Особенные

Жара сжимала своими раскалёнными пальцами горло мужчины даже сквозь сон. Дыхание давалось с трудом. Иссушенные губы потрескались. У Тревора не находилось сил, чтобы даже повернуться, располагаясь поудобнее. Под закрытыми веками метались видения, ускользающий образ девушки, черты которой менялись на глазах: от миловидной русой девчушки до рыжеволосой киллджойки и странной хищной красавицы, мало что общего имевшей с первоначальным обликом. Уже через несколько секунд картинки растаяли, расходясь рябью, точно круги на воде. Поток прохладного воздуха пробежался по лицу ТиРока, приятно шевеля опалённые взрывом ресницы. Порывы ветерка участились, но грудь, шею, плечи по-прежнему нещадно пекло, точно киллджой находился возле открытого пламени. Попытавшись шевельнуть рукой, Тревор глухо застонал — движение отдалось жгучей, ослепляющей болью. — Слышали? — раздался приглушенный голос, и по доскам дробно затопали грубо сшитые ботинки. Словно вторя нарастающему звуку, густой воздух разрезал призывной собачий лай. Люди наверху остановились, прислушиваясь в попытке понять, откуда исходит гавканье. Трев с трудом разлепил веки, будто залитые смолой. Глаза резало от пыли и жары. Хотя только сейчас он заметил, что дневной зной уже сменился полумраком вечера. Жар был в нём самом, в его теле, и огненными волнами расходился от раны на плече. Словно пытаясь на йоту умерить лихорадку, Луна ткнулась влажным прохладным носом в ладонь киллджоя, не забывая звонко тявкать. Люк с режущим уши скрипом открылся, его приподняли сильные руки в кожаных перчатках. Подвальчик быстро наполнился людьми в ярких комбинезонах. Киллджои. ТиРок не узнал ни одного лица, тем не менее облегчение импульсом разошлось по его груди. МакНивен попытался приподняться на руках навстречу спасителям, но сразу несколько дружеских ладоней обхватили его предплечья, не давая напрягаться. — Осторожней, парень, — предупредительно произнёс киллджой с тёмными длинными волосами, падающими ему на плечи. — Ты потерял очень много крови. Тебе сейчас меньше всего надо шевелиться. ТиРок вяло кивнул. Слабость растекалась по всему телу, смешиваясь с болью, рискуя обернуться новой темнотой в глазах. Веки киллджоя задрожали, но незнакомец тут же нажал какую-то точку между пальцев Трева, не давая терять сознание: — Эээ, нет, даже не думай закрывать сейчас глаза, — он кивнул кому-то из своих спутников, чьи тёмные фигуры Тревор с трудом различал. — Ну что ты возишься, Драгон? Ещё один незнакомый киллджой подал ему наполовину заполненный шприц. Тревор почти не почувствовал, как игла вошла в предплечье — тело немело, он и сам уже начал осознавать, насколько близок к смерти. Руки киллджоев подняли его на одеяле, сделав нечто вроде носилок, и вынесли из подвала. Отчаянно сражаясь с желанием прикрыть веки, Тревор сосредоточился на показавшемся тёмном небе, на котором начинали появляться звёзды. Его взгляд переместился на чёрный комочек, бегущий под ногами киллджоев. «Спасибо, малышка, — мысленно поблагодарил Луну ТиРок, — кажется, ты спасла мне жизнь». Его несли мимо распростёртых на земле человеческих тел и обломков зданий. «Что здесь было? Взрыв. Кажется, взрыв», — киллджою с трудом удавалось восстановить события в памяти. Он помнил волну, швырнувшую его об землю, крики, кровь, пепел. Даже от этих простых образов виски неприятно заныли. Как он оказался в подвале? Сколько находился в отключке? Рана была перевязана, хоть и от повязки давно осталась окровавленная размокшая тряпка. Кто-то ведь позаботился о том, чтобы Трев не умер… Так бережно, как только могли, киллджои уложили ТиРока на заднее сидение массивного джипа — весьма непривычной для мятежников машины. Помимо него, МакНивен успел заметить ещё две легковушки. Смятение снова промелькнуло в сознании киллджоя — целый отряд для него одного? Тут же новый приток боли не дал ему сосредоточиться на своих мыслях, Трев даже не заметил, как ловкие пальцы стянули окровавленную ткань, и склонившийся над ним темноволосый киллджой бегло осмотрел рану, цокая языком: — Да уж, как ты вообще копыта-то не отбросил до сих пор, дружище, — сочувственно сказал он, но до ТиРока слова уже почти не доходили. Боль как будто въедалась в плоть, наполняя всё тело жаром. Он едва боролся с искушением закрыть глаза, останавливала лишь мысль о том, как обидно будет сдаться сейчас, когда помощь прибыла. Приподняв руку МакНивена, киллджой осторожно наложил жгут и свежую повязку, переведя дыхание только тогда, когда дело было окончено. — В лагере поставим капельницу, ты только держись, — пообещал парень, оборачиваясь к водителю, — Коул, включай Шумахера, жми на газ. Только без тряски. — Жми, но без тряски, — во весь рот ухмыльнулся бритый налысо киллджой с татуировкой колючей проволоки вокруг черепа. — Как ты себе это представляешь? — Ой, не ёрничай, — дёрнул бровью собеседник. — Делай, что говорят, если не хочешь, чтобы Ди тебе селезёнку вырвал. — Слушаюсь и повинуюсь, господин, — с той же насмешкой ответил Коул и повернул колёсико регулировки звука. ТиРок вздрогнул от неожиданности, когда сквозь пелену притупленных болью ощущений прорвался громкий звук песни, продолжившейся, очевидно, со второго куплета: — Бешено в деревню мёртвые ворвались, В свете фонарей рожи показались. Дрались и по полной отрывались, Шли дома громить. Второй раз ТиРок дёрнулся от того, что машина резко рванула с места, вжав его здоровым плечом в обивку салона. Парень выдохнул сквозь зубы, слушая выкрик киллджоя, оказавшего ему первую помощь: — Коул, бляха муха! Лысый заржал, продирая глотку и присоединяясь к панку: Среди ублюдков шёл артист, В кожаном плаще — мёртвый анархииист. Крикнул он Хой! Челюсть долой. Трупов! Вёл он за собоооооой! * — Кстати о трупах, — вмешался второй киллджой. — До сих пор мучает совесть, что мы оставили тело того парнишки так лежать там, в пыли. — Уймись, — лениво бросил его товарищ. — Там этих тел целый лагерь. Если мы будем возиться с каждым, то провозимся до своих похорон. При упоминании трупа ТиРок невольно раскрыл глаза, прислушиваясь. В голове воцарилось чёткое ощущение, что он забыл о чём-то важном, что не успел сделать или вовсе не сделал. Напряжённые размышления прервала Луна, которая вспрыгнула на сидение, уютно устраиваясь на груди хозяина.

