Анимагия

- …и как давно? Малфой сидел, развалившись на диване, ноги удобно устроились на мягкой подставке, а в руке покоился стакан с огневиски. После тяжелого признания ему пришлось отобрать у Грейнджер ее палочку, чтобы она не смогла наложить Забвение. А она ведь действительно хотела, правда так и не поняла, откуда он об этом узнал. Гениальный легилимент скромно молчал. Они оба уже пожалели о своем решении выпить отрезвляющее зелье. В конце концов, на хмельную голову все кажется легче. Но ничего не поделать, работа есть работа. И если Малфой некоторые дела мог вершить на расстоянии, то министерского работника быть свежим и трезвым обязывало положение. Она молчала. Бормотала себе под нос какие-то слова, он мог поспорить, что в его адрес, и зябко жалась ближе к камину. Признаться в этом было тяжело. Об этом знает только Джинни, да Рон. Даже Гарри не в курсе! А тут Малфой… и куда катится мир? - Ты спишь, что ли? – Он прищурился и, отложив бокал, придвинулся ближе. Она не отреагировала. - Если жалеешь, зачем было говорить? - А зачем было настаивать? – Она вскинула голову. - Вот только не надо теперь делать меня во всем виноватым, - мимолетная усмешка. – Мы оба прекрасно знаем, что если бы ты не хотела, то и не сказала бы. - И уже сто раз успела пожалеть. Он только закатил глаза и откинулся на спинку дивана. - К врачу хоть обращалась? Или тебя устраивает перспектива навсегда остаться сильной и независимой? - Обращалась. – Слова в камин. - И? - Что «и»? - И что он сказал. – Тяжелый вздох. - Тебе, вообще, зачем это надо? – Наконец, повернулась лицом. Пожал плечами: - Интересно. Ты что думаешь, я буду тебя шантажировать? Или расскажу об этом прессе? Я прям так и вижу заголовок на первой полосе: «Героиня в войне – разведчик в постели». Или нет: «Гермиона Грейнджер не сдалась ни злу, ни гормонам» - Заткнись. Многострадальная подушка уже который раз за вечер полетела через диван. Конечно, он ее поймал. - Ты повторяешься. Давай что-нибудь новенькое. - Запустить в тебя стол? - Силенок не хватит. Она опять отвернулась к огню. На минуту стали слышны тихие завывания ветра и стук снежинок по окну. На улице начался настоящий снегопад. - Мой психоневролог, - тихо начала девушка, - сказал, что мой страх вызван вследствие резкого негативного эмоционального потрясения, а так же усилен из-за рефлекторной условности от раздражительного стимула, который не завершил эффект угасания. - А теперь для плебеев. Вздохнув, все-таки объяснила: - Мой первый поцелуй произошел в Тайной комнате. Во время битвы за Хогвартс, знаешь, крестраж в одной руке, меч Годрика в другой. Рядом лежит скелет Василиска, тоже неприятные воспоминания, а над головой звуки борьбы и знание, что там умирают люди. И, возможно, умрешь и ты. - Романтично. - Мое подсознание тоже так решило, – устало согласилась Гермиона. – После войны я думала, что все кончилось. Но ты ведь знаешь, это не то, что можно просто взять и забыть. Наверное, из-за того, что меня не отпускают воспоминания, не отпускают они и мой косвенный страх. - Но ты ведь все равно пыталась с этим бороться? - Конечно. Систематическая десенсибилизация, имплозивная терапия, метод «остановки мыслей», даже гипноз. Не хочу вспоминать об этом, это были действительно ужасные времена. Но все тщетно. - Странно. - Не совсем. – Протянула девушка, обдумывая следующие слова. Ведь если сказала «А», нужно говорить и «Б». - Поясни. - Имплозивная терапия, в сущности, представляет собой сближение с объектом страха. Довольно резкое и может вызывать негативные чувства в процессе лечения. Не всем такое подходит, но мне подошло. Однако дальше второго этапа у меня не получается продвинуться. После долгих мучений мне сказали, что проблема намного глубже, чем казалась. Подсознательно, я возвращаюсь в тот день, в то место, даже если не думаю об этом. Тогда я испытывала страх и тревогу. И мне нужно было что-то, что заставит почувствовать себя в безопасности. Точнее кто-то. Кто-то с кем я буду чувствовать себя защищенной. К сожалению, Рон не тот человек. И, надеюсь, ты теперь понимаешь, почему я все еще… страдаю своим недугом. - Теперь, да. – Кажется, в его голосе прозвучало сочувствие? - Я хотела бросить все. – Тихий шепот, но он слышит. Она знает, что слышит. – Знаешь, эту работу, обязанности. На что уходит столько времени, бросить и уехать в путешествие. Может, где-нибудь далеко от Англии, у меня бы получилось забыть, или забыться. - От себя не убежишь. – Так же тихо обронил он. - Я знаю. Наверное, если бы за этой дурацкой и нелепой фобией не прятались те события, избавиться от нее было бы легче. - Ее бы вообще не было. - Да. Здорово было бы. – В горле застрял ком. – Если бы ее не было. Оба поняли, о чем речь. Оба вспомнили ту войну. Оба знали ее цену. Она впервые увидела смерть. И, может, ее заклятье, не смертельное, но ощутимое, лишило кого-нибудь жизни. И она сама едва не погибла. А еще по ночам иногда всплывают обрывки видений. Шум, запах паленого мяса, крики о помощи и проклятья. Иногда она просыпается в ужасе, и стоит в душе час, а может и два, потому что ей кажется, что волосы насквозь пропахли дымом, а на теле все еще следы грязи и копоти. А он… потерял все на этой войне. И душу, разорванную на ошметки, душой то назвать нельзя. Гермиона вздрогнула, когда на ее плечо опустилось что-то тяжелое. - Что ты делаешь? Горячие руки легли на талию: - Помогаю тебе избавиться от твоих страхов. - По-моему, ты просто не хочешь спать на жестких подушках и решил задействовать меня в этих целях. - Как ты узнала? – От удивления он даже голову поднял. - Чувствую. В твоих действиях совершенно отсутствует сексуальный подтекст. Я бы сказала, что еще чуть-чуть и ты бы слюной капнул мне на джинсы. - Бред. Я не пускаю слюни, когда сплю. В огромном поместье, недалеко от Лондона, среди древних каменных стен, в просторной комнате, на небольшом диване сидели, прижавшись друг к другу, двое. В этот вечер, к которому привели череда странных стечений обстоятельств и не менее странный разговор, они просто сидели вместе. Оба действовали по наитию. Ведь он должен был встать, предложить ей комнату и сам уйти к себе. А она должна была оттолкнуть, поблагодарить за ужин и трансгрессировать домой. Но в этот момент не было «должны» и «не должны». Не было «правильно» и «неправильно». Было «хочу». Одно только слово. Одно чувство. Одно на двоих. И оно оказалось самым приятным, за последние пять лет. Экран телефона засветился. Циферблат показал двенадцать ночи. - С Рождеством. Она поудобнее устроилась в его объятиях. - С Рождеством. И руки неосознанно прижимают ее к груди.