Just Married / Просто женаты

– Ой, мистер Ли, вы здесь… Простите, я не знал, ваш муж сказал, что вас не будет дома, и отправил меня, чтобы подготовить все к ужину… – начал оправдываться Чонсу, увидев точно так же растерявшегося Хёкджэ в прихожей. – Да? – улыбнулся Хёкджэ, не зная, что ему делать в такой ситуации. Конечно же, зачем заморачиваться самому с ужином, если можно попросить подготовить все помощника, а он как дурак мчался домой, боясь, что не успеет организовать все в лучшем виде. Несмотря на все, что происходило между ним и Донхэ, Хёкджэ ни за что в жизни не стал бы разочаровывать родителей, которые возлагали на него и этот брак столько надежд, и если такова их воля, то пусть они наслаждаются нарисованной в собственном воображении картинкой… и если Хёкджэ с Донхэ разъедутся, то точно не по вине Хёкджэ. Вспомнив утренний разговор с матерью, парень вспыхнул от стыда. Сегодняшний ужин с родителями Донхэ должен быть просто идеальным, чтобы он загладил свою маленькую оплошность перед мамой. – Да-да, я уже заказал ужин в любимом ресторане миссис Ли, его привезут за полчаса до начала, и еще… я нанял пару человек в кейтеринговой компании, чтобы привести все в порядок… – Чонсу запнулся, оглядывая прихожую, которая сейчас и правда выглядела несколько иначе без всего того хлама, доспехов и проклятой подставки для зонтиков, о которую уже даже сам Хёкджэ устал запинаться. – Миссис Ли, понимаете, она очень консервативна в своих вкусах и вряд ли оценит такие изменения в придуманном ею дизайне, – тут же начал оправдываться Чонсу, но Хёкджэ в очередной раз приятно удивил его, с легкостью с ним согласившись. – И да, я заметил, что вы еще не наняли домработницу. Если нужно, то я могу связаться с хорошей компанией по найму персонала и… – снова затараторил Чонсу, которого немного угнетало воцарившееся молчание. – Спасибо, не нужно, я уже нашел домработницу, она приступит к своим обязанностям завтра, – усмехнулся Хёкджэ, предвкушая начало очередной, очень масштабной пакости, которая должна стать последней в этом доме. – Это хорошо, – кивнул Чонсу и, будучи не в силах заткнуться, выпалил: – Я видел, как вы играли на приеме пару недель назад, это было… просто потрясающе. Я никогда не слышал ничего подобного…. – Значит, вы просто никогда не были на выступлениях Нью-Йоркской филармонии, – улыбнулся Хёкджэ, которому никогда не нравились такие пошлые и неприкрытые комплименты, похожие на обычную лесть. – А в Нью-Йорке есть филармония? – опасливо спросил Чонсу. Он никогда не интересовался музыкой, и эта новость стала для него… определенно открытием. – Конечно, есть, – звонко рассмеялся Хёкджэ, смущая помощника своего мужа еще сильнее. – Между прочим, Нью-Йоркский филармонический орекестр входит в пятерку лучших в Штатах, и если вам действительно нравится музыка, то я бы вам советовал побывать на каком-нибудь из его выступлений, – мягко улыбнулся парень. В свое время его приглашали первой скрипкой в этот оркестр, но… запрет родителей поставил жирный крест на карьере скрипача. Да и сочинять музыку Хёкджэ нравилось всего намного больше, чем играть. Есть какая-то своя особая магия в том, что ты создаешь сам, своими руками и разумом. – Просто… до вашего выступления я никогда не думал, что музыка может быть… такой. Думаю, что мне стоит попробовать сходить туда, – пробормотал смущенный Чонсу. Он жил в Нью-Йорке больше десяти лет и постоянно попадал вот в такие нелепые ситуации, выдававшие в нем отнюдь не коренного жителя. – Обязательно. Хотите… я сыграю что-нибудь для вас? – неожиданно даже сам для себя предложил Хёкджэ, которому до безумия захотелось сыграть на рояле, привезенном сюда из дома родителей специально для него. – Для меня? Прямо сейчас? – удивленно вскинул бровь Чонсу, которому с каждой минутой муж президента нравился все больше. Такой яркий, открытый и непосредственный, он словно разбивал все его представления о том, как должны вести себя люди его статуса, о том, как должен вести себя муж его президента, муж Ли Донхэ. – Я бы с удовольствием послушал… – Тогда