Нам кажется, что скорость света выше любой другой, но это не так. Куда бы ни попадал луч, темнота уже была там и ждала его. Терри Пратчетт
Эггзи всегда знал, что Тьма придёт за ним. Она убила его отца, практически свела с ума мать и теперь настойчиво требовала своё право и на его душу. Будто она имела его. Но так и было. Он узнал, что это такое, в тот же миг, когда погиб отец, и человеку в костюме даже не было нужды сообщать его матери плохие новости. Она просто увидела Тьму в глазах Эггзи и поняла: её старого хозяина больше нет. Ли Анвин мёртв. Тогда она не нашла в себе слёз, только пыталась объяснить малышу, что произошло. И умоляла не впускать в себя Тьму, никогда не впускать. Эггзи не знал, зачем на это подписался его прапрадед. Догадывался лишь, что для того, чтобы воевать в первой мировой успешнее прочих. Может, Дэвид Анвин и правда сделал это из лучших побуждений, но с тех пор в их роду не было счастливых людей. Он видел боль матери, и он поклялся себе не иметь с Тьмой никаких дел. Но сделка есть сделка. Позже Галахад сидел напротив Мишель и безуспешно пытался понять, кого она на самом деле оплакивает: покойного мужа или живого сына. Вкладывая медаль в руки маленького Эггзи, Гарри Харт вглядывался в его глаза и видел в них закручивающуюся, затягивающую Тьму. И ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь надеяться, что юный Анвин выберет звонок, попав в беду.***
Если первые десять лет Тьма шептала, то в свой пятнадцатый день рождения Эггзи услышал её крик. Она визжала, скрежетала и хрипела, она стенала, она молила впустить. Гэри был к этому готов. Жизнь рано научила его говорить «нет», и ещё раньше показала, почему именно этой чёрной суке надо отказать. Но Тьма не умолкала. Она сулила ему власть, богатство, здоровье матери, благополучие и удачу, но Анвин был непреклонен и глух к обещаниям. Он знал, что за всё придётся платить, и придётся не только ему. Каждый раз, когда Дин выбивал из него воздух, каждый раз, когда ему казалось, что хуже уже некуда, он помнил: за его слабость заплатят другие. Мать, сестра и нерождённые дети будут платить по его счетам, если он хотя бы раз дрогнет под этим натиском. В то же время, Тьма упорно загоняла его в угол. Она мешала ему в спорте, она не дала ему стать морпехом, тормозила его на финишной прямой, сводя с дистанции точной подсечкой, изматывая и заслоняя собой всё. Появление отчима в его жизни стало странным образом его защищать, будто все шакалы округи знали теперь, что бить его может только Дин. Тьма рушила все его отношения: не так-то просто найти себе кого-то, когда ты почти чувствуешь иллюзорные брызги слюны визжащей твари, крутящейся вокруг тебя день и ночь. Косые взгляды друзей, которые никогда не слышали от него рассказов об успехах на любовном фронте, брезгливые лица девчонок, думающих, что он педик — всё казалось второстепенным. Эггзи было почти плевать. Так прошло ещё семь лет. Гэри Анвин смотрел на своё отражение, на высвеченные яркими лампами синяки под глазами, думая о том, что же ему, чёрт возьми, делать, но никто не удосужился сказать, чего ему не нужно было делать в тот день — выходить из дома. Тьма была необычно тиха, и это само по себе должно было намекнуть: она слишком довольна тем, что он делает. Она решила не мешать. Вслед за грохотом сминаемых машин, сквозь вой сирен и ругань полицейских, Эггзи слышал её тихий смех.***
