don't let me sin

      Том, возможно, попросту не замечал этого, когда они только познакомились.       Он вообще на многое не обращал внимания. Ну, или обращал внимание на наоборот слишком многое, чтобы сосредоточиться на чём-то одном, чтобы отдать себе отчёт и подумать и осознать – в этом, собственно, и заключалась вся проблема, которая сейчас его так неконтролируемо бесила.       Он мельком глянул на разбитое тысячей крошечных капель отражение в фонтане, затем осторожно – вправо, на друга, сидевшего по правую руку от него на гранитном бортике. Серж хмурился, ссутулившись над исписанной тетрадью, и создавалось такое впечатление, что для него не существует в данный момент ничего, кроме неё и какой-то грёбаной астральной силы, нашёптывающей ему, что писать. И это было так, чёрт подери, странно и нечестно – всякий раз, когда Том пытался, тысяча вещей вокруг – будь то пение птиц за окном или пятнышко грязи на стержне ручки – увлекали его внимание за собой, не давая выдавить из себя хоть строчку. Это была как навязчивая идея, только их были сотни, и хоть они не были навязчивыми, брали они количеством. И в конце концов он просто перестал пытаться.        Когда они только познакомились, всё было по-другому. Поначалу Том и вовсе думал, что Серж какой-нибудь аутист или что-то около того – ну так, не вполне всерьёз, но чтобы хоть оправдать то, что этот щуплый паренёк явно знал больше, чем он, и вот он почему такой странный и… неземной, что ли? Это чертовски сложно было объяснить. Но тогда Том чувствовал себя вполне в своей тарелке в его компании, пусть он был и странным, и усы у него были смешные. Том чувствовал себя уверенно, вот что. Ну а где это теперь?        Серж продолжал что-то напряжённо строчить, бормоча рифмованные строчки себе под нос. Том бы попытался его растормошить, если б не знал, какими ценными будут эти сплетённые в практически состоянии транса слова. Поэтому он просто сидел рядом и пил за двоих, искоса глядя на попадавшиеся его вниманию неаккуратные строки, заходящие друг на друга и за поля, будто нет там никаких полей, будто нет ничего, способного загнать Пиццорно в рамки.        От нечего делать Том невесомо провёл рукой по холодной глади фонтана, зачерпывая пожелтевшую воду в ладонь. Этот жест был бессмысленным – всё, что он только ни делал, было бессмысленным, и от этого жгло внутренности.        Наконец, Серж вышел из транса и поднял на него усталые красноватые глаза. – Да что ж с тобой сегодня? Не могу писать, когда ты такой, – произнёс он и испуганно, и раздражённо одновременно. Он же такой, блять, сложный. – Ну прости! – всплеснул руками Мейган. – Я не хотел своим кислым еблищем мешать твоему приходу, – слова вылетели из его рта как ядовитый плевок, отравлявший людей вокруг и, прежде всего, Сержа, в лицо которого Том и метил. Он сам не сразу понял, как это прозвучало, но слова обратно в рот не затолкаешь, так что что уж… – Чё за херь, Том? – а вот теперь Серджио действительно нахмурился, отложив свою писанину к сумке и приблизившись к Мейгану. – Да отъебись ты. Писал – пиши, я пойду прогуляюсь, – Том сам точно не мог сказать, чё это за херь – он знал только, что был совсем-совсем не зол. Раздражён? Возможно. Разочарован? Скорее так. Но в чём или в ком? «Тоже мне загадка, блять».        Он рывком встал, поставив недопитый бадвайзер к ногам Сержа, тут же вскочившего вслед за ним. Эта собачья преданность тоже немного раздражала, особенно сейчас, когда настроения выяснять отношения совершенно не было – он знал, что сейчас Пиццорно прицепится к нему, как грёбаный репейник, и отцепить его можно будет, только кинув бедолагу в фонтан. И то не сто процентов. Поэтому Том обречённо вздохнул, снова поворачивая лицо к товарищу и пытаясь не отводить взгляд от его глаз. – Ну прости, блять, Серж. У меня опять приступ неконтролируемого раздражения, хз чё это, ёбаный ПМС, наверное. Я сейчас пройдусь пойду, а когда вернусь, всё станет как и было – ты будешь писать песни, а я буду… нихуя. Ну, как всегда, короче, – процедил он буквально на одном дыхании, выдавив на губы какую-то жалкую улыбочку. Ей Серж, конечно же, верить не спешил. – Ты что несёшь? – теперь он глядел на него хотя бы без былого раздражения – просто испуганно и обеспокоенно, как мамка, чей пятнадцатилетний сын не возвращается домой в час ночи. – Какое к чёрту «нихуя», Том? Очень даже хуя! – Ну и покажи мне это «хуя», Серж! – терпение с треском сдало, и всё сразу стало ясно. К сожалению, не только Тому, но и Сержу. – Где оно, чёрт меня возьми? Что я вообще делаю? – Сейчас ты истеришь как баба, вот что. Успокойся, мать твою, и сядь, поговорим.       