Страна радуг

- Жоффрей, - прошептала Анжелика, проводя рукой по его щеке. Граф легко коснулся губами ее виска, обернулся к собравшимся и обвел их пристальным взглядом. Потом широко улыбнулся. — Господа, я думаю, настало время прояснить ситуацию. Позвольте представиться вам снова - мое имя граф де Пейрак де Моранс де Ирристрю. Я такой же бродяга и изгнанник, как и вы, господа, - он церемонно поклонился протестантам. - Но некогда я был владетельным сеньором, мои земли в Лангедоке и Аквитании были огромны, богатства — несметны. Зависть короля Франции, которого пугало феодальное могущество провинциальной знати, сделала из меня скитальца, человека без имени, без родины, без прав. Меня ложно обвинили в бесчисленных преступлениях, приговорили к смерти — и я был вынужден бежать из страны. Я потерял все: земли, замки, власть; меня навсегда разлучили с моей семьей. С женщиной, которую я любил, которая была моей женой и подарила мне сыновей… Он на мгновение замолчал, словно собираясь с мыслями. — Сегодня я рад этим испытаниям, ведь, несмотря ни на что, остался жив и не утратил главного — бесценного сознания, что существую в этом мире не напрасно. К тому же, счастливый случай вернул мне женщину, которую я люблю. Он поднял руку, в которой лежала рука Анжелики. — Вот она… Вот женщина, с которой восемнадцать лет назад я сочетался браком в Тулузском кафедральном соборе, со всеми почестями и пышными церемониями. Вот графиня де Пейрак де Моранс д'Ирристрю, моя жена. Анжелика была ошеломлена этими неожиданными словами почти так же, как и все остальные. Она бросила на мужа растерянный взгляд, и он ответил ей заговорщической улыбкой. Все было так же, как давным-давно, в Тулузском соборе, когда он тщетно пытался успокоить свою испуганную юную жену. Да, Жоффрей в полной мере сохранил свое пристрастие к театральным эффектам, так присущее горячим и пылким южанам. Чувствуя себя как нельзя более непринужденно и очень довольный произведенным впечатлением, он слегка подтолкнул Анжелику вперед и повторил: — Моя жена... Графиня де Пейрак… Первым пришел в себя Флоримон. - Отец! Берн вздрогнул от этого вскрика, как от удара. Как и все, пораженный до глубины души этой сценой, он теперь только заметил, что юноша — точная копия человека, который его породил, но в то же время в его лице, особенно в выражении лица, может быть в улыбке, было что-то, неизбежно вызывавшее в памяти образ Анжелики. И, видя в этом двойном сходстве неопровержимое доказательство того, что женщина, о которой он грезил, принадлежит другому, что она связана с этим другим и с этим мальчиком узами, о крепости которых он никогда не догадался бы сам, мэтр Габриэль вдруг понял безмерную глубину своего одиночества. Для него все было кончено. Флоримон сделал шаг по направлению к де Пейраку и смущенно замер на месте. Тот сам подошел к сыну и положил руку ему на плечо. - Вот вы и нашли меня, мессир, - он тепло улыбнулся Флоримону. - А вскоре вам предстоит встреча с вашим братом. - Матушка, вы слышали? Я же говорил, что отец и Кантор ждут нас за океаном, в стране Радуг! - сверкая глазами, обернулся к Анжелике юноша. Граф задумчиво произнес: — Страна Радуг? Пожалуй, вы правы, сын мой. Это название очень подходит тому месту, куда я везу вас. Времена года одевают его то в изумруды, то в золото. Море удивительной голубизны омывает берега цвета утренней зари… Анжелика с волнением отметила, что он снова заговорил поэтическим языком лангедокских трубадуров. — Значит, вы не везете нас в Бостон? - раздался голос Маниголя. Жоффрей посмотрел на него. - Бостон? Как пожелаете, господа, но не лучше ли будет для вас отправиться со мной в Мэн? Там вы сможете основать свое поселение, новый порт, возродить покинутую вами Ла-Рошель на новых свободных землях... Гугеноты переглянулись. - Какие гарантии успеха этого предприятия вы можете нам дать? - Никаких! Там все будет зависеть только от вас и вашего желания создать процветающую колонию. Со своей стороны я обещаю вам всяческую поддержку. - А если мы не примем ваши условия? - Что ж, тогда я отвезу вас в Бостон, - он обернулся к Анжелике и обнял ее за талию. - Черт возьми, я так счастлив сейчас, что готов доставить вас хоть на край света! - Ну что ж, мы будем иметь это в виду, монсеньор, - проговорил, невольно улыбнувшись, Маниголь. *** В то время, как Жоффрей отошел в сторону, чтобы поговорить наедине с сыном, к Анжелике подошел мэтр Берн. Она вся напряглась, ожидая упреков, но он заговорил с нею очень спокойно, и у нее отлегло от сердца. — Сударыня, я сожалею о своих поступках. Вы держали меня в неведении относительно уз, связывающих вас с господином де Пейраком, и именно в этом причина моих ошибок. Ибо несмотря на… Он запнулся, потом с усилием продолжил: — ..