С момента ареста Тьма ни на минуту не умолкала, вкрадчиво нашёптывая Анвину о том, какая судьба его теперь ждёт, и как легко он может изменить всё, просто впустив её. «Ну же, мальчик, я не причиню тебе боли, ты станешь моим хозяином. Просто скажи мне «да», и ты тут же выйдешь отсюда, и отправишься домой, где никогда уже не будет Дина. Впусти меня, впусти». Но Эггзи молчал. А когда он наконец решился попросить телефонную трубку, она захлебнулась руганью. «Малолетний дурак, никто не поможет тебе, кроме меня, ты никому не нужен, кроме меня, чего ради тебя вообще кто-то будет спасать!» — шипела она, пока Эггзи называл пароль. Когда перед ним открыли двери участка, она затихла до неразличимого бормотания где-то вдалеке. Гарри Харта он узнал сразу.***
В баре было удивительно тихо. Гарри с нескрываемым удовольствием рассказывал Эггзи о его отце, тот с не меньшим удовольствием слушал, пока наконец Харт не обронил как бы между делом: — Но всего этого он мог бы добиться и сам. Эггзи отпрянул и ощетинился: — У него не было даже шанса это сделать. И, чтоб вы знали, то, что мы родились должниками, не делает нас хуже. А если вы на что-то намекаете, сэр, то вам следует знать, что я сам по себе, так что, при всём уважении, можете идти нахуй вместе со своими намёками. Харт вскинул бровь, но в глазах его плескалось одобрение. Позже, глядя на то, как легко он расправляется с шайкой, а потом невозмутимо покидает бар, похлопав его по плечу, Анвин думал, что, возможно, поторопился с указанием направления. Но ему оставалось только проводить своего спасителя взглядом, запоздало отмечая, что тишина — отнюдь не единственная причина хотеть находиться рядом с ним. Сложно оставаться равнодушным к тому, как опасную, скрытую силу снова прячут в узлы и запонки, дав тебе лишь взглянув одним глазком. У Эггзи, кажется, не получилось. Если его первой решающей ошибкой оказался выход из дома, то второй — возвращение. Эггзи устал, Эггзи был вымотан и подавлен, и потому голоса сливались в какофонию: мольбы и рыдания матери, угрозы Дина, плач сестрёнки. Когда среди этого шума раздался оглушительный голос мистера Харта, Эггзи порадовался сначала тому, что всё почти стихло, и лишь потом тому, что перестал ощущать лезвие ножа у своего горла и зловонное дыхание, обдающее его лицо. Удивления и вовсе не было. Второй раз за день Гарри спасал его, и действительно, что ему оставалось, если не отправиться туда, куда тот сказал. Тьма натужно захрипела, но не проронила ни слова.***
Эггзи не слышал, как злится Тьма, но прекрасно чувствовал это. Она клокотала и кипела, но совсем не говорила рядом с Гарри. Возможно, такова и была главная причина того, что он согласился на это безумие, но факт оставался фактом: обучение началось. В первую же ночь, едва только вода начала заполнять комнату, он проснулся от окрика Тьмы, и она же подсказала, что за зеркалом стоит Мерлин. Эггзи колотил в гладкую амальгаму, не зная, хочет он разбить стекло или невозмутимое лицо куратора. Как бы то ни было, он справился с первым заданием, но едва не провалил второе — собаки шарахались от него, и пришлось выбрать ту, которой нелегко будет от него сбежать. В конце концов, ко всему можно привыкнуть, и однажды пёс перестанет страшиться того, что его хозяин никогда не остаётся один. Теперь Тьма безостановочно шептала о том, что всё, чему его учили, он мог бы сделать и без учёбы. Гэри отмахивался, пока мог, но, в конце концов, не выдержал и пришел к наставнику. Гарри терпеливо ждал, пока он сможет начать говорить, резко выпаливая после нескольких мгновений тишины: — Мой отец полагался только на Тьму? Их невидимый слушатель недовольно зашелестел, и Эггзи показалось, что звук идёт из стен. Харт ничего не слышал, но вопрос заставил его нахмуриться: — С чего ты взял? — Ваши слова в баре. Гарри ответил не сразу, вглядываясь в лицо младшего