* * *
Весной в городском парке довольно тепло и легко. Легкие наполняет запах цветущей сирени, распускающихся тюльпанов и лютиков и духов Маринетт Дюпэн-Чэн. Адриан громко и как-то безумно смеется, привлекая к себе внимание. Воспоминания кружатся перед ним, словно осенние листья на ветру. Они хрустят и шипят, как древесина оконных рам при сожжении. В воздухе почему-то чудится запах дыма и сгоревшего пластика. Возможно, Адриан сходит с ума. У него всего лишь появилась сообщница-тире-умирающая-одноклассница, а в списке осталось всего тринадцать бывших предприятий его отца и одно не выполненное красивое желание. Благодаря знакомству с Маринетт Дюпэн-Чэн Адриан понимает гораздо больше о понятии красоты. Для человека, которому с самого детства сверстники твердят, что он — урод, красота — все обратное этому понятию. Все, что только можно. Все, что не уродливо, по мнению ровесников. Адриан просто гладит одноклассницу по волосам и говорит, что она — красива. И понимает, что Маринетт — не гребаная самоубийца, она — отчаявшийся, запутавшийся человек. Как и Адриан, наверное. Алья смотрит на него с недоумением, Нино лишь пожимает плечами — привык уже к выходкам друга, видимо. Маринетт тихо сидит рядом и внимательно читает книгу, скрывая в длинных рукавах свитера новые и старые шрамы на запястьях. Дюпэн-Чэн изредка переводит взгляд на Адриана и украдкой улыбается. Он, верно, выглядит, как идиот. Сумасшедший идиот с улыбкой до ушей и воспоминаниями о хохочущей Маринетт, сжигающей бывшее здание ранее популярной компании Агрест. У Дюпэн-Чэн тоже нелепая, непозволительная радость от воспоминаний о дыме, режущем глаза, и мгновенно вспыхивающем здании. А еще ярко выраженные скулы от недоедания и новые раны на бедрах, нанесенные лезвием. Все как обычно, правда ведь?..* * *
— Странно все это, — произносит Нино за обедом в столовой, косясь на Маринетт и Адриана. У них опять нахмуренные лица и отсутствующий вид, словно они не здесь. Не в этом городе, не в этой стране, не в этом мире. Они в своем личном аду несбывшихся желаний и надежд, наверное. — Что именно? — Алья тоже не выглядит счастливой, изредка отрывается от учебника и постоянно разговаривает с матерью на повышенных тонах по телефону. — Поджигатели не объявлялись уже несколько недель, ну, после того случая с найденной мертвой женщиной. Ледибаг стала примером для подражания многим подросткам, и теперь ведется активная война против этих любителей пиротехники, — тихо шепчет Нино, часто оглядываясь по сторонам, опасаясь, что их могут подслушать. — Сообщница Нуара навела шума своим появлением, а теперь они оба затаились. Звучит, как… — Затишье перед бурей, — довольно подхватывает Алья, но тут же сутулится и хмурится, оглядываясь на пристально следящих за учениками работников коллежа. — Я не хочу больше обсуждать такие темы, Нино. Мне хватило объявления о комендантском часе и ссоры с матерью по этому поводу. Маринетт мельком поглядывает на Адриана. Ша Нуар не приходит к ней уже больше недели, и она не знает, с чем это связано — то ли с недавно введенным комендантским часом, то ли с какими-то проблемами в приюте, то ли еще с чем-то. Факт остается фактом — лезвие все чаще скользит по ногам и животу, оставляя кровавые порезы. Маринетт одиноко без Нуара, Маринетт одиноко без горящих зданий и ощущения маски на лице. Боль и ощущение безысходности возвращаются. Маринетт знает, что умрет. Да, это неизбежно. Но умирать, когда рядом есть зеленоглазый блондин, кажется проще. Правильней и не так страшно, что ли. Ядерно-зеленые глаза напротив глядят на Маринетт с беспокойством, но та вновь утыкается в книжку. В эту же ночь Поджигатели возвращаются, и очередное заброшенное здание сгорает дотла.* * *
