«— Ты ль предо мною? О, как низко пал Тот, кто сияньем затмевал своим Сиянье лучезарных мириад В небесных сферах!»*
Черные линии скользили по поверхности бумаги, оставляя запах графита и мелкую крошку черного камня. Виктор, совершенно не заботясь о чистоте рук, смахнул эту каменную пыль, делая рисунок дымчатым. Карандашные штрихи повторяли черты лица Адама, что сидел напротив и был слишком увлечен книгой, а Франкенштейн не спешил его отвлекать. Он хотел запечатлеть его именно таким: задумчивым и ручным, естественным, в компании своего Создателя. Таким он хотел его видеть. Только рядом с собой. - Ты как-то притих сегодня, - Виктор отложил альбом и налил себе виски. - Да? – Адам поднял на него растерянный взгляд, словно только что проснулся, - Возможно. - Нашел что-то интересное? Адам был напряжен и непривычно обеспокоен, но Виктор не спешил бить тревогу, опасаясь, что давление с его стороны может вызвать новый прилив воспоминаний. Он решил быть мягче: - Тебя беспокоит что-то из того, что ты прочитал? Лицо Адама расслабилось. Он облегченно выдохнул, видимо смиряясь с тем грузом, что обрел, листая научные трактаты. Существо виновато подняло свой взгляд: - Знаю, ты советовал не трогать метафизику… - Но кто я такой, чтобы запрещать тебе? – рассмеялся Виктор, - так что же? Аристотель? Диоген? - Сократ и Федр, - смущенно произнес Адам, - вернее, одна из их бесед… - Прочитай мне вслух. Адам прочистил горло, прежде чем начать читать. Он запнулся уже на третьем слове, помотал головой и начал заново: Каждый, кто влюблен, желает, чтобы объект его любви был похож на бога, в которого он верит, и когда он становится близок с ним, он увлекает своего возлюбленного на путь стремления к божественному совершенству, отдает ему все лучшее, что есть в нем. Не может быть ревности или суетной расчетливости в его делах, и каждым его поступком движет достижение его любимым учеником сходства с ним самим. Что может быть более славным и благословенным делом, чем эта мистерия, в которой участвуют два искренне любящих друг друга человека. Адам снова поднял свои серые глаза, ожидая ответа. Виктор улыбался, не спеша его давать. - Хочешь знать, о чем здесь идет речь? – наконец спросил Франкенштейн, приближаясь к существу. - О единении учителя и ученика, - неуверенно произнес тот, - они связаны душой и разумом. О любви, что есть между ними, когда они посвящают себя общим идеалам. - Так что же тебя смущает? Адам поднялся с кресла и начал мерить широкими шагами комнату, подбирая слова. Виктор не торопил его, понимая, что сейчас существо открывает для себя нечто новое, противоположное всему, что ему доводилось испытывать. Наконец, Адам остановился и повернулся к мужчине: - Тебе известны мои чувства к тебе, Виктор. Ты столь же любим мной, как Сократ Федром. Ты добр ко мне и заботлив, но любим ли я тобой так же, как Федр был возлюбленным Сократа? Виктор встал со своего места, приближаясь к существу. Любит ли он его? Жизнь любого человека изменяет всего лишь один день. Один день переворачивает с ног на голову, заставляя сходить с ума или вливаться в поток общечеловеческого безумия. Один день изменил жизнь Ньютона. Один пожар изменил жизнь всего Лондона, а затем и Англии. Один единственный день привел его сюда в эту холодную метель, в этот шотландский замок. Всего лишь один плохой день, прошедший шестнадцать лет назад. И за это время, с того самого дня он еще ни разу не забывал о ней. Ее призрак преследовал его, во снах и наяву, и даже щиту из дурмана опиума, виски и кокаина редко удавалось спрятать от этого наваждения. Впервые за шестнадцать лет Виктор Франкенштейн почувствовал, как этот призрак угасает. Это чувство вины перестало быть той всеобъемлющей силой, заставляющей ученого идти вперед, к своей цели. Все, чем он жил до этого момента сходилось лишь в ее смерти, но сейчас, Виктору