Der Undergang: История Элли и Гюнше

Через день после того происшествия Фегелейн все-таки набрался храбрости и подошел к Элли, когда она завтракала со всеми остальными. Рядом с ней сидел Отто Гюнше и невозмутимо, как и всегда, уничтожал овсянку, изредка протягивая руку к чашке с чаем, от которой поднимался легкий горячий дымок. После того, как Герман едва не надругался над её телом, девушка боялась оказаться в непосредственной близости от офицера. Бледность еще не вся сошла с её лица, она покраснела, увидев приближающегося мужчину. Первым, что она придумала, это сделать вид, что она увлечена едой. И Шмидт совсем не как подобает даме начала запихивать в рот бутерброды с колбасой. Гюнше тоже услышал шаги за своей спиной. Элли поняла что он догадался, кому они принадлежат, потому что его рука тотчас же легла на её и слегка сжала. Это был призыв не паниковать. Девушка с горящими щеками отвернулась, чтобы Фегелейн не видел её пылающего лица. Отто нахмурился и отставил в сторону тарелку с недоеденной кашей. Между тем, Герман оказался подле Элли. Он откашлялся. — Кхм, — начать ему явно было нелегко, — я бы хотел попросить прощения за тот инцидент. Напился и не соображал — с кем не бывает. Не держите на меня зла. Впредь я буду… умнее. Последние слова дались ему особенно тяжело. Конечно, так подорвать свою репутацию… — Неужели? — холодно осведомилась девушка, даже не смотря на него. Она знала, что если поднимет на него глаза, то тут же расплачется. Она не желала, чтобы Герман увидел её слабость. — Элли, я… — тот запнулся — тон его был виноватым. — Гюнше, вам нечем заняться? Я хочу поговорить с фройляйн. Наедине. — Нет, одну с вами я её не оставлю, — неожиданно сказал Отто и крепче сжал руку девушки, почти до боли. Пальцы у него дрожали. Нервничает? Боится? Сердце Шмидт пропустило пару ударов от этого прикосновения. Ей показалось, что это молния пронзила её тело. Она вспомнила сны. Танцы, прогулку в парке… Как бы ей хотелось, чтобы всё это было взаправду или хотя бы сбылось в будущем. «Мне нравятся его глаза, — подумала Элли, наблюдая за напрягшимся Гюнше, — нравятся его губы, которые дарят мне короткие, но милые сердцу улыбки. Нравятся его волосы и касания. Нравится его запах — мяты и шоколада». Может, у нее что-то с носом, ведь ни того ни другого в бункере никогда не бывало. А может, это просто такой одеколон? Элли даже сейчас с упоением вдохнула этот странный аромат. Ладонь Отто была горячей, с твердой мозолистой кожей и сухая, такая, которую хочется прижать к своей щеке, как делают влюбленные. К сожалению, он не питает к ней, Элли, никаких чувств, а наверное и вовсе уже имел пару. За такого мужчину весь слабый пол в бункере подрался бы. — Что ж, — на лице Фегелейна возникло знакомое ехидное выражение. — Увидимся позже. Он развернулся и направился к выходу. Элли с облегчением вздохнула и посмотрела на Отто. Никогда прежде она не видела его таким. На лице его мелькнуло выражение крайней неприязни, он поджал губы и провожал взглядом спину группенфюрера, пока он не скрылся в коридоре. Девушка с отчаянием воззрилась на мужчину: — Отто, пожалуйста, — прошептала она, — не рассказывай никому! Я не хочу, чтобы все узнали! Он же не даст мне покоя! — Всё будет в порядке, — проговорил он. — Фюрер приказал передать тебе, чтобы ты явилась в кабинет собраний. Хаазе будет занят, а ты — его доверенное лицо. — Я буду отвечать за… за всё? О, нет, я боюсь! Господи! Гюнше, уже не смотря на неё, поднялся из-за стола, так и не доев завтрак, и направился прочь, оставив растерянную Шмидт в одиночестве. Ей не хотелось опозориться перед всеми, она не представляла, как будет отвечать на вопросы Фюрера. Его ни в коем случае нельзя разочаровывать, иначе… иначе страшно вообразить себе последствия. Она видела его некоторое