I
Кейт двенадцать, когда ее отец впервые показывает ей этот маленький трюк. Впоследствии, она часто думала, что запомнила это лишь потому, что это было последнее, чему он вообще ее научил. Последний светлый момент во мраке — последний момент перед тем, как ее доверие к собственному отцу рассыпалось вдребезги. Она помнит, в каком состоянии отец нашел ее тогда, на поминках матери — забившуюся в самый дальний угол своей комнаты, спрятавшую голову в коленях и тихо рыдающую. Помнит, как он опустился перед ней на колени, заставив ее поднять голову и взглянуть на него. И помнит, как он посмотрел на нее глазами, затуманенными болью — болью, а не алкоголем, - перед тем, как поставить ее на ноги и сказать: - Давай уйдем отсюда, Кейти. Она не спросила куда идти, или зачем вообще это теперь нужно. Она просто пошла следом, не замечая, что вцепилась в отца так сильно, что тому приходилось практически тащить ее на себе. Когда они спустились в метро, Кейт просто спряталась за его спиной, обняв его мертвой хваткой и пытаясь не стучать зубами от бившей ее мелкой дрожи. Вагон трясло, и она старалась не смотреть в окна. Когда их высадили и они поднялись из метро обратно на землю, ветер ударил ей в лицо с такой силой, что Кейт, вероятно, упала бы, если бы отец ее не удержал. Всю оставшуюся часть пути она упорно смотрела только вниз, чтобы ветер и снег снова не сбили ее с ног, и потому она не видела, куда отец ведет ее. Кейт подняла взгляд только тогда, когда они остановились. Он привел ее на пляж. Волны неистово бились о берег, барашки пены взвивались вверх белыми, кипящими всплесками, а песок напополам со снегом так ослепительно сверкал в лунном свете, что у Кейт защипало глаза, и встал ком в горле. Отец сжал ее руку, медленно подталкивая ее к самому берегу, и Кейт молча пошла следом. Вода была обжигающе ледяная, и первая же волна едва не погребла ее под собой. Но она стояла. Она стояла, смотря прямо в океанскую бездну; с сердцем, бившимся где-то под горлом; с лицом, по которому катились соленые брызги. Кейт перестала чувствовать холод уже после третьей волны. Вместо холода она чувствовала какую-то странную пустоту — скользкий провал в том месте, где была боль. Словно океан смыл все это, забрав все себе, и это было так правильно и очищающе, что Кейт сделала первый полноценный вдох за несколько недель. И поняла, что ей совершенно не хочется уходить. Именно тогда отец, все это время державший ее за руку, наконец, заговорил: - Делай так каждый раз, когда тебе плохо или просто грустно. Доверься океану, чтобы найти в себе силы идти дальше. Кейт прижалась лбом к краю его мокрого пальто и закрыла глаза. В нем не осталось сил идти дальше — и это был последний раз, когда она видела его трезвым.II
Поразительно, но первый раз, когда она сбегает на пляж одна, случается только через полгода. Она разрывается между учебой и уходом за отцом-алкоголиком, срывается на учителей, а одноклассники просто бояться к ней подходить, и ей даже интересно, когда у директора школы лопнет терпение и он свяжется с социальными работниками, но глубоко внутри, именно этого Кейт и страшится больше всего. В тот вечер она приходит домой, только для того, чтобы найти отца спящим на полу, в луже собственной рвоты. В ее голове что-то щелкает и с треском рассыпается на осколки — школьные вещи с грохотом летят в угол, а она сама вылетает обратно за дверь. Вагон и в этот раз оказывается практически пуст, но Кейт все равно забивается в угол. Когда поезд прибывает на конечную станцию, она срывается на бег, - чтобы потом обессиленно рухнуть на прибрежный песок. Впрочем, она не позволяет себе лежать слишком долго. На дворе август, но вода, доходящая ей до колен, такая же ледяная, какой она запомнила ее в январе, и она стоит, не решаясь войти в нее еще глубже, но думая, что ей хочется закоченеть до смерти. С того момента, Кейт сбегает на Кони-Айленд каждые выходные.III
Кейт пятнадцать, когда она впервые делится своим секретом. Новенькая, только что зачисленная в школу, одного с Кейт возраста, одевалась как новоявленный гот, красила каштановые волосы в абсолютно темный цвет, носила пирсинг в пупке, а ее глаза походили на два огромных темных омута, в которых можно было запросто утонуть, если смотреть в них слишком долго. И по чистой случайности, новенькая занимала шкафчик справа от шкафчика самой Кейт. Позже оказалось, что они будут сидеть за одной партой, а еще много лет спустя от того момента, повзрослевшая Кейт Беккет, стала считать случайность провидением. Она училась с таким же рвением, будто стремилась найти в книгах убежище, недоступное ей в реальном мире, и смотрела на все вокруг тем же затравленно-отрешенным взглядом, который был слишком хорошо знаком Кейт по собственному утреннему отражению в зеркале. Может, именно по этой причине она и решилась сделать первый шаг - протянула руку и представилась: - Кейт. Новенькая настороженно раздумывала несколько секунд, а затем осторожно пожала протянутую ладонь: - Эмили. - Хочешь пойти со мной, Эмили? Она нервно сглотнула и кивнула. Они сбежали на пляж прямо с уроков, чтобы впредь ходить туда только вместе. Это продолжалось очень долгое время.IV
Проходит полгода прежде, чем Эмили признается: - Сегодня я уже должна была быть мамой. Они обе сидят на пляже, завернувшись в заранее принесенные пледы, мелко дрожа от холода и до боли крепко обнявшись, отказываясь расцепить руки хотя бы на секунду, и Эмили сама толком не понимает, как из нее вылетело это признание. Кейт поворачивает голову, чтобы посмотреть ей в глаза, но в ее взгляде нет осуждения или отвращения, которых она ждала — лишь безмолвный призыв продолжить. И это странным образом, развязывает ей язык. Она рассказывает все. Абсолютно все, с самого начала. И про то, что ее отец, - хотя нет, отчим, ведь о её настоящем отце нельзя говорить вслух, - ушел, когда она была маленькой, и про ненависть к матери, и про то, что произошло в Италии, послужив причиной для «ссылки» в Нью-Йорк, впервые за полгода произнося вслух слово «аборт». Ближе к концу внезапной исповеди, Эмили тихо рыдает, неловко уткнувшись лбом Кейт в плечо. Та качает ее в руках, будто ребенка, и шепчет ей в волосы: - Все хорошо, Эмили. Все будет хорошо. Она верит этому — первый раз за долгое время.V
В последние выходные перед выпускным они стояли в океане, противостоя волнам, грозящим сбить их с ног, держась за руки. Они не говорили, но слова были и не нужны. Потому что обещание, которое они давали друг другу — обещание никогда не терять связь, чтобы ни случилось, - заключалось именно в этом безмолвном, но несокрушимом сопротивлении всему миру. В день отъезда Эмили в Йельский университет, Кейт крепко обняла ее на прощание, незаметно подложив ей что-то в карман, и едва слышно прошептала ей на ухо: - До скорого, Эм. Она полезла в карман только когда самолет взлетел в воздух. Поняв, что это, Эмили рассмеялась, больше не пытаясь сдерживать слезы. И много лет спустя, впервые вступив в бушующие волны в одиночку (и до чертиков напугав этим Клайда Истера), агент Интерпола Эмили Прентисс, разжала руку с маленькой пляжной ракушкой, потускневшей и поцарапанной от времени, и еле слышно прошептала океану, надеясь, что волны донесут ее послание: - До скорого, Кейт. До скорого.