Анвина. — Эггзи, ты пока не умеешь лгать. Это она тебе сказала? — Ну, не то что бы сказала... Скорее навела на мысль. — Эггзи, тебе ли не знать, что Тьма лжёт ради своей выгоды. Твой отец был выдающимся человеком, талантливым и целеустремлённым, и всё, что он делал, он мог сделать сам. Но Тьма расслабляет. Усыпляет внимание. Не в её интересах убивать тебя, а вот ломать... Если ты впустишь её, то станешь слугой, а не хозяином. Но твой отец... В его гибели виновен я, а не она, как бы мне ни хотелось думать иначе. Эггзи, боявшийся выдохнуть, пока Гарри говорил, с неожиданным жаром заговорил: — Нет. Это случилось из-за неё, он бы просто не умер, будь это не так. Я думаю, Тьме просто нужен был кто-то, кого легче сломать, и она решила, что с шестилеткой прокатит. Не прокатило. Эггзи криво усмехнулся, покачивая головой и опуская взгляд. Он сжимал кулаки, упираясь ими в сиденье, словно опасаясь начать слишком рьяно размахивать руками. Вся его поза казалась неловкой и застывшей, будто он боялся, что его прогонят, стоит только сделать что-то не так или посметь занять слишком много места. Гарри вздохнул и снял очки: — Эггзи, тебе не нужны помощники, не нужны хозяева и слуги. Ты со всем сможешь справиться самостоятельно, так что просто не слушай её, и всё будет в порядке. Гэри всё так же, не поднимая глаз, ответил: — Могу я тогда приходить к вам в кабинет? Я не буду мешать, честно. Гарри никогда не видел Эггзи таким смущённым и напуганным, этот образ совсем не вязался с тем, что он видел в баре несколькими неделями ранее. Вся спесь и наглость сошли с Анвина, и он не мог понять, почему. Паузу юноша, очевидно, расценил неправильно, тихо добавляя: — Пожалуйста. Здесь её почти не слышно. Между бровей Харта пролегла морщина, но его лицо было скорее недоуменным, чем недовольным. Он кивнул, говоря: — Конечно, Эггзи. В любое время.***
Верность Джей Би походила на стокгольмский синдром. Иногда Эггзи, приходивший в кабинет Гарри с книгами, засыпал прямо в кресле в углу, и книга выскальзывала из расслабленных пальцев, а пёс начинал посапывать у его ног. В такие моменты Харт мог себе позволить разглядеть подопечного. Он скользил взглядом по усталому лицу, искусанным в кровь губам (от этой привычки Гэри ещё предстояло отучить), и синякам на предплечьях, остававшимся после спарринга. В один из вечеров Гарри привычно собирался разбудить Эггзи и отправить в казарму, прежде чем самому уехать домой, но вместо этого замер над креслом. Волосы Анвина растрепались, жёлтый свет настенных ламп окрашивал их в тёплый мёд. Гарри едва удержался от того, чтобы прикоснуться к ним рукой, и вместо этого скользнул взглядом по подрагивающим во сне ресницам (кошмар?), сжатым губам, выглядывающей из полурасстёгнутого комбинезона майке. Обычно Гарри не слишком интересовался, что читает его подопечный, лишь одобрительно хмыкал или, напротив, слегка осуждающе покачивал головой, видя названия забытых в его кабинете потрёпанных библиотечных томов. Сегодня же, хотя он и ощущал неправильность ситуации, ему стало действительно любопытно. Он подхватил с колен Эггзи раскрытую книгу, но разглядеть не успел. Внимание его приковали необычные синяки на руках Анвина, будто кто-то с силой сжимал их цепкими пальцами, и это не выглядело как результат драки. Гарри опустился на пол, припав на одно колено и мысленно давая себе оплеуху за помятые брюки, поднёс руку к отпечаткам, не касаясь их, сравнивая длину, пытаясь понять, кто это сделал. Судя по всему, это был сам Гэри. Он протянул ладонь и остановил её над раскрытой кистью Эггзи: пальцы оказались чуть шире и короче, чем у самого Харта, как раз