Новогодняя сказка.

…Где-то далеко, за пределами пространства по миру летала девушка с белыми крыльями. Особенная, неповторимая. В его сознании она всегда была особенной, яркой, недостижимой. И хоть каждый день встречался с ней в одном кабинете, хоть сидели вместе и проводили какие-то исследования, все равно на деле она была ангелом и летала где-то по миру, озаряя всех светом и улыбкой. А он оставался где-то вдали, словно его одного ограждали от ее красоты. Он пытался бежать за ней, пытался искать, и казалось, был совсем близок, и чуть-чуть оставалось, чтоб докоснуться —, но что-то отбрасывало его раз за разом, снова, словно напугал он этого невинного ангела. А она улыбалась очаровательно, отводила глаза и вновь улетала вдаль. А он так и сидел, веря, что она вновь вернется и все-таки одарит его улыбкой. И сколько лет это продолжалось? Больше пяти, и чуть ли не каждый день картина была все той же: ангел улетал в конце рабочего дня, с улыбкой говоря: «Спокойной ночи». А ночь не была никогда спокойной, всегда находилось что-то, что нарушало это странное мистическое таинство. То посиделки в лаборатории ФЭС и поиски преступников, то одинокая квартира, казавшаяся совершенно не жилой. Он не любил сюда возвращаться, все казалось ему каким-то отстраненным и чужим. Так и не смог обжить эту квартиру, его лаборатория стала для него роднее и душевнее. А тут все было обыденным и ненастоящим. Но даже не это больше его волновало. Страшно то, что не было тут его дорогого ангела, который вселял в него жизнь. Смотря на холодную снежную зиму сквозь запотевшее окно, он пытался представить, что где-то рядом с ним витает его ангел, все так же улыбается и светится. Но нет, не было ее рядом, девушка со светлыми волосами, милыми глазами, модельной походкой и точеной фигуркой оставалась где-то там, в пространстве лаборатории. И даже сон тут был не так спокоен, как на неудобном диване в буфете ФЭС. То не шел сон в родной кровати, то не снилось ничего ему, а чаще всего снились кошмары, как обрезают его ангелу крылья, как плачет она и протягивает к нему руки: — Ваня, Ванечка, помоги!.. Помоги!.. И сейчас что-то тревожило его сердце, кричала внутри душа, словно предупреждая, что тяжело ангелу, что вновь обрезают ему крылья, и теперь уже на деле. Погибает ангел, погибает! И в душе играющая музыка мигом прекращается: с треском и с болью рвутся струны невидимой скрипки, разрывается сердце и кричит. Сознание понемногу начинает возвращаться. Ощущается страшная боль в голове, где-то возле затылка, и кажется, там запеклась кровь. Очень трудно дышать, словно какая-то невидимая рука сдавила шею. Но нет на ней ничего. Что же так душит и не дает жизни? .. Он мигом понял. Он погибает, следом за своим ангелом. Нельзя допустить гибели ангела, нельзя! Нет! Нельзя! Нельзя!!! В этот миг включается слух, и слышатся отголоски его фраз, его, кто губит его невинного ангела: «Ты — лишь грязь на теле общества. А уж как противна ты ему теперь… Какая же мерзость! .. Да, именно так он думает и будет думать, так как ты — испорченная». Нет, нет!!! Как он смеет говорить такое об его ангеле! О светлой и чистой душе, о его любимой девушке с яркими глазами и милой улыбкой, с добрым сердцем! Он губит ангела! «Только надо будет сделать всего лишь одно, после чего я тебя даже отпущу и не буду с тобой ничего делать». Он хочет сделать нечто страшнее! Он хочет уничтожить душу, вытащить ее из тела и превратить в пепел, оставив лишь куклу без сердца! Но разве можно убить душу? Нельзя, нельзя, особенно душу светлого ангела! И нельзя позволить ему этого сделать! «Что?..» — испуганно шепчет ангел и плачет, и душа ее трепещет и болит. «Убей своего гения Тихонова», — вкрадчиво