***
Прошло полторы недели и вот я выхожу в школу, полная сил и бодрости. В пакете лежат мои работы, как обычно, не стесняясь, я выложила всё своё творчество ладонями вверх, без прикрас. В папках были и девушки, любящие друг друга, и мертвые люди как в прямом смысле, так и внутренне — душой, а так же много всякой «редкости». Войдя в кабинет, я радостно подошла к Марии Александровне: — Здравствуйте еще раз, — моё лицо пылало алым оттенком. — Вы выздоровели? Я очень рада. — Да, болезнь не хило меня подкосила. — сложила руки она и вздохнула. — Ну, теперь с новыми силами. Итак, давай по делу: ты принесла работы, да? — Вот. — показала я ей пакет немалых размеров. — Ничего себе! — она покачала головой. — Большие труды. Оставь у шкафа, я почитаю. Начался урок. Как мне давно не хватало этой теплой атмосферы… этих глаз, бегающих по классу, этих жестикулирующих рук, этого нежного голоса…этих свежих мыслей. — И именно поэтому Раскольников — не убийца, как бы вам казалось. Это просто зависимый и потерявшийся человек. — проговорила литераторша. — А теперь проверим домашнее задание, вам были заданы мини-сочинения. Пожалуйста, желающие? Тишина и волна страха прокатилась по классу, все оживились, особенно я — ведь у меня не было никакого сочинения…я потратила последние дни болезни на подготовку работ, которые стоят у её шкафа. Я посмотрела на этот пакет и мысленно прокляла его, потому что…: — Ну давайте послушаем Марию. Вставай, выходи. — спокойно сказала учительница. Сердце забилось с тройной скоростью, руки похолодели, лицо кинуло в жар. Я встала и хриплым голосом сказала: — Я не готова. Пару человек обернулось назад, я напугано посмотрела на них, потом на учительницу, очень неловко. Мария Александровна поджала губы, дрогнула бровями и недовольно сказала: — Ну, тут добавить нечего. Садись, два. Класс продолжил нервничать, а я тихо сползла на стул. Кира меня подтолкнула: — Ты чем вчера таким занималась, что и меня не позвала гулять, и сочинение не написала. — Я оформляла стихи и рисунки. — выдохнула я. — Зря. Разочаровала её в одно мгновение. — М-да, мать, ну ты даешь, и стоило вот рвать жопу из-за неё. Назойливая одноклассница повернулась к нам, услышав знакомое слово: — Да-да, ситуация — жопа. Ты че на больничном то делала? Я лишь фыркнула. После поставленных пяти двоек начался скандал, от которого мне было и страшно и больно. — Я болела! У вас не было очень много уроков со мной. Это так сложно взять в руки книгу и ответить на пару вопросов, объединив их в маленькое сочинение? Поражена вами! Лень погубит ваши души. Она покраснела и сказала нам, что мы можем дальше заниматься своими делами. Я погрустнела, эх, а могла бы и не входить в это число «неготовых лентяев».***
День на улице был солнечный и мы отправились с Кирой в магазин. Я планировала купить некоторое дополнение для подарка учительнице на день рождения, а Кира хотела купить себе платье к Новому году. Мы ходили по снежным улицам и обсуждали всё на свете, в итоге пришли к выводу, что двойка — тоже оценка и нужно хотя бы разок испытать этот адреналин « неготовности» и получить пару. Шикарное черное платье отлично сидело на моей подруге, а в моих руках уже красовался пакет с прекрасными конфетами в виде елочных игрушек. Подарок обещал быть фееричным. В следующий день происходило что-то странное. На литературе учительница не разговаривала с нами, на доске было написано задание и пометка о том, что после нужно сдать тетради, а сама учительница сидела, закинув ногу на ногу, и читала книгу. Все стали шептаться — ну невозможно обидеть эту снежную королеву всего лишь не выполнив домашнее задание. Но прошло пятнадцать минут, обстановка не менялась, а время поджимало, нужно было и вправду сдать работы. Благо вчерашний день научил меня всё делать вовремя и теперь дома задание по литературе я делаю в первую очередь. Прозвенел звонок. Учительница отложила книгу и молча сидела за своим столом. Люди стали потихоньку сдавать тетради, я решила не отставать. Тут учительница схватила меня за руку и холодно проговорила: — Останься, обсудим работы. Я встала рядом и ждала, пока все выйдут. После начался тихий ужас…***
