Змеиный сын

Листья тихо шуршат над их головами, пока ветер ревниво пощипывает древесные кроны. Пит замечает лань среди шершавых стволов, прищуривается, чтобы разглядеть добычу получше, прицеливается из лука. Юноша старается выровнять дыхание, но конь под ним начинает беспокойно бить копытом: Фобос мотает тяжелой головой и недовольно фырчит. Стрела всадника дрожит на тетиве, а сам он тихо бормочет проклятья. Шумно втягивает носом воздух и поудобнее перехватывает оружие. Задерживает дыхание и прицеливается так долго, что легкие начинает жечь. Все тело зудит от тяжелых взглядов солдат за его спиной — Пит знает, что они считают его слабым ребенком. Отец его тоже таковым считает. Под рваную барабанную дробь в ушах царский отпрыск готовится спустить стрелу с тетивы, когда совсем рядом мелькает серебристый наконечник. Животное на том конце поляны пугливо вскидывает голову, передергивает ушами и пускается наутек, оставляя стрелу с резким свистом разрывать воздух. Оборачиваясь, Пит замечает отца, который недовольно поджимает губы. Пандион, разочарованный своим промахом, натягивает улыбку. Сын злится. — Я вполне мог и сам, — грубо бросает он правителю. — Мы бы подстрелили этого зверя, а теперь придется блуждать по лесам до заката. — Верно, мой мальчик, придется, — отец указывает загорелой рукой на отряд мужчин, пеших и всадников, с десяток собак и небольшой обоз с добычей. — А знаешь, почему? Потому что я хочу принести с охоты знатную добычу, а вы должны исполнять мои желания. Темные жилы проступают на руках Пита от напряжения, с которым он цепляется за древко лука, дышать от злости ему тяжело, а ремень от колчана со стрелами стальным обручем сдавливает грудную клетку. Громко выдохнув, юноша поворачивает Фобоса направо —спешит к отряду в полной тишине. После возвращения из Лаконии Пандион стал еще надменнее и злее: острые мысли режут его гордость по живому каждую секунду. Все планы о походе пошли прахом, а и без того слабые связи со Спартой вот-вот порвутся. Царь винит в этом не сына и даже не богов, он зол на себя, и ярости этой так много, что она накрывает с головой всех жителей дворца. Плотными комками раздражение вновь подкатывает к горлу царя: что себе позволяет этот жалкий щенок? — Я хочу, чтобы ты извинился, — хриплые слова летят следом за юношей, но тот не оборачивается. Взгляды людей вокруг сочатся удивлением и страхом, а сердце Пита щемит — неповиновение будет дорого ему стоить, но он не может вечно потакать прихотям отца. Багровые пятна ползут по лицу царя, с щетинистых щек и выше. Солдаты напряженно выпрямляются в седлах, а те, что идут пешком покрепче сжимают в руках рукояти мечей. Все прекрасно знают, какого попасть в немилость государя. — Пит, — громовым раскатом голос отскакивает от древесных стволов, петляет меж веток, путается в траве, поглаживает светловолосого юношу по спине. — Я обращаюсь к тебе. Настойчиво, на грани припадка безумия, отец вновь устраивает сцену перед всем отрядом. Все рабы и слуги давно знают о его диком нраве, громких криках. Пит помнит, как Пандион впервые высек его — мальчику тогда исполнилось лет семь, не больше. Мать, конечно, была против и защищала свое дитя, будто спятивший зверь, но супруг оставался непреклонен — сын должен усвоить урок. — Обернись, разрази тебя Зевс! — громкий оклик не заставляет Пита поднять взгляд от земли. Юноша останавливает коня, замирает, вперившись взглядом в землю, рассматривает крошечных жуков в переплетении зеленых лент травы. «И не подумаю», — бормочет он, напрягаясь всем телом. Шутить с Пандионом не стоит, особенно, когда он так зол. Но Пит не повинуется. Отчего-то именно сейчас он решает, что пришло время дать отпор властному родителю. Под