More l...

Снайпер, по мнению команды, был этаким тихоней, который всегда разговаривает полушепотом и не издает что-то громче хмыкающего смешка или фырканья, если его преследует неудача. Даже умирает тихо. Оно и понятно: стрелок-профессионал, который может спрятаться где угодно – о каком шуме может идти речь? А Инженер был чистейшим душкой. Тоже по мнению команды. Всегда весел – даже в те моменты, когда разбивает головы гаечным ключом – часто смеется и шутит и предпочитает решать споры миром, а не бранью. Этакий душа компании, не умеющий быть серьезным. Ничего интересного. Только вот команда не могла и представить, насколько она умеет ошибаться. Турель в комнатке с разведданными стоит в углу; у нее прекрасный обзор и закрытый тыл, так что даже вражеский трикстер к ней не подберется. Два передатчика валяются рядом с кейсом с документами; они выключены, потому что там нет ничего интересного – одни сплошные «Здесь нужен раздатчик!» или «Прикрой мне спину!». Только Снайпер все равно старается не издавать ни звука, когда железная ладонь, сомкнутая на его члене, двигается вверх-вниз. Только закусывает губу, мелко вздрагивая, и цепляется за все, что попадается под руку. А Инженер ухмыляется, слишком не по-доброму, наклоняясь ближе, совсем близко, и тихо шепчет: – Я не дам тебе кончить, пока ты не попросишь этого. Снайпер мотает головой, хрипло дыша. Зарабатывает этим два лишних укуса на шее и что-то среднее, между удовольствием и болью, когда чужая рука сжимается сильнее. И новый шепот, обжигающий: – Или ты не хочешь? Я могу прекратить. И он действительно отстраняется – для того, чтобы расстегнуть чужую рубашку, обнажив проколотые соски. Его работа, о которой пока не знает даже Медик. Знала бы та же команда, что их компанейский механик сейчас ведет себя не лучше вояки американца, сорвавшего девять превосходств, а нелюдимый и вечно хмурый стрелок стонет не хуже девчонки, правда, намного тише: – Пожалуйста… – Громче. – П-пожалуйста?.. – Еще громче. Инженер вновь кусает чужую шею, возобновляя движения рукой, а затем, спустившись ниже, подцепляет языком одно из колец на груди, потянув его на себя. И Снайпер не выдерживает, до побелевших пальцев цепляясь за чужой комбинезон, откидывает голову назад, застонав в голос, наплевав на то, что их кто-то может услышать: – Черт, Инжи, боже, твою мать, пожалуйста!.. И все же кончает, взвыв сквозь зубы и согнувшись чуть ли не пополам, прижимаясь рукой к чужому локтю. Остается в таком положении некоторое время, восстанавливая дыхание и выжидая, пока щеки перестанут алеть. А Инженер нарочито медленно убирает руку, вытирая перчатку о собственный комбинезон. И бросает: – Не забудь захватить патроны для своей винтовки, приятель. Небрежно, весело, как обычно. Снайпер же поднимает голову, дернув плечом, и произносит своим обычным – тихим, хриплым и спокойным – голосом: – Естественно. Я ради них сюда и возвращался. Поднимается, держась одной рукой за стену, застегивает ширинку на джинсах, запахивает рубашку, подняв воротник, чтобы укусов не было видно. Забирает из раздатчика горсть патронов и, вернув передатчик, собирается уходить. Чтобы на выходе из комнаты услышать: – Впрочем, ты можешь остаться. Произнесенное совсем иным тоном, чем фраза до этого, тоном, подразумевающим «Тебе нечего делать наверху, пока остальные гоняются за чемоданчиками, так что ты можешь остаться здесь и провести время с пользой, ты ведь хочешь этого». Снайпер профессионал. И Инженер тоже. Поэтому первый из них, перезарядив винтовку, отправляется на свою вышку, отстреливать быстро бегающих паршивцев из противоположной команды, а второй, притворно вздохнув, собирает раздатчик и тащит его на улицу, разбирая там, чтобы лечить таких же быстро бегающих паршивцев из своей. И Снайпер, стреляя во врагов и произнося что-то в передатчик, в который раз получает в ответ: «Блин, кемпер, ты можешь говорить чуть громче и эмоциональней, а? А то чувство, что я общаюсь с мертвяком». А Инженер, вытащив гитару и развлекая свою команду какой-то веселой мелодией, из передатчика слышит: «Инжи, ты можешь хоть иногда вести себя серьезно? Мы же на войне в конце концов», произнесенное, однако, со смешком. И оба они – и стрелок, и механик – улыбаются про себя, словно говоря: «Да. Могу».