мою любовь к вам, я бы никогда не покусился на священные узы брака. Муки, которые я испытывал из-за того, что вы увлечены другим, были усугублены уверенностью, что вы ведете себя недостойно. Теперь я знаю, что это не так. И я очень рад. Он тяжело вздохнул и понурил голову. Анжелика кивнула. — Спасибо, мэтр Берн. Вам тоже есть, в чем меня упрекнуть. Я не была с вами вполне откровенна. Не могла объяснить вам, что со мной случилось. После пятнадцати лет разлуки, когда я считала себя вдовой, случай свел меня с тем, кто некогда был моим мужем, и мы... не сразу узнали друг друга. Владетельный сеньор, которого я помнила, стал морским бродягой, искателем приключений. Мой муж превратно истолковал мою привязанность к вам, и между нами начались ссоры. Но теперь все забыто, и мы можем, не таясь, сказать о нашей любви. Лицо Берна исказилось. Бедняга так и не излечился от своей страсти. Он бросил на Анжелику взгляд, полный тоски, и она поняла, как тяжело у него на душе. — У меня словно сердце разрывается на части, — проговорил он сдавленным голосом. — Я никогда не думал, что можно испытать такую боль и не умереть, никогда не знал, что от любви можно так страдать... Сегодня я потерял все. У меня ничего не осталось. В это время за его спиной показалась Абигаэль, ведущая за руку Шарля-Анри. Анжелика быстро проговорила: - Мэтр Берн, возможно, вам станет легче, когда, оглянувшись вокруг, вы увидите, что есть и более достойные объекты для любви, чем я. И ближе, чем вы думаете... Он бросил на нее тоскливый взгляд. - О чем вы? Но Анжелика уже подхватила на руки подбежавшего к ней сына и прижала его к себе. - Мальчик мой! Абигаэль остановилась около торговца. - Сударыня Анжелика нашлась! Какое счастье! А я все ждала, пока малыш проснется, а то еще, чего доброго, он снова бы расплакался, оставшись один. - Да, нашлась... - Берн рассеяно посмотрел на Абигаэль, а потом улыбнулся через силу. - Нашлась... Жоффрей, закончив разговор с Флоримоном, обернулся к Анжелике. - Дорогая, подойдите ко мне. Когда они с Шарлем-Анри приблизились, он склонился к мальчику. - Сударь, вы помните, что я принял вас в команду? - Да, монсеньор, - смущаясь, ответил малыш. - Так вот, с этого дня, помимо вас, в нее будут входить еще и ваша матушка с братом. - Маме придется лазать по вантам? - изумленно посмотрел на пирата Шарль-Анри. - Нет, ну что вы, я думаю, до этого не дойдет. Положим, она будет помощником капитана, как вы думаете? Флоримон фыркнул. - Братец, монсеньор Рескатор - мой отец, помнишь, я тебе про него рассказывал? А в Америке, куда мы плывем, нас ждет Кантор. Шарль-Анри прижался к матери. Он чувствовал, что сейчас происходит что-то важное и что мама сильно взволнована. - Сударь, - Жоффрей серьезно посмотрел на мальчика. - Я знаю, что ваш отец погиб. И мой долг, как мужа вашей матери, взять вас под свою опеку. Я выращу вас, как собственного сына, и постараюсь дать вам все, что положено вам по праву рождения, как дворянину. Ну а кроме того, - граф озорно улыбнулся. - Вы пополните ряды пиратского экипажа "Голдсборо". Ну как, по рукам? - и он протянул Шарлю-Анри раскрытую ладонь. Тот некоторое время помолчал, а потом крепко пожал ее. - Договорились, монсеньор! - лихо выкрикнул он. Все вокруг заулыбались, а Анжелика бросила на Жоффрея полный восхищения взгляд. - Любовь моя, - тихо прошептала она и слезы радости заблестели у нее на ресницах. Воистину, это был день чудес! *** Когда они наконец-то остались одни в каюте графа, Анжелика тотчас оказалась в его объятиях. - Я чуть с ума не сошел сегодня ночью, когда думал, что вас смыло за борт, что больше никогда вас не увижу, - еле