время назад. Угрюмый, с дергающейся в нервозности рукой за спиной, бросивший на нее мрачный взгляд тусклых серых глаз. И вот теперь он расчитывает на хороший доклад. С другой стороны, собрание — это отличный способ узнать об успехах их армии на линии фронта, которая отныне проходила через Берлин. Страшно. И одновременно интересно. Не может же она жить в неведении. Поэтому Элли взяла с блюда небольшое красное яблоко и пошла в коридор с креслами, где обычно отдыхали офицеры. Еще издалека она услыхала звон бутылок и стаканов. Кажется, господин Бургдорф решил не являться на собрание вовсе. Фюрер терпеть не мог, когда в его присутствии распивали алкоголь и курили. Он очень серьезно относился к своему здоровью и требовал этого и от своих подчиненных. Впрочем, те легко находили лазейки, свободно дымя в помещении и пытаясь заглушить панику от неизвестности крепким спиртным. Шмидт, стуча каблуками, вошла в коридор. Бургдорф возился со стаканами, а Кребс меланхолично взирал на это зрелище. Сапоги его были вычищены, как и китель, но генерал был усталым и недовольным. Вильгельм же как всегда избегал всяческой ответственности. — А ну, — девушка грозно стукнула по столику, — прекратите это безобразие. Ганс, скажите же что-нибудь. Кребс зевнул. — Да ладно вам, — у Бургдорфа уже заплетался язык, хотя пить он умел. — До собрания еще два часа, успеем. А вы что здесь делаете, Элли? — Я заменяю Хаазе, — пожала плечами она и опустилась в соседнее кресло. — Хоть и не представляю пока, что отвечать и как отвечать. — Положение ухудшается, — пробормотал Кребс и закурил. Он выпустил колечко дыма и, приподняв одну бровь, продолжил, — Гиммлер набрал ополченцев. Последний призыв объявлен сегодня. Эти мешки с костями и оружие толком держать не умеют. Русские движутся к Рейхсканцелярии. Шаг за шагом, смерть тяжелой поступью приближается к нам. — Он сошел с ума, — еще один голос заставил Шмидт обернуться. Генералы Кейтель и Йодль. Оба взволнованные, с блестящими от пота лицами. Йодль прохаживался взад-вперед, морща лоб. — Он хочет, чтобы Вейдлинг пошел в наступление. Однако у него не хватит сил для удара! И кому-то надо оборонять город. Штайнер и его дивизия слишком далеко. Буссе и его девятая армия ослаблены мощными атаками. Нужно уходить отсюда, пока главная дорога открыта. — Куда? — с вызовом спросил Бургдорф, нахмурившись. — Фюрер ни за что не согласится покинуть бункер. К тому же, его отъезд лишь демотивирует народ. Он перестанет сражаться. — А от этого народа и сейчас есть польза? — Фегелейн ленивым шагом прошел вперед и сел рядом с Элли. — В Берлине три миллиона гражданских, если не меньше. Монке предлагал их эвакуировать и правильно делал. А Фюреру безразличны люди, верившие в него. Без них он бы не оказался у власти. — Снова эти речи, — фыркнул Вильгельм. — Вы не способны понять ничего, Фегелейн. Фюрер есть Фюрер. И я не переживу его. Никогда! Я умру вместе с ним! А вы, и Гиммлер, который погоняет вами, не имеете никакого представления о настоящей преданности. — Господа… — устало вздохнула Элли, потирая лоб. У нее вдруг заболела голова. — Тогда нам следует сказать ему, — Герман был явно доволен собой. — Что сказать? Штайнер не выступит! — Так ему и передайте, Йодль. — Он не захочет слушать. Вы сами прекрасно знаете. — Нельзя сидеть, сложа руки. — Вы с ума сошли? Он вышвырнет нас вон, как Рундштедта и Гудериана! — И что? — Мы солдаты! Мы присягали на верность Фюреру! — Это запрещает нам думать своей головой? — Кто бы говорил! Оппортунист! Беспринципный карьерист! — Простите? От разгоравшейся ссоры Элли стало дурно. Она взяла оставленную кем-то на столике газету и принялась обмахиваться ею. Всё плыло перед глазами, звуки становились приглушенными, детали вокруг нечеткими. Ей казалось, что она спит. Спит и никак