. — На память. Ему не понравились мои слова. — У меня нет слуг, — ответил Лео. — Я сам слуга. — О, мой дорогой, ненадолго. Ты господин. И скоро узнаешь об этом. — Кто вы? Она засмеялась, и смех её был подобен шелесту ветра. — Вот видишь, мальчик — уже умеешь говорить в приказном тоне. Я — королева Нехеления. А ты — Глен Баскервиль, единственный, кто в этом замке имеет право говорить со мною на равных. Пальцы сжались на канделябре. Принцесса Серенити назвала его тем же именем. Она почувствовала в нём нечто, вселившее в неё несусветный ужас, но эта женщина разговаривает с ним так спокойно… — Глен Баскервиль умер сто лет назад, — ответил Лео, уже не уверенный в своих познаниях. — Я не могу быть им. — О, не глупи, мальчик, — отмахнулась королева Нехеления. — Это лишь титул, передающийся по праву урождённых способностей. Ты ведь видишь золотой свет, — она лукаво взглянула на него. — Оттого и спрятал свои красивые глаза, верно? Подойди ко мне. Позволь на тебя взглянуть. — Что вам нужно? Королева Нехеления досадливо поморщилась, провела кончиками пальцев по трещине, и на её белой коже выступили капли крови. — Твоя судьба, мальчик, полна боли и горя. — Она посерьёзнела и больше не улыбалась. — Как и моя. Сейчас тебе кажется, что ты счастлив, но ненадолго, ведь близкий тебе человек умирает. Он проклят… и не только девчонкой из служителей Белой луны. Он проклят тобой. Все, кого ты любишь, будут страдать. Но я могу помочь тебе справиться со своим проклятием. Могу помочь тебе стать достойным правителем. Ты будешь Гленом, хочешь ты того или нет. Но ты рухнешь в пропасть отчаяния, потому что мальчик с небесно-голубыми глазами умрёт. — Что вам нужно? — повторил Лео. Внутри всё обмерло. Слова королевы Нехелении были полной бессмыслицей, но резонировали внутри со страхом и с пониманием: она права. Никто рядом с Лео не бывал счастлив — от родителей до Элиота. — Свобода, — ответила королева Нехеления. — Люди Белой луны добры, но доброта их жестока и безжалостна. Им чуждо милосердие. Они мстительны, но и я знаю, что такое месть. Помоги мне, мальчик, и я открою тебе тайну о том, как снять проклятие. — Вы лжёте. — Возможно, — она помолчала. — А может, и нет. Разве ты не должен проверить? Разве не должен уцепиться за малейший шанс спасти его? Если желаешь — приходи ко мне со своим слугой. Он — сын лжи, он сумеет понять, правду ли я говорю. Так ты не знаешь, — она вновь засмеялась. — Человек с разноцветными глазами, Винсент Найтрей — так он представился… Он — Баскервиль и твой слуга. Он должен был умереть, но не умер, нарушив естественный порядок вещей. И теперь люди вокруг него страдают… так же, как вокруг тебя. Она протянула вдруг руки, впилась острыми ногтями в плечи Лео и притянула его к поверхности зеркала. — Я могла бы тебя принудить, — сказала она, — но я не стану. Оцени мою доброту, мальчик, — Лео дёрнулся, но хватка её была крепкой. Одной рукой она зарылась в его волосы у лба, открывая лицо. — Какие красивые глаза… чёрные, как сама твоя суть. Мы похожи, мальчик. — Уберите руки! Он упёрся руками в зеркало и рывком отстранился. Свеча выпала, комната погрузилась в темноту. Его била мелкая дрожь — слишком много всего, не умещавшегося в сознание. Как господин Винсент мог быть Баскервилем всё это время? Как Лео мог сам быть Баскервилем? Элиот ведь дрался с ними, и они ни о чём не подозревали! Но главное — Элиота можно спасти. Он должен жить. Любой ценой. — Как снять проклятье? — хрипло спросил он. — Я открою тебе эту тайну лишь тогда, — ответила королева Нехеления, — когда ты поклянёшься жизнью того, кого жаждешь спасти, что освободишь меня. Не раньше. Но я вижу, что ты готов, — она улыбнулась. — Если потребуется — ты уничтожишь весь мир. Ты можешь отрицать это, но в тебе нет ни капли благородства, мальчик. Ты эгоистичен. Ты хочешь, чтобы всё, что тебе нужно, принадлежало тебе, и счастье этого мира, что нужно тебе не столь уж многое. Я дам тебе время на раздумья. Приходи завтра. Но не медли. Проклятье убивает быстро. Лео выскочил за дверь, захлопнул её и прижался к ней спиной. Всё сказанное королевой Нехеленией звучало… ужасно. Лео не мог быть столь отвратительным человеком. Или мог? Ведь принцесса Серенити смотрела на него с ужасом и отвращением. Что значит «быть Гленом Баскервилем»? Что несёт в себе этот титул помимо кровавого прошлого? Лео накрыл лицо ладонью. Он понял, что, кажется, ему просто всё равно. Эмоции внутри бушуют, он тонет в растерянности, но это лишь рефлекс. Он скоро успокоится, а потом… Нет, он не знает, что будет потом. Слишком всё происходящее нереально, слишком абсурдно. «Я должен поговорить с господином Винсентом», — подумал Лео. Если кто и мог пролить свет на тайну сути Баскервилей, то только он. Если потребуется, ты уничтожишь весь мир.