казалось, что его наполняет та же энергия жизни, питающая его творение и связывающая их в единое целое. - Нет, не сравнивай меня с Сократом, - Виктор приобнял Адама за плечи, - просто любви слишком мало, чтобы я мог выразить все свои чувства к тебе. Это…как…ты обретаешь самого себя, теряясь в другом. Франкенштейн посмотрел прямо ему в глаза и увидел, как они наполнялись слезами. Он увидел, как много нежности испытывал к нему Адам, которой он не заслуживал. Чувствовал, как его пустая безумная одержимость приобретает новые оттенки. Собственное сердце Виктора наполнялось именно той искренней любовью, о которой говорил и в которую так мало верил. Он крепче обнял Адама, утыкаясь ему в плечо и поглаживая жесткий покрытый шрамами затылок, чувствовал его дыхание у собственного уха. - Знаешь, Сократ говорил не только о единении разума и души, - вдруг произнес Виктор, - мистерия – это единение тел. Он думал об этом и раньше, но все эти мысли носили в себе лишь корысть. Франкенштейн не боялся грязи и был готов, что может быть придется привязать к себе Адама столь плотским и порочным образом. Но сейчас он действительно жаждал разделить с ним эту близость, впервые не думая о том, к чему это приведет. Виктор взял в свои ладони лицо Адама и коснулся губами его губ. Легкое, сухое прикосновение, невинное, как само Создание. Франкенштейн слегка отстранился, чтобы посмотреть на его лицо. Адам стоял, боясь пошевелиться, и глубоко дышал, теряясь в этом теплом жесте. Виктор продолжил покрывать его лицо легкими поцелуями: губы, щеки, скулы, изгиб челюсти, шея. Он поглаживал грудь творения, чувствуя, как тот отзывается на ласку, как его пульс учащается, давая понять, что все внутри существа не столь спокойно и податливо. - Не бойся, - прошептал Виктор и снова поцеловал Адама, на этот раз глубже, толкая его на кровать. Через мгновение Адам начал отвечать на поцелуи, повторяя его движения и обретая уверенность. Неожиданно, его язык проник в рот Виктора, вызывая у того удивленный стон. Адам отстранился, испугавшись такой реакции, но Виктор лишь воспользовался этим, заставляя его лечь, а сам навис над ним. Он еще не испытывал подобного, не чувствовал привычной пьяной дымки и бессвязности в своих действиях, наоборот его мозг впервые был кристально чист, впервые осознавал, что делает и с кем, впервые он не видел в этом биологии и лишь человеческую потребность. Только желание выразить свою любовь. Виктор избавился от своей рубашки и снова склонился над Адамом, целуя его и повторяя фокус с языком, давая понять, что он не сделал ничего плохого. Теперь существо издало этот стон, удивляясь новым ощущениям. Виктор запустил руку под рубашку Адама, очерчивая рельеф его ребер и сухих мускулов. Как же мешает ткань. Франкенштейн стянул ее и прижался носом к оголенной груди творения, чтобы вдохнуть этот причудливый запах, чтобы поцеловать то место, откуда доносится бешенный стук сердца. Адам позволил себе, наконец, совершить ответное прикосновение. Он опустил руки на обнаженную спину Виктора, считая выступающие позвонки. Ласково гладил его бока и бедра, поднимаясь выше. Вдруг, он почувствовал под пальцами «неправильную» изуродованную кожу: между лопаток Франкенштейна кляксой распластался жуткий шрам. Виктор нервно дернулся, и Адам поспешил убрать руки, но тот перехватил его запястье. Мужчина приложил ладонь существа к своей груди. Виктору казалось, что его собственное сердце готово прямо сейчас упасть в руки Адама. Франкенштейн направлял его, заставляя спустить руку ниже, пока его ладонь не оказалась в области паха. Адам чувствовал жар и твердость под своими пальцами, чувствовал, как Виктор трется об его руку, тяжело дыша. И вот, сам граф расстегнул штаны создания и, едва коснувшись горячей плоти, услышал сдавленный стон. Теперь Адам понимал, что чувствует Виктор, понимал, как принести