У Маринетт в рюкзаке двухлитровая бутылка со спиртом и упаковка спичек, дым в иссиня-черных локонах и маска на лице. Практически ничего необычного, если не учитывать болезненную бледность и слишком худое телосложение. Тихо пробираясь на чердак в своей комнате, Дюпэн-Чэн жует жвачку — уверена, что Нуару не понравится запах рвоты у нее изо рта. Зря, ох, зря она решила вечером съесть большой по ее меркам кусок маминого фирменного пирога. У нее, пожалуй, жизнь — не сказка, и с некоторых пор слишком маленький и привередливый желудок. Маринетт усмехается, моргая от воды, залившей глаза. Моросящий с самого утра дождик превратился в ливень, от которого огни в домах и от фар автомобилей, как в тумане, расцветают целым спектром цветом, словно миллионы маленьких радуг. Звезды прячутся за тяжелыми тучами, грозящимися упасть и придавить маленьких, ничтожных людишек, гуляющих в столь позднее время. На секунду Маринетт застывает от открывшейся ей красоты — в ночное время Париж прекрасен. — Доброе утро, спящая красавица, — насмешливо произносит Нуар, выходя из тени, сминая в ладонях свой хвост из ремня; Дюпэн-Чэн вздрагивает и резко поворачивается к нему. В холодном сиянии едва заметной за тучами луны волосы его отливают воистину волшебным серебром, ядерно-зеленые глаза ярко светятся в темноте, как у настоящего кота. Все вокруг окутано туманом, и Маринетт едва может различить очертания трубы, к которой прислонился напарник. Хотя, скорее, подельник. Усмехаясь своим же мыслям, она резко подрывается с места и, чуть ли не поскальзываясь на лужах воды, падает в объятия Нуара. — Привет, Адриан, — шепчет она ему куда-то в ключицу, не доставая выше. Если так подумать, то она кажется слишком маленькой и слишком хрупкой — Ша Нуар трепетно и осторожно обнимает ее, поглаживая по спине. — Я соскучилась. — Ну, сегодня нас ждет еще одно веселое приключение. Точно не соскучишься, — хмыкает Кот. Его руки скользят по ее плечам и спине. Дождь, шелестящий рядом, создает ощущение спокойствия. Такого спокойствия, будто они одни во всем мире. Одна слишком худая, медленно умирающая девушка и один поджигатель, самый разыскиваемый преступник Парижа. Маринетт, словно сквозь сон, чувствует трепетное касание губ Нуара и тепло его дыхания со старательно скрываемым волнением. Она обхватывает его шею тонкими руками, чувствуя, что ноги уже подгибаются. Сладость его поцелуя практически осязаема. Он почти детский, этот поцелуй, просто касание губ к губам, но Маринетт этого достаточно. Руки Кота очень медленно скользят по ее шее и плечам, спускаясь кончиками пальцем прямо к ладоням. Каждое движение, каждый вдох и выдох вызывают потребность не останавливать эти сладкие мгновения и позволить желанию расцвести в полной мере. Нуар смотрит ей прямо глаза, скалясь от удовольствия и показательно облизывая губы, на которых еще остался вкус мятной жвачки и вишневого блеска для губ. Маринетт как-то слишком смущается и надеется, что при неярком свете луны это незаметно. — Пора уничтожить еще одно заброшенное здание, — азарт, горящий в глазах Нуара, практически осязаем. Маринетт утыкается ему в шею, и ее губы против воли растягиваются в улыбке. От Кота пахнет дымом, латексом и медом — наверное, самый чудесный запах во вселенной. Для Маринетт сейчас, кажется, не существует ничего, кроме этого запаха, ведь он — красив или, даже, прекрасен. Ее растянутое понятие красоты позволяет ей так сказать.