Мерцанье светлячков

- Моя госпожа! – Эмма кинулась к королеве, подхватывая почти у самого помоста и бережно прижимая к себе. Тело брюнетки было таким легким, почти невесомым… Даже сквозь ткань пышного платья можно было почувствовать, насколько исхудала Реджина с того момента, как они виделись в последний раз. Вокруг поднялась страшная суматоха. Все рванулись вперед, желая узнать, что произошло на помосте. Эмму, совершенно растерянную и напуганную, моментально оттеснили от королевы, буквально вырвав последнюю из ее рук. Королеву унесли в большой шатер, стоявший неподалеку. Не меньше пяти докторов бежало следом, а значит, ей должны помочь. Только лишь эта мысль заставила блондинку остановиться от того, чтоб немедленно кинуться следом. До побелевших костяшек сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, она стояла, тревожно выглядывая из-за спин стражей, ища глазами короля Леопольда. На удивление, тот не выказал большой обеспокоенности. - Поговаривают, с ней такое не впервые уже… - донесся до слуха Свон чей-то отрывистый шепоток. - А молодуха-то… здорова ли? – вторил ему другой. - Уж не брюхата ли, часом? – бубнил третий. Все эти вопросы заставляли спину Эммы покрываться холодным потом, только сейчас она впервые по-настоящему осознала, насколько сложно будет вырвать Реджину из лап короля. Да и захочет ли та сбежать… от законного мужа? Возможно, от отца своего будущего ребенка? - Что случилось? Вы видели, что там произошло? – кричали друг другу люди. Напряжение в толпе все нарастало. - На Его Величество напали! – завопил кто-то не особо умный, и тут же десяток возбужденных голосов испуганно повторило его возглас, разнося опасную ложь. Шум со стороны толпы все усиливался, люди напирали на стражу, которая штыками отпихивала их от возвышенности, где восседал король Леопольд. Кому-то из особо резвых подданных досталось острым концом копья, и он коротко вскрикнул, зажимая живот руками и оседая в траву. Никто не обратил на него внимания, люди стремились убедиться, что с их монархом все в порядке, они почти давили друг друга. Глашатаи и священнослужители срывали глотки, пытаясь успокоить разбушевавшуюся чернь. Один из слуг подбежал к Эмме и двум другим лучникам и передал приказ явиться завтра утром в казармы, где им выдадут все необходимое для службы Его Величеству. Кивнув, Эмма поспешила вернуться на поле. Обстановка там успокаивалась понемногу – Леопольд встал в полный рост и громко заверил всех, что невредим, развеивая тем опасения подданных. Когда удалось пробиться обратно к помосту, мастеровые уже начали споро возводить новые заграждения для рыцарского боя. Лекари как раз выходили из королевского шатра, и по выражению их лиц Эмма заключила, что с Реджиной все в порядке, ведь в противном случае едва ли эти достопочтенные мужи выглядели бы столь уверенно и безмятежно. Очевидно, королева не станет присутствовать на втором этапе турнира, однако жизнь ее вне опасности. - Эй, приятель, - один из горожан подошел и с силой хлопнул Эмму по плечу. – Пойдем, выпьем, а? Я угощаю. Его друзья, стоявшие поодаль, дружно загалдели. Эмма лишь выдавила извиняющуюся улыбку и пробормотала, что у нее сегодня еще есть дела. Оставив немного обиженную компанию, она забрала у мальчишки свою лошадь и, смешавшись с толпой, выбралась к лесу. Прямо сейчас ей просто необходимо было остаться одной. Пришпоренный, конь бежал все быстрее, и вскоре турнирное поле и шум толпы остались позади, когда вокруг сгустилась тень древесных крон. Ветер бил в красное, разгоряченное лицо Эммы, ее все еще трясло, она пылала, хотелось прямо сейчас вернуться и, выхватив лук, расстрелять всех этих ублюдков, похитивших у нее Реджину… Эмма скакала вперед до тех пор, пока зрение не стало затуманиваться от слез. У холодного ключа, бьющего прямо из земли, она заставила храпящего, уставшего коня и спрыгнула на землю. Ноги тряслись так, словно она только что отмахала добрые тридцать миль бегом. Грудь ходила ходуном. С остервенением стянув с себя безрукавку и рубашку, она сняла бинты, хрипло хватая ртом воздух и разводя руки в стороны, чувствуя, как ноют натруженные ребра, а затем рухнула на колени. Сжимая в руках ткань, она глухо, со стоном спрятала в ней лицо, давясь сухими рыданиями, дыша тяжело – как в тот миг, когда Киллиан вытащил ее из воды за волосы. Весь этот день ей казалось, что она тонет, тонет, погружаясь в черную, вязкую, как кисель воду, из которой нет