ему ответное удовольствие. Франкенштейн ласкал его, гладил, заставляя Адама чувствовать какую-то новую поражающую волну, пробегающую по всему телу до кончиков пальцев. Что-то странное и неземное. Что-то неправильное и естественное. Что-то… - Дай мне секунду. Виктор резко поднялся с кровати, и Адам испугался, что сделал что-то не так. Но граф не заметил этого страха. Он был спокоен за них обоих. Еще никогда за эти долгие годы он не чувствовал большего умиротворения, чем здесь и сейчас. Он порылся в саквояже, перебирая склянки и пузырьки с какими-то жидкостями, и, выбрав один из них, вернулся к краю кровати. Виктор снял штаны, оставаясь перед Созданием полностью обнаженным, и Адам вновь вернулся к мысли о хрупкости живых существ. Но нагой, беззащитный, бледный Виктор Франкенштейн не был слабым, его глаза горели силой и властью, которой хотелось отдаться всецело. Создатель вновь навис над ним, и Адам, как завороженный следил за каждым его движением. Виктор открыл пузырек и вылил его содержимое себе на ладонь. Масляная, пахнущая какими-то травами жидкость растекалась между его пальцев, густыми каплями падая на живот Создания. Виктор завел руку за спину, касаясь себя между ягодиц, и наблюдая за растерянным Адамом. Тот мало понимал, что же делает Франкенштейн, мало понимал смесь эмоций, возникающих на его лице. Было ли ему некомфортно? Больно? Приятно? Он жадно дышал и также жадно смотрел прямо в глаза Адаму. Виктор приблизился к нему, и Адам снова почувствовал, как его руки касаются его, направляют, почувствовал, как жар их тел сосредотачивается в одной точке. Почувствовал Виктора изнутри. Его охватила новая волна головокружительной истомы, когда Виктор начал двигаться. Сначала медленно и осторожно, затем все быстрее и алчнее. Создание не могло оторвать глаз от лица своего Создателя, на котором отражалось подлинное наслаждение. Адам опустил руки на его бедра, уже сам, задавая темп, стремясь открыть новые грани эмоций Франкенштейна. Тот прижался к Адаму всем телом, как будто хотел слиться с ним, стать единым существом. Его лицо блестело от пота, а от его тела поднимался бело-прозрачный пар, словно у него вырастали крылья. Таким он себя и чувствовал. Окрыленным. Прямо сейчас приближающимся к вершине. Внезапно, Адам зарычал, переворачивая Виктора на спину, подминая под себя. Он крепко схватил его за бедра, двигаясь яростно и жадно. Франкенштейн опустил ладони ему на голову, поглаживая, прося замедлится, но тот лишь вцепился в его плечи, оставляя синяки. Тогда Виктор увидел это. Увидел то звериное и демоническое в глазах Адама, что когда-то жаждало его смерти. Чудовище, кем он являлся с момента своего рождения. Адам полностью отдался во власть инстинктов, ревниво кусая шею Виктора, целуя его грудь, а потом снова оставляя кровоточащую метку. А сам Франкенштейн терялся в том, что испытывает. Страсть, страх, возбуждение, паника смешались, заставляя его острее ощущать нечеловеческое тело, что было источником всех этих чувств. Внутри него все сжималось и одновременно крутилось, его тело предчувствовало приближающийся оргазм. Он излился на свой живот. По его конечностям пробежалась дрожь, больше напоминающая судороги, а дыхание на мгновенье остановилось. Только сердце продолжало бешено биться, неспособное успокоиться, еще наполненное адреналином. Через секунду он почувствовал, как внутри него растекается семя Адама, издавшего финальный стон. Существо приблизилось к его лицу, нежно поцеловало, и Виктор ощутил его улыбку. Они лежали, обнимая друг друга. Адам заснул почти сразу, а вот Виктор прислушивался к боли во всем теле. Он наслаждался этой болью, как будто она сейчас была тем самым искуплением за все ошибки. Его собственным извинением перед этим миром за свое существование. За их существование.***