слышно прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы. - Я понял, что вы - самое драгоценное сокровище, что есть у меня... Моя дорогая незнакомка, моя удивительная жена... Пальцы Жоффрея касались волос Анжелики, скользили по ее гладкой коже, ласкали нежные формы. — Вы словно совсем другая женщина в своей красоте, в своей силе, — говорил он ей совсем тихо. — И та же самая, моя прекрасная фея из Пуату… Так как мы всегда остаемся тем, что мы есть. Но ваша душа блуждала, подобно звездам, по опасным и темным местам и, подобно звездам, приобрела еще более ослепительное сияние, лучи которого уходят за пределы видимых границ. Та же самая… но вышедшая из очистительных вод, обновленная, подобно Афродите, рожденной из перламутра раковины и дыхания весны. — Вы навсегда останетесь поэтом из Лангедока, - улыбнулась Анжелика. — И я всегда буду воспевать Даму своих грез. А вы слушаете меня, глядя так, что будите во мне нетерпеливое и страстное желание совершать подвиги. — Это от того, что ваши слова приводят меня в состояние блаженства. С тех пор, как я вас узнала, мне кажется, что всякое слово из ваших уст вдыхает жизнь в мою душу. — О! Но и у вас вполне достаточно поэтического вдохновения, мадам! Как красиво сказано! - Жоффрей прикоснулся к ее лицу, которое светилось от счастья, нежности и любви к нему. Он прошептал: — Отныне вы моя, только моя... И я готов сразиться со всем миром за право безраздельно владеть вами... И он прильнул губами к ее губам. Ночь без конца… Ночь, полная ласк, поцелуев, признаний, произносимых шепотом и повторяемых вновь и вновь, недолгого сна без сновидений и упоительных пробуждений, отдаваемых любви… Их снова соединили узы плоти, дарящие им блаженство и сладкие воспоминания, — те узы, что продолжали притягивать их друг к другу через время и расстояния. Казалось, он открывает ее для себя заново, как мужчина, в первый раз познающий женщину, о которой долго мечтал. Руки Анжелики сами собой обняли его, потом ей вспомнились некогда привычные движения — но теперь в них было что-то новое и волнующее. Ее любимый, мужчина, созданный для нее, снова был с нею. С ним все было естественно, просто и прекрасно. Принадлежать ему, замереть в его объятиях, отдаться на волю его страсти и вдруг осознать со страхом и ослепительной радостью, что они наконец-то вместе... Теперь у нее будет иная жизнь. Ночи больше не принесут ей холодного одиночества, напротив, они обещают ослепительное блаженство, упоительные часы полного счастья, нежности, спокойной истомы… И все равно, какое у них будет ложе: бедное или роскошное, и что будет вокруг: суровый зимний лес или хмельное благоухание лета. Всегда, всегда, будь то в пору опасностей или мира, в дни успехов или неудач, она будет ночь за ночью спать подле него. Эти ночи станут убежищем для их любви, приютом для их нежности. А еще у них будут дни, полные открытий и побед, много дней, которые они проживут рука об руку. Начинался новый день, снимая один за другим покровы ночи. Анжелика, не помня себя от счастья, снова глядела в лицо своего возлюбленного, и ей все еще не до конца верилось, что она видит его не во сне. Она чувствовала, что отныне уже не сможет обходиться без его объятий, без его ласк, без той нежности, которую она читала в его глазах, еще недавно смотревших на нее так сурово. Она наслаждалась тем свежим, безмятежно ясным видением мира, которое можно испытать разве что на заре юности, и в колыхании волн, утихших после вчерашней бури, была такая же сладкая истома, какую Анжелика ощущала и в себе самой. Жоффрей помог ей одеться и без слов протянул руку, приглашая следовать за ним. Они встали у резных перил, и он прошептал: - Смотрите. Занимался рассвет, разукрашивая воды, утратившие за ночь свою голубизну. На серой поверхности постепенно проявлялись золотистые блики, являя миру свои истинные краски. Так и их души, утратившие за годы разлуки свое тепло, отогревались в свете возрожденной любви. Корабль еще спал, окутанный предрассветной дымкой, и Анжелика с уверенностью поняла, что, что бы ни случилось, какие бы бури еще не встретились на их пути, им больше не страшны дни холодного одиночества, ведь жизнь открывалась их любви...