приказывает губитель, и всюду раскатывается злой хохот, нагнетающий страх и боль. И чувствует он, как содрогнулась душа ангела от страшных губящих слов, и словно видит, как плачет она и… умирает от боли! Исчезает его прекрасный ангел! В душе Тихонова словно загорелся какой-то огонь, который заставил забыть о боли в голове и поднял его. Ваня встал, но тот, кто губил его ангела, казалось, этого вовсе не замечал, поглощенный лишь властью над нею. Но не было власти на деле, единственное, что оставалось у обладателя страшного голоса — прошлое, которым когда-то он уже пытался ангела убить. Тогда Иван ее не знал, но сейчас гибели ангела никак не допустит. — Ах, ты! — воскликнув, Ваня накинулся сзади на неизвестного мужчину и, собрав все силы, пытался его задушить. Тот, почти не сопротивляясь, смог быстро побороть гения: сказалась, видимо, слабость раненого Тихонова. И только мужчина попытался схватить Амелину, как Ваня схватил первый попавшийся предмет, какую-то странную палку, и со всего маху попытался ударить в голову. Однако он промахнулся, и удар пришелся прямо в шею. От сильного толчка и от боли тот захрипел и упал на сырой бетонный пол. Этим воспользовалась Оксана: она быстро вытащила из своей снегуркиной шубейки пояс и связала им мужчину. Тот не сопротивлялся, лишь страшно хрипел. Тем временем Ваня, придерживая преступника, одной рукой схватился за свой рюкзак и достал из заднего кармана наручники. Девушка быстро перехватила их из руки программиста, легонько коснувшись его. И в этот миг в душе у Тихонова что-то дрогнуло. Он взглянул на Оксану и заметил на щеках у нее слезы. Слезы боли и отчаяния. Слезы страха и ненависти. — Не бойся, — дрогнувшим голосом произнес Ваня, пристально глядя Оксане в глаза. Он боялся подумать, как именно в прошлом этот человек попытался сгубить его ангела, но сознание на деле обо всем догадалось. Но и это не изменило ничего, лишь появилось дикое желание убить этого человека, принесшего боль его любимому ангелу, его прекрасной Оксане. Программист взял из рук девушки наручники обратно и закрепил их на мужчине, а поясом затянул ноги, чтобы тот не смог сбежать, и вдобавок ко всему прицепил его к какому-то крюку, вбитому в стену. Амелина лишь молча наблюдала за действиями хакера. Она не знала, что и думать; поняла уже, что Ваня обо всем догадался. Но примет ли он ее такую, испорченную, мерзкую? .. Когда этот голос говорил ей об этом, она не хотела, не желала этого слышать, а теперь сама никак не могла избавиться от своих мыслей. Этот страшный голос добился самого главного, чего не успел много лет назад: он разбил ее душу. — Спокойно, Оксаночка, спокойно, не бойся, — приговаривал Ваня, покрепче затягивая узлы на ногах преступника. Она наблюдала за его действиями, но думала совершенно о другом. Кто она есть теперь? И что от нее осталось? Как теперь вообще существовать, зная, что все вокруг будут лишь сочувственно кидать взгляды, а на деле — глупо обсуждать. И в этом почему-то она не сомневалась, хотя где-то глубоко в душе понимала, что все это вовсе не так. — Тише, тише, не думай ни о чем. Он лгал, — с этими словами девушка почувствовала, как ее обнимают чьи-то мягкие, добрые руки. Его руки. Ее начальника. Ее чудного начальника с прической аля-розетка. Мысли мчались в голове с огромной скоростью, и казалось, что больше она ничего не понимает. Хочется сбежать куда-то высоко, далеко, чтобы никто ни о чем не знал и ее никогда не видел. Она захотела стать ангелом. Амелина прижалась к плечу Вани и горько заплакала. Было страшно. И не просто находиться тут. Было просто страшно жить. — Не плачь, ангел мой, не плачь, — в гулкой тишине раздался мягкий необычный голос Тихонова. — Не плачь, пожалуйста.