Казалось, что эта ночь никогда не кончится. Игорь ворочался в постели, пытаясь забыться сном без сновидений. Но стоило закрыть глаза и едва накрыться легким одеялом дремоты, в мозгу всплывали жуткие образы. Ему снилось, как обнаженные тела Виктора и Адама переплетаются в противоестественном соитии. Как они впиваются зубами в плоть, отрывая куски мяса, и пожирая друг друга. Как нечто невидимое сшивает их вместе собственными жилами. Как перед ним предстает новое существо – Создание и Создатель, единые друг в друге. Существо держало на руках еще один комочек окровавленной плоти – младенец, еще соединенный синей пуповиной с матерью. Она лежала у его ног. Бледная, холодная, мертвая. Трупные пятна в первую очередь выступили в районе ключицы, которую она ломала дважды. Игорю показалось, что он закричал во время пробуждения, но потом понял, что звук так и остался комом в горле, перекрывая доступ воздуха. Он сел на кровати, пытаясь глубоко дышать и отогнать яркие пятна, чьи силуэты еще напоминали о ночном кошмаре. Ему удалось выровнять дыхание, но вот сердце все никак не хотело успокаиваться. Он знал, что его пугает. И знал, как с этим справится. Игорь хотел верить, что то, что он собирается сделать – это для всеобщего блага. Не только ради Виктора, но и ради их с Лорелей будущего. Игорь спасет их, спасет Виктора, даже вопреки его желанию. Но почему тогда на душе так тяжело? Почему его руки дрожали, когда он отмерял нужную порцию морфия? Почему его бросает в холод от одной мысли, что он задумал? Утро он встретил в одиночестве. Прогуливаясь по замку, ему на секунду представилось, что он здесь совсем один, без мыслей о кошмарном настоящем и пугающем будущем. Сам не понимая как, юноша оказался в разрушенной части замка. Он увидел белое небо в том месте, где когда-то была верхушка южной башни, чьи обломки теперь лежали у основания каменных стен. Снег уже покрыл весь пол и продолжал падать, медленно, крупными хлопьями, как на рождественских открытках. Он так и не успел отпраздновать Рождество с Лорелей. - Игорь, - позвал его голос. Юноша обернулся и увидел существо. Оно приблизилось к нему, ступая по снежному ковру своими босыми ногами и, казалось, совсем не замечало холода. Игорю снова стало жутко – видеть новые грани возможностей Адама. - Доброе утро, - почти одними губами произнес ассистент: голос не слушался его, - Все нормально? - Разве это слово применимо для нас? – печально усмехнулся Адам. - Достаточно стараться, чтоб оно было применимо, - ответил Игорь. По его спине пробежали мурашки: так много Виктора было в этом вопросе и в этой усмешке. Юноша решил затронуть самую главную тему, - мы с тобой отправимся сегодня ночью, когда Виктор… - Я не думаю, что готов, - перебило его чудовище, - я даже не до конца уверен, что действительно хочу этого. Сердце Игоря рухнуло вниз. Его план, его надежды на разрешение всех проблем, его стремления спасти всех и вся сейчас рассыпались как замок из песка. И сейчас он поспешно добавлял воды, чтоб удержать его сухие стены. - Тебе Виктор, так сказал? – спросил он. - Нет. Это мое решение. - А ты не боишься пожалеть об этом? Адам промолчал. - Я понимаю, тебе страшно, - решил продолжить Игорь, - ты не уверен, нужно ли тебе это прошлое, твое ли оно теперь. Но… я говорю тебе как человек без корней и без происхождения, без прошлого ты не свободен, как тебе может показаться. На самом деле, ты словно…без скелета. Тебе не на что опереться, и твоему сердцу нечем защититься. Адам не проронил ни слова, даже не посмотрел в сторону Игоря, как будто изучал узоры на пролетавших над ним снежинках. Он протянул руку вверх к небу, стараясь дотянуться до белых хлопьев, но те, словно на зло, облетали его уродливую конечность. Наконец, он сказал: - Я люблю Виктора, и не хочу лгать ему. Виктор. Конечно, он всему причина. Он выше любых других желаний. - Это ложь во благо, - осторожничал Игорь. - Во имя