растерянным взглядом мужчин чуть поодаль, он чувствует себя неуютно. Кто-то из этой пестрой алой массы людей, что пропитана потом и грязью, громко кашляет, и это заставляет Пита вздрогнуть. — Можешь хотя бы раз повести себя, как мужчина? На этот раз выпад царя попадает в цель. Пит смотрит на отца через плечо, сжимает зубы, спустя мгновение он все же решает ответить. Убирает лук за спину — теперь оружие тугой тетивой прикасается к лопатке. Фобос громко пыхтит, и его всадник легко похлопывает коня по спине, спрыгивая на землю. Сквозь слепящие солнечные лучи он видит нахальную улыбку отца, шумно втягивает носом воздух, сдерживая обиду и горечь под ребрами. Неужели, ему нравится глумиться над собственным ребенком? — Я уже веду себя, как мужчина. А вот ты больше похож на животное, не знающее человечности и сострадания. Эти люди, — испачканный в грязи палец указывает на переглядывающихся мужчин в стороне, — прошли пешком целые мили, пока ты пьешь вино и распеваешь песни на всю чащу, распугивая зверей. Думаешь, им нужна эта охота? Пандион хмурится, прищуривается и слезает с коня. Он едва не падает, когда вылезает из седла, но успевает ухватиться за косматую гриву, наклоняя громадную шею скакуна к земле. Поправив хитон, отец шагает к Питу, шаркая ногами по примятой траве. На губах кривоватая ухмылка, но юноша знает, что за ней скрывается: в глазах напротив бурлит черное море из злости и смрада. Лишь подойдя вплотную Пандион позволяет улыбке превратится в оскал. Собаки начинают громко лаять, а солдаты ждут, чем все закончится. — Ты считаешь, что я веду себя недостойно для царя? — мутные глаза изучают лицо Пита. — Да. — Потому что эти оборванцы топают за мной пешком? — он хохочет. — Что же, мне их всех себе на руки взять? Они так устали? — Эти мужчины сбили ноги в кровь, пока тебя везет конь. Ты не прошел и полмили за два дня пути. Пандион морщит нос, изгибая губы в гримасе отвращения, качает головой, приближаясь к сыну. Мертвая тишина с резким воем разрывается, когда звук удара пугает птиц на ветках вокруг. Царь удовлетворенно сжимает ладонь в кулак: пощечина получилась сильнее, чем он рассчитывал, но мальцу такой урок не повредит. Они стоят в центре кривой поляны: сын и отец, так похожие друг на друга, так друг друга ненавидящие. Пит прикладывает руку к красной отметине на щеке, поднимаясь на ноги, потирает бордовое пятно в форме ладони отца. Облизывает кровь с треснутых губ. Шипит не от боли, от злости. — Так что ты сказал? Я не расслышал. Повтори. Шумно вдохнув, юноша собирает в груди крупицы оставшейся храбрости и выпаливает: — Я сказал, что пока твои солдаты сбивают ноги в кровь и изнывают под палящим солнцем, ты пьешь вино и набиваешь брюхо, которое сам уже скоро не сможешь нести. Ярость успевает сверкнуть в его глазах, а рука замахнуться вновь, когда стоящий справа от Пита конь лягает царя копытом. Подкова Фобоса ударяет мужчину прямо в лицо, с бульканьем и хрустом трескающихся костей, опрокидывая Пандиона на спину. Пит не сразу понимает, что произошло, но когда оцепенение спадает с юноши, он присаживается на колени около хрипящего родителя. От вида алого месива в вязкой красной жиже там, где было морщинистое лицо отца, все нутро скручивается в тугой узел. Глаза налиты кровью, нос вдавлен внутрь, а изо рта бегут красные струйки. Царь не может вдохнуть. Шея вывернута в сторону, в затылке дыра — Пит замечает ее, когда поглаживает Пандиона по волосам. Отец кашляет, харкает кровью, а влага с железным привкусом струится по развороченным зубам и вспоротым деснам. Пит не зовет на помощь ошарашенных солдат и даже не льет слез. Он знает: отцу все равно не помочь. Душа афинского правителя уже на пути в Аид.