такие, какие могли бы оставить эти следы, выцветающие из фиолетового в песочный. Удерживая руку на весу, Гарри всё равно ощущал слабое тепло чужой кожи, и не мог не увидеть алеющие полукружья у кисти, заходящие одно на другое — следы ногтей. Маленькие выгнутые свидетельства того, как трудно Эггзи даётся самоконтроль. Харт видел, как он постоянно стискивает кулаки, казалось, без особой на то причины. На самом деле, причина у него была всегда. Искусанные губы, синяки, царапины, почти незаметное самобичевание. Бей своих, чтоб чужие боялись, бей себя, чтоб боялись свои. Гарри не боялся. Но упустил момент, когда дыхание Эггзи стало более тихим, заметив это только спустя минуту или две и поднимая взгляд на его лицо. Эггзи подумал, что никто больше не мог бы выглядеть так невозмутимо и естественно, преклонив колено перед другим мужчиной и держа раскрытую ладонь над его рукой. Харт задержался ещё на полминуты, вглядываясь в глаза Анвина и ища в них следы той боли, которую тот пытался перенести на своё тело, пока наконец Гэри не произнёс хриплым со сна голосом: — Она молчит. Вы что, грёбаный святой, мистер Харт? Гарри приподнял брови и выпрямился, отряхивая колено и поправляя запонки в манжетах: — Речь, Эггзи. Анвин усмехнулся и поднялся на ноги, потягиваясь, сдавленно выдыхая. Джей Би отряхнулся и коротко залаял. Ещё один день подходил к концу.***
Через месяц Эггзи сменил кресло в углу кабинета на кресло в углу палаты. За время с Гарри он привык к кратким передышкам, к тишине и покою, и потому просто не нашёл в себе сил отказаться от этого. Желания, впрочем, не нашёл тоже, так что теперь в его одежду и волосы въелся запах хлорки и антисептика, и глаза уже не резало от белизны постели и стен. Эггзи ни секунды не сомневался в том, что Гарри очнётся, несмотря на то, что Тьма начинала нашёптывать ему, что же будет, когда он умрёт, стоило только покинуть медицинский корпус. Твёрдый в своей уверенности, он просто приходил в палату, прихватив с собой книги, и было бы неправдой сказать, что он был занят только чтением. Иногда он позволял себе разглядывать лежащего в постели Гарри — не слишком часто, чтобы иметь возможность заметить изменения, но и не так уж редко, чтобы не узнавать в нём идеального, невозмутимого засранца с отличными манерами, с которым он привык иметь дело. Даже такой Гарри, замерший между миром живых и миром мёртвых в безмятежном сне, оставался для него невероятно красивым. Эггзи всё чаще задумывался о том, было бы это так, если бы не тишина, приходившая следом за Хартом. Прежде он вовсе не думал о таких вещах, и потому не мог понять, что значит это щемящее ощущение в груди. Понять не мог, но догадывался. Когда Гарри пришёл в себя, Эггзи даже нашёл в себе силы сначала закончить свои дела, а не отправиться к нему сразу же. Не то чтобы Мерлин не простил бы ему пропущенную тренировку, Эггзи видел, как тот относится к Гарри, но всё-таки координатор его слегка пугал. До усрачки, откровенно говоря, но об этом никому не обязательно было знать, особенно самому Мерлину. Хотя он, конечно же, знал, намёк на знание всего и вся будто таился в приподнятых уголках его губ. «Чёртов сукин сын», — думал Эггзи после очередного сомнительного испытания, безо всякой искренней, впрочем, злости, скорее так, для проформы. Чтобы не расслабляться, привыкнув к обманчивой мягкости голоса в наушниках. Войдя в палату, Эггзи увидел, как Гарри заканчивает бритьё: ну конечно, первым делом джентльмену надо было вернуть себе приличный вид, и плевать, что руки едва его слушаются. Когда Гарри, ввернув очередную шпильку о воспитании, всё же повернулся к нему, Эггзи