Адресат: Клаудия Стилински

«Здравствуй, мама, сегодня особенный день. Для меня, для отца, для Скотта. Для тебя он тоже был бы важным, и писать очень сложно — пальцы дрожат. Я долго откладывал, брал в руки листок бумаги, клал его на место и сминал в кулаке то, что должен был убрать в конверт. Смириться с этим больно, но жизненно необходимо, ведь это на самом деле важно. В первую очередь, для Мелиссы. Она не заслуживает ненависти, злости, проклятий. Миссис МакКолл хочет быть счастливой не меньше, чем отец. Я тоже хочу, и сначала думал, что для меня это неправильное счастье, ненужное; отвергал, господи, больше месяца отвергал, мам, но не сбежать. Как бы ни старался — не сбежать, и в этом вся суть моей жизни. С тех пор, как ты ушла, мне сбегать некуда. Папа сделал ей предложение тридцать пять дней назад, я пытался не считать, но не вышло. Нихрена не вышло у меня, мам, прости, что говорю это так открыто. Не вышло сохранить лицо в тот день, хоть и старался; не вышло улыбаться так же широко, как Скотт; не вышло быть хорошим сыном, разве кто-то удивлен? Разве я обязан реагировать так, как прописано во всех книжках примерного ребенка? Наверно, отец разочаровался во мне тогда, но надеюсь, что не разочаруется сегодня. Скоро в семье Стилински станет на одну букву «С» больше, и я очень постараюсь хранить ту самую букву за тобой в течение вечности. Кто бы ни был рядом с папой, рядом со мной всегда будешь ты, как и в его сердце — это не изменить. Кто бы ни говорил в этот день у алтаря слово «Согласна», для Джона твое согласие было и будет особенным, ты ведь понимаешь? Господи, я пытаюсь убедить тебя, что всё нормально и не стоит обижаться. Пытаюсь сказать, что мы любим тебя в любом из предложенных вариантов нашей жизни. Или сам себя убедить пытаюсь, что выдержу, я пока не понял наверняка. Как ты там, мам? Как твоя погода? Расскажи хотя бы во сне, а то не приходишь давно. Я ведь скучаю. Радоваться должен сегодня, но такая тоска, что хоть волком вой. И волнение, очень много волнения, потому что Мелисса сказала пригласить Дерека на ужин после церемонии. Отец ведь не в курсе еще, знаешь. Как догадалась миссис МакКолл, я не понимаю, но Скотт точно не говорил, мы с ним вновь близки, будто ничего не происходило в наших семьях. Ничего такого, что могло бы нас отдалить. Я пригласил его; пригласил Дерека Хейла, черт возьми, как своего парня, ведь в школе уже ни для кого не секрет, что нас связывает нечто большее, чем дружба и совместный ланч на перемене. Мы вместе тренируемся на лакроссе, вместе садимся в его Камаро, и даже уроки делаем иногда вместе, но я так и не сказал отцу. Дереку сказал, что люблю, а папе не смог признаться. Поэтому для меня сегодня тоже особенный день. Надеюсь, что не последний (после признания), как и это письмо тебе. Не могу пообещать, что напишу так же скоро, как писал раньше, но точно не забуду эту традицию, поверь мне. Не смогу попрощаться с тобой навсегда и молчать, просто наблюдая за шкатулкой на полочке. Я чуть повзрослею, сложу на плечи больше проблем и забот: о выпускном, о колледже, о жизни в будущем, но никогда — слышишь? — никогда не перестану писать тебе. Ведь только в письмах я ближе к той, что хранит сердце живым до сих пор. Воспоминания о тебе позволяют жить и двигаться дальше; воображение помогает представлять тебя рядом, а тоска удерживает баланс. Пожелай мне удачи, мам. Просто смотри на меня сверху, и не забывай. Люблю тебя, безумно и бесконечно. Твой Стайлз».

***

Стилински вытирает слезу со щеки — сдержать её было невероятно сложно, — и быстро убирает письмо в конверт, чтобы спрятать в шкатулку на книжной полке. Сегодня у него защемляет сердце, потому что это письмо последнее. Не окончательное в его жизни, но завершающее определенный этап. — Ты готов? — шериф заглядывает в комнату после стука в дверь, а Стайлз как раз успевает поправить книги, закрывая шкатулку от лишних глаз. — Машина уже приехала, ждет нас внизу. — Готов, да, пап, но здесь такое дело… — Стилински мнется, не зная, как правильно сказать нужные слова; галстук, который сейчас украшает дорогой классический костюм, невероятно жмет горло, мешая говорить. — В общем, знаешь, я пригласил Дерека Хейла на вечерний ужин. Мелисса сказала, что будет рада его видеть. — А ты? — спрашивает отец слегка удивленным тоном. — Что, я? — не понимает вопроса Стайлз. — Ты будешь рад его видеть? — Джон проходит в комнату, встает рядом с сыном и скрещивает руки на груди, но в этом парадном смокинге он не выглядит так сурово, как хочет казаться. — Конечно, да, я буду рад, — отводит в сторону взгляд, испытывая неловкость. — Тогда почему говоришь об этом так, будто появление Дерека сравнимо с ядерным взрывом? — Потому что он, как бы, мой друг? — Стайлз проговаривает это предложение с вопросительной интонацией, словно сам не уверен в произнесенной фразе. — Близкий друг. — Как Скотт? И что в этом странного? — отец прищуривается, собирая паутинки морщин в уголках глаз. — Нет, ближе… — а теперь прищуривается Стайлз, внимательно наблюдая за реакцией шерифа, — гораздо ближе, и немного в другом плане. О, мой Бог, поверить не могу, что говорю тебе об этом. — Ну а я поверить не могу, что ты не сказал мне об этом раньше, — Джон кладет ладонь на плечо Стайлза, чуть сжимая пальцы, — или ты считаешь, что я такой догадливый, раз служу в полиции? Нет, сынок, я такой догадливый, потому что мне рассказывает Мелисса. — И ты не злишься? — настороженно. — А должен? Если для тебя это правильно, значит, правильно и для меня. Шериф улыбается, ерошит волосы Стайлза и обнимает его, похлопывая по спине. Это правильно для них обоих: и предстоящая свадьба, и отношения с Дереком, и письма для Клаудии, о которых Джон делает вид, что не знает. И сообщение для Дерека, прямо перед выходом на улицу: «Жду тебя в семь. Отец всё знает, выдыхаем» — тоже правильное, как считает Стайлз.