Это очень напоминало разговоры с отцом, после того, как директор звонил родителям Тома жаловаться на нерадивого мальчика – строгий взгляд против его обиженного и виноватого, выдержанные паузы и металл в голосе. От этого Мейгану хотелось самому утопиться в этом чёртовом фонтане. – Отлично, ты сейчас меня ещё и воспитывать будешь? – горько усмехнулся Том, но всё же сел подле своего друга, тут же положившего руку на его колено. – Так в чём же дело, Том? – пропустив его вопрос мимо ушей, он явно попытался сделать свой голос строгим и одновременно нежным, что уже было немного забавно. – Я ваще не шарю, – с выдохом буркнул Мейган, потупив взгляд в каменную кладку, как сопливый школьничек. – Ты такой творческий, что усраться можно. Постоянно пишешь чё-то, придумываешь. Я ваще не втыкаю, ты употребляешь, что ли? Почему тебя так прёт? А почему меня не прёт? – Ты завидуешь? – такого открытого вопроса Том даже не ожидал, но Пиццорно не особо спешил забирать свои слова обратно, продолжая смотреть на него сосредоточенно, примерно так же сосредоточенно, как он смотрит на вышедшие из-под его рук строки. Будто Том сам был его грёбаным творением. – Да, – кивнул он. – Ты ж ёбаный гений, Пиццорно, и меньше всего я понимаю, какого чёрта ты вообще со мной имеешь дело. И вот, Серж улыбнулся. Тепло так, по-дружески, так, что от этого тошнило как от чая с четырьмя ложками сахара. Улыбнулся и сжал его руку, проводя своими длинными белыми пальцами по крепко сжатым костяшкам. От этого хотелось не только тошнить, но и плакать. – Ну и бред же ты несёшь, – улыбнулся он ещё чуть шире. – Просто несусветный, мать его, бред. – Ну, блять, спасибо… – Я серьёзно, – и Том в этом не сомневался. – Ты и есть группа. Думаешь, если б ты был не нужен группе, ты был бы её фронтменом? Да если б ты не был ей нужен, я бы всё пел сам, почему нет? «Именно, и от этого я ещё более бессмысленный персонаж», – хотелось добавить Тому, но на подсознательном уровне он понимал, что хочет донести до него его друг. А ещё ему страстно хотелось, каким бы эгоистичным ни было это желание, чтобы Серж никогда не переставал говорить такие вещи, рассеивающие любые тучи сомнений и вселяющие хоть какую хуёвенькую надежду. – Я б без тебя загнулся, мужик. Нужен же хоть кто-то, кто будет сидеть рядом и нихуя не делать, пока я пишу, правда? – он усмехнулся и добавил. – Ты меня вдохновляешь.        Мейган не знал, что ответить. А стоило ли бы вообще отвечать? Он знал, что Серж поймёт и без слов, он же такой, блять, понимающий. – Тебя любит публика, – продолжал Серж, не нуждаясь ни в каком ответе. – Да тебя вообще все любят, и я не совсем понимаю наш разговор, если честно. Ты хочешь что-то сделать? «Да, я хочу, чтобы было за что» Будто прочитав его мысли: – Так давай напишем песню вместе. И только вот не пизди, что не умеешь, ленивая ты задница. Давай, – Серж снова достал свою тетрадь и протянул её Тому, полный непривычного энтузиазма, так, что от этого становилось немного страшно. – Ну чувак, у меня все рифмы на уровне «кровь-любовь»… – Вот и срать, – махнул рукой он. – Напиши песню, которую никто, кроме меня, никогда не услышит, и пообещай, что не будешь никогда никому её играть. Во как. – Ну ты и загнул, – нельзя было сказать, что эта идея совсем не понравилась Тому, но было в ней что-то, пожалуй, чересчур интимное даже для них. Хотя с каких пор его это смущает? – Может, мне тебе сонет Шекспира зачитать? «Признаюсь я, что двое мы с тобой…»… – Не-не, прочти мне лучше сонет Мейгана. И тогда на следующем концерте я буду скакать по сцене, как это делаешь ты обычно. По рукам? И, пожав руку радостно ухмыляющегося Пиццорно, Том начал постепенно осознавать, как незначительна его зависть к Сержу по отношению его зависти к самому себе. Он постарается не отвлекаться.