увидел воочию, насколько серьёзны последствия комы: на лице красовались порезы, несколько мест были пропущены, в частности, ближе к шее. Анвин успел порадоваться, что чёртов Харт не додумался выбривать шею, держа бритву непослушными пальцами, но не удержался: — Вам надо было попросить Мерлина помочь, но никаких гарантий, что он не попытался бы на автомате отполировать Вам подбородок. За укором в усталом взгляде Гарри (чёрт, он же спал несколько месяцев?) невозможно было не разглядеть почти прозвучавший смех: — Смотри, как бы он тебе за такие шутки не отполировал лицо. Эггзи рассмеялся сам и неожиданно крепко обнял Харта: — Не пугайте нас так больше, мистер Харт. Не то чтобы я боялся, но сидеть каждый день в тишине без вашего нудежа уже порядком заебало. Гарри поморщился, услышав пассаж в старом добром стиле «я хочу сказать что-то хорошее, но нивелирую это обсценной лексикой», пряча за гримасой ответную улыбку и смыкая усталые руки за его спиной. Если объятия и длились дольше, чем положено даже дружеским, то они оба предпочли об этом умолчать.***
Галахад напряжённо смотрел на эмблему службы на траве, иррационально опасаясь поднять взгляд к небу. Окна его кабинета выходили как раз на площадку перед главным входом, и он не смог отказать себе в наблюдении за тем, как Гэри справится с одним из самых сложных испытаний. Трансляция их разговора с Мерлином шла прямо к нему в наушник, но микрофон был отключен. Гарри пытался вспомнить, как они в своё время справлялись с задачей, но не смог: то ли прошло слишком много времени, то ли он тогда испугался так, что сразу всё забыл. Просить Мерлина заглянуть в его досье казалось совсем уж неуместным и очевидным. «У вас всех есть парашюты». Эггзи тихо чертыхнулся, не давая себе вслушиваться в болтовню Тьмы. «Мне незачем тебе лгать, безмозглый мальчишка». «Безмозглый мальчишка» выразительно посмотрел на каждого человека в кругу, Руфус уже раскрылся и по идее должен был попасть на землю последним. Чтоб ему пусто было. «Мне незачем доводить до смерти твоих чудесных друзей». — С чего ты вообще вдруг решила объяснить мне свои мотивы? «Я служу хозяину, но теперь у тебя и без меня дела идут неплохо. Может, тебе просто нужно понять, что в моих интересах сделать твою жизнь лучше». — Ну да, а жизни моих близких — хуже. «Мне не нужны жизни твоих близких». — Отъебись. Бормотание Эггзи было едва слышно за возгласами остальных, но Галахаду и Мерлину не нужно было различать слова, чтобы понимать, с кем он говорит. На секунду Гарри даже позорно усомнился в своём ученике, думая, что тот всё-таки сдастся, и тут же его накрыло липкой волной страха. Страх сгустился вокруг него, когда он видел, как одна фигурка беспомощно цепляется за другую, стремительно приближаясь к земле, и хуже всего было то, что он не мог бы ответить на вопрос, чего он боится: того, что они разобьются или того, какой ценой Эггзи мог бы остановить это падение. Когда парашют Рокси наконец раскрылся, Гарри судорожно вдохнул, осознавая, что едва дышал последние две минуты. Разозлённый этим пониманием, он снял наушник и отвернулся от окна прежде, чем Гэри и Рокси коснулись земли.***
Эггзи не мог позволить себе проверять парашют, не мог позволить себе показать Тьме, что он её не игнорирует, и лишь потому он яростно кричал на Мерлина, провоцируя на ответ. Чистейшее недоумение в глазах куратора оказалось неожиданно приятно видеть, но недоумевал Мерлин недолго. Лежащий на траве Эггзи улыбался ему вслед — в последний момент ему показалось, что Мерлин понял его уловку и подыграл. Впервые Анвин почувствовал что-то вроде искренней благодарности к нему.