чьего блага? - Всех. И в первую очередь Виктора. Он готов запереться в этом замке, лишь бы быть с тобой, защитить тебя от остального мира. Но твое присутствие в Форлорн-Грэйв докажет ему, что в этом нет нужды. Что ему не придется быть пленником собственного создания. Взгляд Адама изменился, возвращая всю наивность и кротость, с которой он появился на свет. Игорь понял, что нажал на нужную мозоль. Он выиграл эту партию у Франкенштейна. - Если все же решишься, - произнес Игорь, удаляясь в темноту замка, - я буду ждать тебя у подножия холма в первом часу утра. Теперь было необходимо найти Виктора. Игорь встал на пороге. К горлу подкатила тошнота. Виктор не спал, как он предполагал. Франкенштейн впервые, с тех пор как они вернулись в это место, раздвинул шторы, наполнив комнату белым светом. Он смотрел в окно, совершенно не заботясь о своей наготе или внезапном госте, посетившим комнату. Игорь увидел тот самый шрам, о котором упоминал Геллер, но не это вызывало в нем отвращение. Свежие следы на его бедрах, синяки на лопатках, смятая постель со следами…крови. Игоря трясло. Он смотрел на друга и не мог избавиться от ощущения грязи. А когда тот обернулся, наконец, уделяя внимание ассистенту, Игорь смог разглядеть красные следы укусов на шее и груди Франкенштейна. Теперь он видел не своего друга и товарища, которым всегда восхищался, он видел опущенного униженного человека, потерявшегося в своем безумии. Юношу словно самого окунули в бочку с помоями. Так значит, такую цену заплатил Франкенштейн за преданность своего существа? - Господи, что ты наделал? – только и смог произнести Игорь. - Я тебя не понимаю, – будничным тоном произнес Виктор, надевая новые штаны. - Ты…не могу поверить, что ты сделал это. - Сделал что? - Прекрати, Виктор! – взорвался юноша, - ты понимаешь, что ниже падать некуда? - Я всю свою жизнь шел ко дну, - ухмыльнулся Виктор, - и заметь: никогда не тащил тебя с собой насильно. У тебя был выбор, но ты всегда предпочитал сопровождать меня в моем падении. - Потому что надеялся спасти тебя! Потому что хотел помочь выбраться из этой пучины! Но…то, что ты сделал…это… - Это мое дело. Я ведь не вмешиваюсь в вашу с мисс Лорелей постель. - Это другое! Будь даже твое творенье женской особью – оно не человек! Оно то, что никогда не должно было существовать! От удара перехватило дыхание, он пришелся прямо в солнечное сплетение. Второй уже последовал в живот, отчего Игорь сложился пополам, морщась от боли. Виктор не дал ему передохнуть, он схватил его за волосы и заставил подняться, заглядывая прямо в лицо. - Не смей, слышишь? Не смей, - рычал он, больно дергая за волосы, - Адам лучшее не только из того, что создал я, но и из всего, что когда-либо существовало на Земле. - Ты болен, Виктор, - попытался вырваться юноша, - твой отец был прав. - Что? - Я знаю, где ты был эти полгода, знаю, что с тобой случилось. Виктор разжал пальцы и со всей силы оттолкнул Игоря от себя. Юноша увидел страх на его лице, растерянность, панику, стыд. Калейдоскоп эмоций сменялся в его глазах со скоростью бури. - Убирайся. - Виктор… - Я СКАЗАЛ: УБИРАЙСЯ! Виктор достал револьвер из своего саквояжа и направил прямо в грудь Игорю. Ни тот, ни другой не знали, что может случиться в следующий момент. Время, как будто превратилось в вязкую смолу, утяжеляя своей чернотой мысли и намерения обоих. Игорь начал отступать назад и уже почти выйдя из комнаты, совершил последнюю попытку воззвать к остаткам разума друга: - Прошу, позволь помочь… Но Виктор, переполненный яростью, лишенный способности трезво думать даже не выстрелил – швырнул в него револьвер и запер дверь. За пределами замка, вдыхая морозный воздух шотландской деревушки, Игорь в последний раз обернулся и посмотрел в окно северной башни, где находились Франкенштейн и его чудовище. Когда все закончится, будет ли, что спасать?