Оттенки огня

      Чужое тело придавило к кровати, и Санса забилась, захлёбываясь криком ужаса. Только не опять! Нет! Она этого не вынесет! Рамси ухмылялся, приблизив своё лицо к её так близко, что дикий огонь в его жутких глазах, казалось, опалял её кожу. «Саааанса», — гнусно тянул он её имя. «Санса-Санса-Санса!» — шептали его губы, обещая боль и унижение, — Это же я…». Оставалось лишь беспомощно зажмуриться, запястья пульсировали болью. Собственный крик резанул по ушам неожиданно остро. Сердце забарабанило в грудную клетку, стремясь проломить её и вырваться.       — Это же я — Джон! Санса!       «Джон» — она не сразу осознала услышанное, выгибаясь под тяжестью тела, стремясь выбраться, глотнуть воздуха, убежать…       — Санса! — её резко встряхнули, и Санса уставилась перед собой, затихнув, заморгала и узнала в полумраке лицо сводного брата.       — Джон? — Тьму разгонял лишь масляный светильничек, поставленный на прикроватный столик. — Это ты? — Облегчение затопило жаркой волной: это был всего лишь сон. Рамси мёртв, а она в безопасности в своих покоях, в Винтерфелле. Санса хотела обнять Джона, но осознала, что его руки стискивают её запястья, удерживая, его — не Рамси — тело прижимает к постели. Тьма роднила мужчин, высасывала из сжатых девичьих пальцев тепло. Ночь — время боли, время, когда в запертые покои приходил ненавистный мучитель… Страх вновь поднял голову, и девушка оцепенела. Зачем брат пришёл к ней? Зачем держал так крепко? А если…       Джон разжал пальцы и выпрямился. Санса мгновенно отпрянула, ударилась о деревянное изголовье кровати, ощутив спиной выпуклую резьбу. Голова закружилась от столь резкого движения. Санса хотела прикрыться шкурами, но они были отброшены слишком далеко, чтобы можно было их достать, не склонившись к брату. Она обхватила себя руками за плечи, даря себе хоть крошечное ощущение защищённости. Джон, молча, протянул ей медвежью шкуру, в которую Санса сразу же завернулась.       — Ты сильно кричала во сне. У твоей комнаты даже собралась толпа любопытствующих, — подал он голос. Санса метнула взгляд к двери, ожидая увидеть зрителей этой некрасивой сцены, но там было пусто.       — Я разогнал их, — последовало объяснение.       — Спасибо, — сдавленно просипела Санса. Голос не слушался. Тело била дрожь, а сердце продолжало колотиться в груди так сильно, что мутило. Но паника отступила, вернув разум и оставив после себя жгучий стыд за своё поведение. Это всё ночь виновата: она напоминала о тех ужасах, что происходили совсем недавно.       — Полагаю, я больше не нужен, — сухо заметил Джон, поднимаясь с постели. О Боги, он обиделся! Вероятно, решил, что это его присутствие так сильно напугало Сансу.       — Нет, — она резко подалась вперёд и схватила брата за руку, — не уходи, прошу! Я не из-за тебя так… — судорожно сглотнула, умоляюще вглядываясь в лицо Джона. Увидев, что он сомневается, она продолжила: — Это не ты мне не приятен, просто я не могу… Не могу после Рамси…       Лицо Джона как-то странно искривилось, но он сел на край постели:       — Я ничего такого не желал с тобой делать.       — Я вовсе и не думала… — отвела глаза Санса. Думала, ещё как думала! Дура! Она продолжала удерживать его за тёплое запястье. Опомнившись, отдёрнула руку и мгновенно об этом пожалела: даже скудного света было достаточно, чтобы разглядеть обиду и боль, промелькнувшие во взгляде Джона. Проклятье! Неужели теперь от самого невинного прикосновения её будет воротить? Никогда не жена, никогда не мать…       — Ты весь горишь! — быстро произнесла Санса.       — Я не мёрзну после того, как меня убили… И почти не сплю, — тон Джона был ровным и спокойным, будто они обсуждали, хороша ли была за ужином оленина. Санса неловко улыбнулась, не зная, что сказать. Каждый раз, когда тема заходила о воскрешении Джона, она терялась. Не то чтобы она не верила…       — Я тоже плохо сплю. Знаешь, иногда за окном собаки… — зачем-то добавила она, будто это что-то могло Джону объяснить. Она строила из себя храбрую воительницу, но не могла даже в одиночестве провести вечер: лай собаки во дворе возвращал к «девочкам» Рамси. Их всех застрелили из лука, но этого было недостаточно. Страх продолжал жить внутри, воспоминания остались при ней. Неплохо было бы взять у мейстера успокаивающий отвар, но новый мейстер, присланный на место Лювина, был случайно убит при захвате замка, нового пришлют нескоро, да и пришлют ли…       — Я могу иногда оставлять с тобой Призрака.       — Не стоит, — мягко отказалась Санса. — Я справлюсь, правда.       Весьма милая ложь для брата. Санса упорно называла его так про себя, и это была ещё одна очень убедительная ложь. Она писала это слово вилами по воде, но гладь разглаживалась каждый раз. Возможно, она смогла бы искренне считать братом того кудрявого паренька с чуть робкой, но от этого не менее тёплой улыбкой, которая доставалась Арье, но почти никогда Сансе: трудно улыбаться той, что гордо отворачивается. Но воин, вернувший её дом, тем пареньком не был, он был мужчиной, а что мужчины делают с женщинами, Рамси Сансу просветил. Интересно, это так противно и больно со всеми, или Болтон просто особенный? Санса сжала пальцы, мысленно отвесив себе пощёчину. Почему, почему любая тема упиралась у неё в этого ублюдка?       О том, чтобы опять заснуть, не могло быть и речи. Санса вспомнила вечер у камина на Стене, гадкий на вкус, но всё же тёплый эль и улыбку Джона, тоже тёплую. В той комнатке она ощущала себя более дома, чем здесь и сейчас в Винтерфелле. Джон был нужен ей, даже если и не как брат. Санса придвинулась к нему ближе, желая вернуть то ощущение покоя.       — Расскажи, — требовательно попросила она.       — Что?       — Всё, что хочешь. Мы так долго находились в разлуке, что теперь я готова услышать, что угодно.       — Будни дозорных не самая увлекательная вещь на свете.       — Думаю, это всё же лучше ночей с врагом.       Горечь против воли прорвалась в словах. Взять бы и вытрясти из головы скалящегося Рамси. «Я часть тебя» — стылая изморозь навсегда закрывшихся бесцветных глаз смеялась над ней из угла спальни.       Санса протянула руку, скрывая внутреннюю дрожь, легко коснулась мужской щеки, скорее чтобы преодолеть свой страх, нежели зачем-то ещё. Рамси всегда был гладко выбрит, как мерзкая лягушка — сейчас пальцы колола борода. У её братьев из детства бороды не было. Джон следил внимательно, чёрными в ночи глазами, и Санса не знала, осуждает он её или нет.       Санса надеялась, что лицо Джона будет напоминать ей о детстве (своё собственное она в зеркалах не узнавала), но ошиблась. Кудри, когда-то спускавшиеся к плечам, теперь были туго стянуты на затылке, открыв ожесточившиеся черты лица. Тогда, на Стене, девушка узнала сводного брата мгновенно — сейчас всё чаще ловила себя на мысли, что тот или иной жест, выражение, интонация ей незнакомы. Они оба слишком сильно поменялись, слишком много пережили, чтобы даже перед лицом зимы и врагов стать настоящими братом и сестрой. Они никогда ими не были, и едва ли будут, но ведь обманывать себя и других запретить никто не мог. Нужно лишь нагнать в голос побольше тепла и научиться вновь улыбаться. А ещё чаще повторять «мой брат», привыкая к знакомому сочетанию звуков.       — Тебе нечего бояться. Тебя больше никто не потревожит. Я обещаю.       Джон говорил так же убедительно, как и их отец когда-то. Как Бейлиш. Санса признательно кивнула, не убирая руки с его щеки, прислушивалась к себе. Нет, никакого Рамси, совершенно никакого. Только приятное тепло. Опустила руку ниже, по скуле к шее, к груди, замерла, слушая сердце. Джон не возражал, не перехватывал ладонь, будто не видел ничего предосудительного. Не осознавал, что милая сестрица желала сравнить его с Рамси, как сравнивают двух мужчин.       — Иди спать, мой брат, уже очень поздно. — Санса убрала руку, завела её за спину, спрятала на мгновение взгляд, улыбнулась очаровательно и фальшиво.       На следующую ночь мёртвый супруг пришёл вновь, дразняще похлопал по бедру, блестя знакомыми серыми глазами: «Это же я». Сжал запястья, кончиком острого, как лезвие, ногтя прошёлся по боку, пересчитывая рёбра. Прижался до боли тесно, жарко. Доверительно прошептал: «Никуда ты от меня не денешься, милая. Я тебе это обещаю», и Санса проснулась одна в своей постели, вспотевшая и потрясённая. В отчаянии заколотила кулаками по подушке, пытаясь изгнать из мыслей истаявший сон, а вместе с ним и усмешку Рамси, казавшуюся ещё более дикой на лице Джона.