не может проснуться. Этот страшный сон не кончается. Девушка стиснула зубы и вся сжалась. — Элли, вы в порядке? — над ней склонился Кребс. — Мне плохо, — она закашлялась. — Налейте воды, — коротко приказал он Бургдорфу голосом, не терпящим возражений. — А вы, Фегелейн, держите язык за зубами. Родство с Фюрером не дает вам никаких прав унижать нас. Проводить вас в комнату, Элли? — Не надо, — пробормотала она. — Я должна… должна отчитаться. — Фройляйн плохо из-за вашей грызни, — Ганс хмуро уставился на других генералов. — Скоро собрание и будьте уверены, что через час каждый из вас еще получит свое. Если сюда ворвутся русские, они не станут решать кто прав. Они пристрелят вас. Поэтому наша первейшая задача — сделать так, чтобы этого не произошло. — Спасибо, Вильгельм, — Элли приняла от него стакан воды. — Я чувствую себя лучше. Сказать по правде, я боюсь, что настанет день когда уже никто — ни я, ни вы, — не сможет высказаться. Будьте осторожными — я молюсь за всех вас. *** — Ещё раз повторяю: девятая армия должна отступить, — Кейтель утер пот со лба. — Отступить, иначе она будет уничтожена. — Девятая армия не отступит! Передайте Буссе, пусть не сдвинется с места! Они находились на собрании. Элли спряталась за широкими спинами мужчин, ожидая своей очереди для доклада. У нее подгибались коленки, но она всеми силами старалась сохранить невозмутимый вид. Хорошо, что Отто Гюнше находился в паре метров от нее. Как жаль, что она вынуждена стоять здесь и молча слушать, а не быть рядом с Гюнше. Зато теперь она отлично видела Адольфа Гитлера, сидевшего за столом, на котором была расстелена карта. — Мой Фюрер, в этом случае мы теряем 9-ю армию, — возразил было Йодль, единственный набравшийся храбрости посмотреть Фюреру в глаза. — На севере и на востоке мы обратим советские войска в бегство могучим и неослабным натиском! — Гитлер пренебрежительно махнул рукой. — Где взять на это силы? — Дивизия Штейнера ударит с севера и соединится с девятой армией, — Фюрер постепенно терял терпение. — Девятая армия не сможет продвинуться на север, — вмешался Кребс, тоже склонившийся над картой. — Силы противника в десять раз превосходят наши. — Пусть их поддержит Венк с 12-й армией! — воскликнул Гитлер, сделав вид, что только что растолковал нечто элементарное, чего остальные не понимали по неизвестным причинам. — Но 12-я армия идёт на запад, в направлении Эльбы, — поспешил расстроить его Йодль и постучал пальцем по карте. От этого звука Элли поморщилась. — Так пусть они развернутся! — почти взвизгнул Фюрер. — Тогда мы развалим западный фронт! — Вы не подчиняетесь моим приказам?! Кажется, я выразился предельно ясно! От этого крика девушке стало не по себе. Ну вот, начинается… Она случайно посмотрела на Йозефа Геббельса, стоявшего подле Гитлера. Он выглядел слегка жутко, как казалось девушке — большие глаза, похожие на выпученные, тонкие губы, пальто и галстук песочного цвета. Она слегка побаивалась этого одного из ближайших соратников Фюрера. До этого он молчал, но теперь подал голос: — Союзники с Запада поймут, что только мы можем сдержать большевиков. Мы — последний заслон на пути азиатских орд. Если мы удержим Берлин ещё несколько дней, то сумеем договориться с американцами. С американцами? Но у них ведь есть бомбы. Шмидт в тот же миг пришлось отодвинуться в сторону, так как дверь позади нее приоткрылась, и в кабинет вошел человек среднего роста, с темными волосами и такими же темными выпуклыми глазами. Он отдал нацистский салют. — Монке, вы пришли, — Гитлер поднял на него взор. — Мой Фюрер… — кивнул тот. — Сегодня я объявил план ''Клаузевиц'', — Фюрер помолчал. — Отныне линия фронта проходит через Берлин. Я поручаю вам оборону правительственного квартала. — Мой Фюрер, раз уж война пришла в Берлин, мы будем биться