идемте, – улыбнулся Хёкджэ, кивком приглашая Чонсу следовать за собой в специальный зал для приемов, большую часть которого как раз и занимал белоснежный рояль. В колледже наставники постоянно твердили им, что исполнение музыки без зрителя сродни тому, что написать роман и сжечь его, не дав прочитать никому. Когда ты играешь, то ты должен играть для кого-то, кроме тебя, чтобы твое исполнение стало по-настоящему живым. Сначала Хёкджэ была не совсем понятна такая концепция, но со временем он понял, что, действительно, когда ты играешь для себя в одиночестве и для публики, одно и то же произведение обретает совершенно разное звучание. И второе казалось ему намного более полным и объемным, многозвучным и переливающимся всем спектром радуги эмоций, поэтому… он искал свое вдохновение в людях, которые слушали его и его музыку. – Вам действительно необязательно делать это, – Чонсу чувствовал себя до крайности смущенным, не зная, куда деть себя, пока Хёкджэ спокойно усаживался за рояль и открывал его крышку. – Я просто давно не играл, соскучился, – Хёкджэ с улыбкой пожал плечами, едва ощутимо касаясь пальцами прохладных клавиш и чувствуя, как вдоль позвоночника побежали приятные сладкие мурашки предвкушения. Какой секс, когда музыка может быть лучше любого оргазма? – Не смущайтесь, – улыбнулся Хёкджэ, всего на мгновение задумываясь, что же ему сыграть. Да, точно, пожалуй, одну из песен, написанных для Хичоля. Самое любимое творение Хёкджэ. Эта музыка казалась ему совершенной, и голос Хичоля лишь подчеркивал это. – Я сыграю кое-что из своего, – кивнул он, и буквально через пару секунд зал заполнили звуки музыки, восхитительно-легкой и пронизывающей странным щемяще-грустным счастьем все вокруг. Эта музыка настолько увлекла Хёкджэ и его единственного слушателя, что они не заметили, как в зале появился третий человек, и как только последний аккорд с тонким звоном угас в тишине, крайне недовольный голос, раздавшийся от дверей, заставил вздрогнуть Хёкджэ и Чонсу и резко обернуться к злому Донхэ, которому ничуть не нравилась открывшаяся его взору картина: – И что здесь происходит? – вскинув бровь, поинтересовался он. – Я не помешал вашей идиллии? – Он был готов убить своего помощника прямо на месте, здесь и сейчас, за то, что тот смотрит на его мужа с таким трепетом и восхищением, а затем убить Хёкджэ, ну или наглядно объяснить ему, что он не может играть ТАК перед другими мужчинам. Как именно «ТАК», не мог объяснить даже сам Донхэ, если бы ему задали такой вопрос. – Мистер Ли, мы тут… – услужливо кинулся к президенту Чонсу, видя, насколько сильно тот зол и что нужно предпринять хоть что-нибудь, чтобы успокоить его сейчас, иначе бури не миновать. – Я немного сыграл для мистера Пака в качестве благодарности за помощь, которую он оказал в организации ужина с твоими родителями, – безмятежно улыбнулся Хёкджэ, все еще находясь под действием своего самого сильнодействующего седативного средства – музыки и поднялся из-за рояля, кажется, совершенно не замечая, насколько зол его муж сейчас. Зато он прекрасно заметил засос, выглядывающий из-под белоснежного накрахмаленного воротника рубашки мужа, и плохо стертый отпечаток ярко-красной помады на шее. – Спасибо большое еще раз, – Хёкджэ поклонился опешившему от происходящего Чонсу и, пожав руку мужчине, направился на выход, бросая напоследок Донхэ: – Я пойду переоденусь к ужину, тебе бы тоже не мешало сделать это и принять душ, а то вряд ли твои родители поверят, что это я или Чонсу красят губы алой помадой, – бросив с улыбкой эту колкость, Хёкджэ быстрым шагом покинул зал, чувствуя, как волшебная атмосфера, созданная музыкой, начинает разрушаться. Понятно, откуда его муженек так хорошо целуется, что дрожь прошибает: натренировался. Он даже скрываться не думал, и это было… настолько омерзительно, что он этими самыми губами, которыми сейчас целовался непонятно с кем (о том, что он мог не просто целоваться, Хёкджэ предпочитал даже не думать), касался ночью губ Хёкджэ... Парня передернуло от этих мыслей. Хёкджэ неожиданно почувствовал