***

Огонь горит ярко. Ленты пламени лижут сухие ветки, с громким хрустом пожирают древесину, пуская густой черный дым. Жженной плотью пока не пахнет, но Елена знает, что скоро смрад заполонит всю площадь. Погребальный костер для этого ублюдка следовало устроить подальше от города, но Пит настоял на центральной площади. Ее наивный мальчик, он переминается чуть поодаль, за дрожащей стеной пламени, не моргая смотрит на блеск доспехов среди плотного жара. Сын едва не плачет, царица это видит: щетинистый подбородок дрожит, а глаза блестят вовсе не от жара огня. Она поправляет свою черную накидку, встряхивает копной волнистых волос и, дернув за рукав служанку, спешит ко дворцу. Незаметно проскальзывая по улочкам, пока зеваки собираются вокруг кострища, что пускает черный дым в небо густым столбом. Женщины плачут, обнимая за плечи своих детей в оборванных хитонах, взъерошенных, с торчащими костями, что размазывают пыльными ладонями грязь по лицу. Елена фыркает: нашли по ком плакать. Пьяный, грубый, жестокий — вот их царь за стенами городской площади. Царица разыгрывает скорбь уже несколько дней, но в душе ликует: она свободна от этого гнилого существа. Весь мир теперь от него свободен. Младший сын, Пелей, так долго и протяжно плакал этой ночью — женщине пришлось спеть ему с десяток колыбельных прежде, чем он заснул потирая опухшие от слез глаза. Царица злится: даже после смерти Пандион не может оставить мальчиков в покое. Патрокл вчера до полусмерти избил военного наставника, который не пускал его к телу отца с утренней тренировки, а Пита и вовсе обвиняют в убийстве. Злые языки уже чешут об этом по всему городу: одни говорят о яде, что Елена подмешала мужу в вино, другие уверены, что царский отпрыск специально ударил коня чем-то острым, чтобы тот лягнул своенравного родителя. Бедняги и торговцы вот-вот лопнут от разных слухов. Не далеко и до россказней о магии, которую царице постоянно приписывают. Тихий шорох сандалий за спиной заставляет Елену обернуться: ворота остались позади, но женщина осторожничает, боится. Узнав в оборванце, измазанном сажей, старого друга, она устало потирает лоб ладонью и останавливается. Хеймитч улавливает напряжение и испуг в колючем взгляде, громко кашляет и прикладывается к меху с вином. Махнув рабыне рукой, отсылая девушку прочь, Елена оглядывается вокруг: никого. —Все готово, — тихо начинает мужчина, подойдя ближе. — Кассиопея мертва? — Да, и вся ее семья. Ваши солдаты сработали быстро: виллу, в которой ее застали, уже подожгли. Царские воины потушат огнь, как только сгорит та половина, в которой остались трупы. Царица поджимает губы: ей жаль убивать невинное дитя в утробе матери, но Елена старается защитить своих сыновей. Пачкает руки ради них, ради себя самой. — Жену Пандиона нужно было убрать с дороги, ты ведь понимаешь. Девчонка и ее отродье слишком опасны для Пита, — бормочет она, поднимая тяжелый взгляд на Хеймитча. Советник кивает. — Я понимаю, зачем Вы это сделали. Передо мной оправдываться не нужно. Царица кивает, поправляет браслет на руке. Хеймитч уже собирается идти, когда она хватает пропойцу за руку, окликая: — Пит не должен об этом узнать. — Царю не станут докучать такими мелочами, я об этом позабочусь. Елена не сомневается в Хеймитче, не задает лишних вопросов, не боится его предательства. Женщина твердо уверена в верности советника — мужчина опекал ее с самого первого дня в доме Пандиона, помогал освоиться в этом гнилом месте, кишащем людьми со змеиными повадками: один неверный шаг, и клубок ядовитых тварей тебя прикончит. В своих покоях царица убаюкана шуршанием змеиной чешуи: ее питомицы ползают по постели, холодят мраморную кожу, касаясь влажными языками лодыжек и запястий. В царство Морфея она отправляется под эту затейливую мелодию. Такая музыка ее ушам даже приятнее, чем треск горящих веток в погребальном костре мужа. К обеду Елена чувствует себя уже не такой уставшей и измотанной, а потому решает не откладывать разговор с сыном. Царица зовет