до последнего человека. Но в городе остались 3 миллиона гражданских. Их надлежит эвакуировать. Я уже упоминал об этом. — Я понимаю ход ваших мыслей, Монке. Но мы должны быть хладнокровны. Сейчас не время думать о так называемых ''гражданских''! — При всём моём уважении, что станет с женщинами и детьми? С тысячами раненых, со стариками? — На такой войне не бывает гражданских лиц. Фройляйн Шмидт, выступите вперед. Она сделала один маленький шажок, ощущая как краснеют щеки под голодными взглядами мужчин. Мысленно попросив Гюнше поддержать её, она, откашлявшись, начала говорить, запинаясь и делаясь совсем пунцовой. — В лазарете дела обстоят не лучшим образом, — Элли промолчала. — Для начала, нам не хватает пенициллина и еще некоторого списка лекарств. Также, мы бы предпочли, чтобы сюда перебросили еще нескольких врачей. Я и доктор Хаазе не справляемся. — Вы получите все, что нужно, — пробормотал Фюрер, устало вздохнув. — Мой Фюрер… — секундная пауза. — Могли бы вы в крайнем случае отправить меня на фронт? — Вам так скоро хочется умереть? — Я служу Рейху, мой Фюрер. И вам. — Да. Да… Сгорбившаяся старческая фигура не шевельнулась. Кажется, он больше не собирался её слушать. Ганс Кребс опустил глаза и незаметно вынул пачку с сигаретами. Что-то шумно выдохнул. Вильгельм Бургдорф поправил воротник кителя. — Ему плохо, — забеспокоилась Элли. — Неужели вы не видите? — Кребс, продолжайте, — кивнул Гитлер. — Противник прорвал оборону на широком участке фронта. На юге он занял Цоссен и продвигается к Штансдорфу. На северных подступах русские находятся между Фронау и Панковом. На востоке они дошли до Лихтенберга, Малсдорфа и Карлсхорста. — Наступление Штейнера восстановит порядок, — произнес Гитлер. — Мой Фюрер… — Кребс вдруг занервничал. — Штайнер… — Штайнеру не хватит сил для удара. Он не способен начать наступление, — закончил Йодль и голос его дрогнул. Наступила зловещая тишина. Наконец, Адольф сказал: — Пусть останутся Кейтель, Йодль, Кребс и Бургдорф. К счастью (или сожалению?) Элли была вынуждена выйти в коридор вместе со всеми. Но тут же она осознала, что поступила правильно. Раздавшийся крик, полный злости и неверия, едва не вызвал у нее обморок. — Это был приказ! — Фюрер был в страшной ярости. — Наступление Штейнера было приказом! Кем вы себя возомнили? Осмелились нарушать мои приказы?! Вот, значит, до чего дошло. Генералы мне лгут! Все вокруг мне лгут, и даже СС! Все наши генералы -кучка презренных и трусливых предателей! — Мой Фюрер, эти люди проливают кровь за вас… — затараторил Бургдорф, по-прежнему не смея поднять глаз. — Трусы, предатели, ничтожества! — Мой Фюрер, ваши слова чудовищны! — Генералы — это отбросы нации! У них нет чести! Только зовутся генералами! Годами трут задницу в военных академиях, где их учат, как держать нож и вилку! Долгие годы генералы строили мне козни! Они всегда были только помехой на моём пути! Надо было давно перебить весь офицерский состав, как сделал Сталин! На какое-то время всё утихло. Элли выдохнула. Однако Гитлер еще не закончил: — Я не учился в академии. Но я сам, в одиночку, завоевал всю Европу! Предатели! Я с самого начала был окружён предателями! Какое чудовищное предательство перед лицом германского народа! Но предатели ответят. Собственной кровью ответят! Они ещё захлебнутся в собственной крови! Шмидт вздрогнула и спрятала лицо в ладонях. — Мои приказы были отданы в пустоту, — проговорил Фюрер. — В таких условиях невозможно командовать… Всё кончено. Война проиграна. Но вот что, господа, если вы думаете, что я собираюсь бежать из Берлина, вы крупно заблуждаетесь. Я лучше вышибу себе мозги. Поступайте, как знаете. На плечо Элли легла чья-то рука. Она обернулась. Это был Фегелейн. — Мужайтесь, — сказал он тихо. Девушка утерла выступившие слезы с щек.