себя настолько грязным, что ему немедленно захотелось принять душ, чтобы смыть с себя это жуткое липкое ощущение, с легкостью перекрывавшее приятную дрожь от странного ночного поцелуя, который вскружил голову Хёкджэ. Это Ли Донхэ. Его муж. Наглый, отвратительный, высокомерный тип. Неразборчивый в своих связях. И… Хёкджэ ни за что не станет одной из этих его связей. Он простоял под душем почти час, пытаясь упорядочить свои мысли и восстановить душевное равновесие, и, когда выбрался, раскрасневшийся от горячей воды, громко выругался, глядя на часы, судя по которым родители Донхэ уже давно должны были приехать. Хёкджэ метался по комнате, стараясь одновременно натянуть на себя джинсы и найти более-менее приличную и не сильно мятую рубашку, когда раздался не очень-то вежливый стук в дверь и недовольный голос Донхэ: – Ты где там? Родители уже приехали и пора подавать ужин… – Я сейчас, – пропыхтел Хёкджэ, пытаясь натянуть до конца слишком узкие джинсы, которые никак не желали налезать на мокрое тело, и застегнуть молнию на них. Как хорошо, что он не послушался Хичоля и купил этот размер, а не на один меньше. Иначе вообще бы не втиснулся в них. – Что?.. – Разозленный до крайности, во-первых, странной сценой, которую он застал по возвращении домой, во-вторых, тем, что Хёкджэ заметил эту проклятую помаду и его слишком спокойной реакцией на это, и, в-третьих, его бесстыдным опозданием, Донхэ без стука вломился в комнату мужа, восхищенно замирая на пороге и не в силах оторвать от него взгляд. От такого мокрого, взъерошенного и… раздетого. Слишком раздетого. Донхэ жадно, словно никогда не видел раздетых парней, изучал сухощавое, но, как оказывается, спортивное и подтянутое тело своего мужа: острые ключицы, совсем не узкие плечи, плоскую грудь, которой так и хотелось коснуться кончиками пальцев, подтянутый живот с намечающимися кубиками пресса и дорожкой волос, скрывающейся где-то под ремнем низко сидящих на бедрах джинсах, из-под пояса которых приветливо выглядывал краешек татуировки, набитой внизу живота. – Что, нравится? – насмешливо вскинул бровь Хёкджэ, казалось бы, ничуть не смущенный этим вторжением и жадным изучающим взглядом. – У тебя татуировка? – Донхэ не мог оторвать взгляда от этих проклятых выбитых на нежной белоснежной коже завитков. Наверняка это было больно, но результат… определенно того стоил. Донхэ многое бы отдал за то, чтобы попробовать эту татуировку на вкус. Прямо сейчас. – И не одна, – хмыкнул Хёкджэ, делая шаг к кровати и беря с нее рубашку, всего на миг демонстрируя Донхэ свою совершенную спину и вторую татуировку – вязь иероглифов, расположенную прямо вдоль позвоночника. – Не залипай так сильно: не твое, – криво улыбнулся Хёкджэ, надевая рубашку и быстро застегивая ее. Он не знал, откуда в нем взялась эта странная бравада, но он совсем не смущался сейчас, скорее, испытывал откровенное злорадство. Еще один прекрасный способ подразнить мужа – показать ему то, что он мог бы получить, но не получит. Никогда. Поправив рубашку и взъерошенные мокрые волосы, Хёкджэ быстрым шагом пошел на выход из комнаты, по пути едва ощутимо задев плечом все еще зависшего Донхэ и не зная, что сейчас, этим совсем не тонким банальным издевательством подписал свой собственный приговор, заставив Донхэ хотеть заполучить себя настолько сильно, что… Донхэ окончательно решил для себя, что теперь ничто не остановит его перед тем, чтобы заполучить Ли Хёкджэ в свою постель и попробовать на вкус каждую его татуировку, каждый сантиметр его белоснежной кожи. И Донхэ сделает все, чтобы это произошло как можно скорее. Он с легкостью умел кружить головы парням и девушкам и не сомневался, что его муж тоже падет жертвой его обаяния; стоит только приложить немного усилий – и Ли Хёкджэ будет его. Целиком и полностью. И если раньше Донхэ еще немного сомневался, нужно ли ему все это, то сейчас у него не осталось никаких сомнений в том, что он хочет этого парня. Здесь и сейчас. И если бы не родители и нанятая на вечер прислуга, то у Хёкджэ вряд ли бы вышло покинуть эту комнату так просто.