служанок, чтобы те поймали всех змей и снова убрали их в горшок. Умывается, приказывает расчесать ее растрепавшиеся волосы, меняет измятый черный хитон на кипельно-белый, с изумрудными брошами на плечах. Свою диадему она не снимает — пусть все во дворце видят, кто их правительница. И слуги замечают, почтительно кланяются, пока она петляет по коридорам, спрашивая о Пите. В покоях нового царя пусто, а рабы не видели его с самого утра. После погребального обряда отца юноша вернулся во дворец, но куда пошел, никто не знает. И только седой старец, что носит тяжелые бочки с водой для поваров, говорит, что слышал, как ее мальчик обещал немного посидеть с братом. — Но ведь Патрокла нет в городе, — недоуменный голос царицы заставляет старика вздрогнуть. Он едва не роняет свою тяжелую ношу в дубовой бочке. — Нет, Ваше Величество, он был с тем, что помладше, с Пелеем. Елена уходит, даже не поблагодарив раба. Думает о том, как объяснить все Питу, как заставить его мыслить разумно, как не получить десяток колкостей в ответ на свою заботу. Женщина знает, что сыну пришлось нелегко, да только вот ей еще труднее. Она беспокоится о нем, оберегает свое дитя, которое так упорно брыкается, когда она пытается помочь ему советом. Питу кажется, что он уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения в одиночку, а опека матери его душит, с каждым днем сжимаясь все туже и туже вокруг шеи. Царица же хмуро качает головой — ее дети еще слишком малы и беззащитны перед изощренными плутами и лжецами вокруг. Все так и норовят причинить им вред, даже сама судьба обнажает белые клыки в зверином оскале. Мать застает Пита на краю постели младшего брата: юноша рассказывает мальчику какую-то легенду: — Поздним вечером, когда на землю уже опустились густые сумерки, у скалы показался чудовищный лев, с длиной, косматой гривой. Тихо ступая своими громадными лапами по земле, он принюхивался, шевелил ушами, скалил зубы. А почуяв человеческий запах, грозно зарычал и стал бить хвостом по земле, поднимая дорожную пыль. И тогда Геракл, натянул тетиву своего лука и выпустил в зверя три стрелы, одну за одной… — Геракл защищал свою семью? — прерывает рассказ малыш. — И всех людей в округе. Немейский лев был ужасным чудовищем и убил многих доблестных воинов. — А рядом с Афинами водятся такие звери? — Какие? — Как этот лев. — Нет, Пелей, — Пит похлопывает мальчика по руке, голос его приобретает ласковые нотки, такие сладкие для материнского слуха. — Будь здесь такое чудище, мы бы уже давно о нем узнали. — А если он прячется? — ребенок приподнимается на локтях и с любопытством заглядывает брату в глаза. — Скрывается в скалах у моря и поджидает добычу? — Люди не живут рядом с этими скалами. Лев бы давно умер от голода. — Может быть, он питается заблудившимися путниками и однажды, когда будет ужасно голоден, нападет на наш город. Что будет тогда? Нас больше некому защитить, ведь папа… — детский голосок срывается на тихий всхлип, и сердце у Елены отчего-то противно сжимается. — Не бойся, — шепчет ему Пит, наклоняясь поближе. — Совсем скоро ты станешь храбрым и сильным воином и сможешь защитить целый город. Пелей широко распахивает глаза, утирает слезы ладонью: — Правда? — Конечно. — Но тогда кто будет защищать нас, пока я еще маленький? — хмурит малыш брови. Пит поджимает губы. — А пока за всеми нами присмотрю я, договорились? Слабо улыбаясь, Пелей кивает, а старший брат улыбается ему в ответ: — Вернемся к Гераклу? — Да. Низкий голос льется жидким бархатом, забирается в каждую трещинку на стене. И хотя старший изредка натянуто улыбается, глаза его полны печали и тревоги. Елена долго стоит в дверях, наблюдает за своими детьми, ждет, когда Пелей уснет. У Пита уходит не слишком много времени на то, чтобы убаюкать брата — к середине рассказа малыш уже спит. Пит потирает глаза, поднимается на ноги, целует Пелея в лоб, поправляя светлые пряди, что щекочут мальчику веки. К дверям он идет свой привычной, по-медвежьи шумной походкой: громко