***

Ищейка в своей обычной беззвучной манере быстро передвигался по закоулкам Корпорации, не замечая, как минует один лестничный проём за другим. Корс ждал его в глубине тюремного отсека, где находился красноволосый пленник с незавидной участью. Вилле знал, что не стоит испытывать терпение главы Корпорации, но, пожалуй, он был тем самым редким исключением, позволяя себе иногда некоторые вольности, в то время как каждая живая душа в Бэттери-Сити и в штабе особенно испытывала благоговейный трепет перед великим и ужасным Корсом. Но совсем не Корсом сейчас были заняты мысли Вало. Девушка в его комнате. Вкус её крови, тепло дрожащего тела. Но чем больше ищейка вспоминал поцелуи, которыми осыпал её кожу, желание в остекленевших синих глазах и вздымающуюся грудь, тем больше внутри начинало клокотать бешенство, заставляющее его холодную кровь быстрее бежать по жилам. Он видел, как на Энн действовали его ласки, чувствовал её невольную дрожь, заметил, как неосознанно она приподнималась на цыпочках навстречу его губам. Но всё удовлетворение вдребезги разбилось, будто волна о камни, когда с её губ сорвалась та фраза. Никогда ещё Вилле не чувствовал себя настолько униженным, растерянным, опустошённым. Ни одна девушка не могла противостоять его чарам до сих пор. Но Энни не собиралась умолять о продолжении. Всё это время, пока он целовал её, пока доставлял удовольствие своими прикосновениями, Фаер Флай не забывала о своём киллджое. Более того, она назвала его лучшим, этого пустынного дикаря. Сравнение вывело Вало из себя, но сейчас он начинал ненавидеть себя за то, что сорвался. Он добился от Энни всего: безумного желания, восторга, отдачи. Но сейчас ищейка понимал, что это совсем не то, чего он хотел. Вало нужна была любовь Энн. Девушка должна принадлежать ему полностью — не только её тело, мысли, но и чувства — вся она без остатка. Он хотел стереть МакНивена из памяти Фаер, заменить его собой целиком и полностью. Вилле желал, чтобы Энни шептала его имя во сне, чтобы звала его, когда ей приснится кошмар, чтобы ждала его прихода и изнывала без его поцелуев, даже когда его взгляд не устремлён на неё. Чтобы пламя в её глазах загоралось при его появлении точно так же, как пылало оно, когда она вспомнила ТиРока. Чтобы его объятия и его присутствие рядом было так же желанно для неё, как сейчас она хотела бы воскресить из мёртвых киллджоя. На секунду ищейка замедлил шаг, останавливаясь посреди пустынного коридора. С каких это пор ему нужна чья-то любовь? Неужели его так разозлила какая-то девчонка-мятежница? Что в ней такого особенного? По желанию ищейки в его постели могла оказаться любая жительница города, среди которых встречались и полногрудые красавицы, и стройные модели, и умелицы из стриптиз-клубов, оккупированных высокопоставленными BLI-овцами, и длинноволосые рыжие бестии с натуральным от природы цветом волос. И всякая девушка целовала бы ему ботинки после одного короткого взгляда, лишь бы он наградил её вниманием. Но в глубине души Вилле знал ответ — Энни действительно была особенной, и не из-за рыжих волос, неплохой фигуры или больших синих глаз — она была единственной, кто ещё не принадлежал ему. Кто не сломался изнутри, кто находил в себе волю к неподчинению и неимоверными усилиями продолжал сопротивляться навязанным желаниям. Непойманная добыча. Ищейка улыбнулся. Вот и разгадка. Он зависим от Энн только пока она не отдалась его власти. Как только он добьётся своего — его одержимость закончится. А пока это лишь охотничий азарт. В себе Вало не сомневался — он приручит Энн, как дикого зверька, приучая к своей ласке. Она будет ждать благоволения, точно подачки, и бояться его равнодушия, словно наказания. Он завладеет её телом и душой, и малышка Энни сама не заметит, как из бунтарки превратится в покорную марионетку. И пусть девушка возненавидит его за то, что он делал с ней в порыве ярости, но уже сейчас подсознательно она будет понимать, что ей понравились его действия. С каждым разом Фаер Флай будет отступать на шаг, освобождая место новой Энни. А как только кукла надоест ему, её можно будет выбросить, как и любую другую игрушку. Маска ледяного спокойствия вернулась на лицо ищейки, и он выровнял поступь, улыбаясь своим мыслям. Мир снова принимал для Вало привычные очертания, пока ему удавалось обмануть самого себя и найти объяснение урагану чувств, который вызвала внутри него рыжеволосая пленница.