Мария Александровна встала и достала мой пакет. — Рисунки, наброски… это всё понятно, хотя мне не совсем. — она странно сморщила лоб. Я молча сглотнула. — Стихи хорошие, порой даже очень, но… — она посмотрела на меня и села. — Есть такие темы, которые лучше не выносить на всеобщее обозрение, понимаешь? На твоём месте я бы... — она вздохнула. — На твоём месте я бы лучше занялась учебой, учила домашнее задание, а не страдала не пойми чем… Сердце забилось бешено, перехватило дыхание. Что она хочет сказать? — Твои письма-прозы о любви к своему полу… Что это такое? — спросила она. — Творчество такое. — Нет. Это больная голова я считаю. Не хочу тебя обидеть ни в коем случае, я и мои моральные принципы просто этого не понимают и не поймут никогда. Чем тебе не угодили традиционные отношения? — У меня их не было. — Так зачем ты пишешь об этом? — Я пишу то, что чувствую. — я была готова расплакаться и выдавить « к Вам ». Я чувствовала себя голой… — Ты влюблена в... девушку? — шокировано спросила она, но тут же в миг сказала. — Впрочем, я этого не понимаю. — А что в этом такого?.. — смелость и замутнение взяло надо мной верх. — Это ненормально. Как можно полюбить свой пол? Для меня это уму непостижимо. — она покраснела и на лбу появился блеск. — Я этого никогда не пойму, а наше общество никогда не примет. Поэтому добрую половину твоего творчества можно спокойно убрать в сторону. Ком подступил к моему горлу, липкая черная вязь разлилась в моей душе, надежды были разбиты и разрушены. Черный тоннель открыл свои двери, засасывая моё уязвимое нутро в тьму. Сердце перестало так быстро стучать. Отстучало. Пришло умиротворение. Будто бы бабочек в моем животе отравили дихлофосом. — Я поняла. Спасибо за критику. — Ну, это не совсем критика. Я дала тебе направление, дальше смотри сама. О таком не пиши, пиши о нормальном. « Нормальном» — эхом простучало в моей голове. Моя любовь к ней ненормальная… она не принимает этого. — Я понимаю, но… и вы меня поймите. Это моя душа… я не могу сказать себе, что это ненормально, не пиши, сожги. Тогда я не буду в гармонии сама с собой, вы же нам говорили на уроках, что гармония — вот что должно быть во всём. — я чуть ли не рыдала. — Это не входит в гармонию! Это всё — от грязи и разврата, от черных помыслов ума. Ты ведь не такая? Я зарыдала и закрыла лицо руками. Вся моя боль стала вытекать со слезами. Горькие-горькие, они текли по моим ладоням и запястьям. Учительница стояла и не могла шевельнуться. Она хотела было успокоить меня, но не могла, ведь она права… Как больно, когда ум с сердцем не в ладу. Я быстро схватила свой пакет и выбежала из кабинета, за ним меня ждала Кира и, увидев меня в таком состоянии, она очень занервничала: — Маша, ты чего, Господи?! Что она тебе сказала, Маша? Подожди! Но я уже её не слышала, я бежала куда глаза глядят. Боль, предательство, потеря смысла жизни — всё в одну секунду. Я бросила пакет на половине пути, он порвался и все мои разрисованные бумажки со строками моей боли и моего счастья полетели по этажу. Не замечая их, по ним стали бегать дети, растаптывая все написанные слова в черный безликий порох. Растаптывая, как мгновение назад растоптала мои чувства учительница русского языка и литературы.***