стучит сандалиями по мраморной плитке. Удивленно замирает, увидев мать. Былая нежность тает в голубых глазах, а взгляд становится пронзительным и жестким. Елена замечает, каким измученным выглядит ее сын, тянет холодные ладони к его щекам, поглаживает по короткой щетине. Несколько секунд Пит терпит материнскую ласку, а после отшатывается — Елена никогда не приходит просто так. Матери вновь что-то нужно. Царица замечает перемену в настроении юноши и решает сразу перейти к делу — она готова встретиться с его каменным упрямством. Женщина даже уверена в своей победе: мальчик сейчас слишком измотан и расстроен, чтобы долго с ней спорить, да и спящий Пелей спасет Елену от громкой ссоры. Она знает, что усмирить пылкий нрав Пита будет непросто — слишком уверенный в своей правоте, не прислушивающийся к чужим советам. Совсем как его отец. — Нам нужно поговорить, — бормочет она, юноша пожимает плечами. — Мама, я не готов снова об этом слушать, — он откликается тихо, шепотом, но Елена слышит громовой крик, что таится в напускном спокойствии. — Нет, ты готов, — упрямится царица. — От этого теперь зависит жизнь каждого из нас. В народе ходят слухи о том, что это ты убил Пандиона, люди могут поднять бунт. — Чужие грязные языки меня не волнуют. Женщина фыркает от злости: — Можешь ты хотя бы раз в жизни прислушаться к своей матери? — Не в этот раз, — устало начинает Пит. — Поговорим об этом позже. Мне нужно отдохнуть перед походом в Спарту. Отряд отправляется завтра на рассвете. — Ты вновь едешь в Лаконию? — Да, и на этот раз беру с собой Хеймитча. Нам нужны их солдаты в войне с Персией. Глаза женщины полны гнева, внутри радужки трещат молнии. — Этот дурак и тебя заразил своими бреднями о завоеваниях! Войну и кровь ты ставишь превыше семьи, оставляя мать и братьев на растерзание этим городским стервятникам! — Я оставил вас в безопасности, с полными животами и воинами, что будут вас охранять. — Со стражей, которую подкупят, чтобы нас убить и посадить на трон нового правителя! Неужели, ты этого еще не понял? Тебе необходим наследник, чтобы сохранить свою жизнь и жизнь братьев, сохранить власть. Пит вновь готов спорить, но слыша тихое шуршание простыней, оборачивается к брату: Пелей беспокойно вертится во сне, причмокивает губами, громко сопит. Одна мысль о смерти этого малыша заставляет юношу сжать зубы от злости, а ладонь вцепиться в рукоять меча. Сейчас Пит слаб и сломлен смертью Пандиона, но он знает, что должен позаботиться о своей семье. Уверен, что сделает ради них все. Слишком много обязанностей свалилось на его плечи за последние два дня, слишком много советов будоражат душу, сдирают корку с ран на сердце, которые и так кровоточат. Советники ждут от него мудрости его отца, мать желает увидеть в намерениях сына свою собственную волю и хитрость, но до самого Пита никому нет дела. Теперь он пешка в чужих играх — стал ей с того самого момента, как предыдущий афинский царь испустил свой последний вздох. Хотел бы отец такой участи своему отпрыску? Ожидал ли ее? Пронзительные глаза напротив ждут ответа. Пит закрывает лицо руками, потирает виски. — Прошло всего два дня с его смерти. Свадьба во время траура оскорбляет память усопшего, и ты об этом знаешь. — Мертвые уже в безопасности и осыпают проклятиями твои предрассудки. Обычаи придумали мы, живые, чтобы дать себе оправдание, наплакаться всласть, но у тебя сейчас нет на это времени. Ты должен выбрать одну из знатных афинянок, жениться и оставить дитя, прежде чем уйдешь в поход, из которого можешь и не вернуться. Юноша качает головой. Сжимает кулаки, вдыхая густой ладан свеч, наконец, кивает, заставляя Елену ухмыльнуться. — Хорошо, к этому вопросу мы вернемся после моей поездки в Лаконию. Как только я смогу уладить дела с Агисом, мы поговорим о женитьбе, которую ты так жаждешь. «Готов поспорить, уже и кандидаток нашла», — думает Пит. Мать порывисто обнимает сына, целует его в колючие щеки, скрывается за дверью, когда он слышит тихое: — Я непременно тебе напомню.