Curse upon Gotham

Джером смутно помнит, что случилось. Последние несколько месяцев в его памяти, в буквальном смысле, — как в тумане. А уж что с ним происходило до этого — лучше не спрашивать: ответа вы не дождетесь. Удивительно, что не забыл своего имени. Ведь он даже не уверен в том, что правильно помнит, кем он вообще был до того, как оказаться в той странной лаборатории. Да и как именно он туда попал, Джером тоже толком рассказать не может. Просто однажды проснулся там и все. Однако, совершенно точно парень уверен в том, что приятных ассоциаций эта лаборатория у него не вызывает. Жуткое помещение с белыми стенами, санитарами и шприцами — эти картинки, так часто в последнее время всплывающее перед его глазами, заставляют скривится и поежится от непонятного чувства омерзения. Хоть он даже не помнит точно, что конкретно с ним там делали. Но зато Джером помнит лишь ощущения. И в основном это была боль. Много, много боли. Когда он вдруг оказался в том странном грузовике, а после их выпустила какая-то темнокожая бездомная, Джером чуть ли не первым сбежал оттуда. И, выбравшись, не удержался от давно рвавшегося из груди веселого смеха. Еще бы! Свежий воздух, ночное небо и сладкий запах свободы — рыжий был готов чуть ли не прыгать от радости, предвкушая что-то новое. Но вот дальше — опять неясность... Все было так сумбурно, быстро, все вокруг для него словно смешалось. Он не обращал должного внимания на окружающих, не подмечал, на какой улице находится. И в итоге, в один из дней пришлось взглянуть факту в глаза: если спросить у Джерома, кто он, как тут очутился, есть ли у него близкие, которым можно позвонить — эти и подобные им вопросы введут парня в настоящий ступор. Интересно, у него и раньше были такие жуткие проблемы с памятью? Черт, он не помнит даже этого! Джером просыпается от озноба и внезапной волны мурашек по всему телу. Коричневое пальто в скором времени перестанет спасать его от холодного ветра: зима-то не за горами. Судя по погоде, во всяком случае. Рыжий ведь и понятия не имеет, какой сейчас день. Из того фургона он сбежал лишь этой ночью. Или прошлой? Или... А вдруг он проспал не несколько часов, а целые сутки? А, может, даже не одни... Похоже, наверняка он теперь вряд ли это узнает. Он оглядывается по сторонам, осторожно поднимаясь на ноги. Переулок кажется ему знакомым, но он не уверен точно, был ли здесь раньше. Может, и был. Хрен его разберешь. Джером встает, отряхивает штаны и тонкий свитер. Что ему делать? Наверное, надо бы поесть. Он не знает, когда ел в последний раз. Правда, голода как такового он, вроде бы, даже не чувствует. Да и если посмотреть на него со стороны, трудно сказать, что этот молодой человек страдает обжорством: худой, бледный, цвет лица уж очень далек от здорового. С одной стороны, ничего необычного, но вот с другой... вид у него так себе, это факт. Джером плетется по подворотне в сторону улицы. Будто свет в конце тоннеля. Вздрагивает, когда вдруг слышит внезапно раздавшийся справа от себя храп. Видит, что бомж укрылся старой черной толстовкой с капюшоном. То, что нужно. Рыжий идет, стараясь никого не задеть, сливаясь с нескончаемым потоком людей. Лицо спрятано под капюшоном, голова опущена вниз. Он останавливается возле уличного газетного ларька, смотрит на дату на первой странице: октябрь. Пробегается глазами по новостям первой полосы. В заголовке есть слово «МОНСТРЫ». Есть фамилия «СТРЕЙНДЖ». Что-то знакомое... Кажется, он слышал эту фамилию несколько раз в той лаборатории. Она проскакивала в разговорах санитаров, крутившихся вокруг него. Он берет газету в руки, читает внимательнее. Там написано, что из грузовика, принадлежащего Indian Hill, сбежало несколько чудовищ. Джером хмурит брови, не понимает. Он помнит, кто был с ним в том грузовике. Но он ведь не похож на них. Он же обычный человек. У него нет ни похожих больше на щупальца пальцев, ни крыльев на спине, ни чешуи на коже. По сравнению с ними, он нормальный. Ведь так? — Эй! — продавец обращает внимание на парня. — Или покупай, или проваливай! Здесь тебе не библиотека! Джером поднимает голову, так, что немного света падает на скрытое под капюшоном лицо. Исподлобья смотрит на рассерженного мужчину, чей взгляд вдруг чуть меняется. Увиденное вынуждает его нахмурится и с толикой любопытства вытаращиться на рыжего. — Твою мать... что с тобой, парень? — А... а что со мной? — после секундной паузы, недоуменно переспрашивает Джером. — Блин. Да ты вообще в зеркало себя видел? Джером ничего на это не отвечает. Такая реплика со стороны продавца окончательно вводит его в заблуждение. Более того — пугает. Настолько сильно и настолько резко, что заставляет его поднять руку и холодными пальцами неуверенно прикоснуться к правой щеке. Джером срывается с места, уронив целую стопку газет и оттолкнув подошедшего купить свежий выпуск старика. Вслед ему летят проклятия продавца, но это уже не важно. Ему срочно нужно зеркало. Или хоть какая-то отражающая поверхность! Он останавливается в нескольких кварталах от газетного ларька, тормозит возле давно закрытого кафе с наполовину заколоченными темными окнами. Подходит к стеклу. Медленно снимает капюшон и всматривается в отражение. Снова проходится пальцами по щекам, осторожно проводит ими по немного шершавой коже возле уголков губ. То есть... выходит, он тоже монстр? Уродец какой-то. Оживший персонаж романа Виктора Гюго.* Но как же так вышло… Это с ним сделали в лаборатории? Или, может, он уже родился таким? Черт, и почему он ничего не помнит? Почему. Он. Ни хрена. Не помнит?! Сбивчивое дыхание парня на секунду прерывается совсем. И без того хаотичные мысли путаются окончательно. Закрыв полные растерянности серо-голубые глаза, Джером прикрывает холодной ладонью свой рот, растянутый в вечной улыбке. Падает на колени, содрогается от почти беззвучных всхлипов. Что ему теперь делать? Как жить с таким лицом? Как быть человеку, который всегда улыбается? Человеку, который теперь постоянно смеется... Смеется... Джером затихает. Открывает глаза. Смотрит в одну точку, в никуда, прямо перед собой. Остатки разума цепляются за это слово, само собой всплывшее в голове. Смеется? Джером прыскает, издает короткий смешок. Плечи дергаются, но уже от накатывания немного другой истерики. Смеется. Да. Джером смеется. Громко и заливисто, запрокинув голову, до коликов под ребрами. Смеется над собой. Смеется над тем, что жизнь на его счет распорядилась столь странным образом: практически лишила памяти, вынудила скитаться по улицам, да еще и заставила хохотать над всем этим. Как там говорят? Ирония судьбы? Ха. Да тут скорее черным юмором попахивает.