возможности спастись. Само ожидание раздирало ее на части, но куда хуже оказалось увидеть Реджину столь близко и понять, что самое сложное для них обеих – лишь впереди. Не было сомнений, королева едва ли выглядела счастливой в своем замужестве. Нескольких кратких минут рядом Эмме хватило для того, чтоб понять: Реджина на грани. Все последнее время, все эти долгие месяцы брюнетка была словно открытая рана, что непрестанно кровоточит, и никому в голову не приходит присмотреться к этому. Вокруг было столько людей, и каждый из них лишь щедрыми пригоршнями сыпал соль на ее истекающее кровью сердце. - Вы забрали, оторвали ее от меня, вы разлучили нас… Зачем? Зачем?! Будьте вы прокляты… Будьте вы все прокляты! – хриплый шепот вырывался из горла, пока пальцы с яростью впивались во мшистую землю, разрывая ее, желая, чтоб на этом месте оказались лица Коры и короля Леопольда. Лишь когда начало смеркаться, Эмма сумела немного успокоиться, унимая безумную клокочущую ненависть внутри себя. Продрогшая, уставшая и измученная, она вернулась в город незадолго перед тем, как стражи уже готовились запереть ворота на ночь. Многие были наслышаны о ее триумфальной победе, а потому находились люди, что, завидев девушку, едва ли не насильно пытались заставить ее выпить с ними кубок доброй браги. Однако, наткнувшись на резкий, обещающий скорую расправу взгляд, они оставляли ее в покое. Хозяйка таверны уже спала, и потому Эмма просто тихо пробралась на конюшню, где сперва почистила свою лошадь, а затем тут же рухнула в копу сена, закрывая глаза. Перед внутренним взором все еще было турнирное поле, мишени и летящие по ветру стрелы. Несмотря на сильнейшую усталость, все никак не удавалось заснуть. Ворочаясь с боку на бок, она чувствовала каждую острую соломинку, впивающуюся в ребра, ей было одновременно и душно, и холодно. Когда же неглубокая дрема сделала ее веки тяжелыми, долго поспать не удалось: с криком Эмма проснулась среди ночи, тут же вскакивая. Ей снился кошмар. Капли пота текли по вискам, в груди тяжело и больно стучало, пока она пыталась совладать с собой. Лязгая зубами, блондинка провела дрожащей рукой по лицу и почувствовала на щеках влагу, как если бы она плакала. - Реджина… - беззвучный шепот застрял в горле. Эмма усиленно моргала, продолжая видеть перед собой одну и ту же застывшую картину: во сне блондинка вновь стреляла, стоя в глухой лесной чаще, которая постепенно превратилась в пышный зал королевского дворца… И тогда стало понятно, что мишенью была Реджина. Пригвожденная к трону пятью стрелами Эммы, она мучительно сглатывала непрестанно струящуюся по подбородку кровь. Глаза брюнетки, уже гаснущие, были широко распахнуты и осуждающе обращены к Свон, красные губы складывались в беззвучный вопрос: «За что?» Ее знобило. Воздух на конюшне был спертым, тяжелым… На подгибающихся ногах Эмма вышла на улицу, слепо бредя к колодцу. Едва не свалившись в его темное нутро, она вытянула ведро и поставила на землю. Она опустила туда голову и держала ее под водой до тех пор, пока от холода не заломило в висках и не стало хватать воздуха. Зато теперь ее немного отпустило, и мысли стали яснее. Остаток ночи блондинка провела в зале таверны в обнимку с кувшином дешевого вина, который нашла за прилавком. Где-то перед самым рассветом ее сморило, и девушка уснула, уткнувшись в руки, сложенные на столе. Не удивительно, что утром недовольная Клотильда без всякого почтения окатила ее водой из лохани, как и остальных пьяниц. - Что за мода – напиваться, как свинья! И это леди… - бурчала себе под нос старуха. Эмма знаками дала ей понять, что стоит замолчать. Не злобная по натуре женщина поджала губы, однако не стала более пенять «глупой девчонке» на манеры. Клотильда долго отказывалась от монет, которые блондинка все же всучила ей, зная, что у старой вдовы трактирщика не так много средств к существованию. Обняв и поцеловав в морщинистую щеку растрогавшуюся Клотильду, блондинка покинула ее. Взяв коня под уздцы и перекинув за спину лук, Свон пошла по направлению к казармам при замке, щурясь от яркого света, льющегося с безоблачных ясных небес. После вчерашних неуместных возлияний голова раскалывалась, а лицо опухло. В воротах замка ее встретили такие же хмурые с похмелья стражи, они опирались на пики, угрюмо глядя вслед прохожим на улице. Некоторого труда стоило объяснить им цель, с которой «юный воин» прибыл в замок короля. Уразумев, что она хочет, солдаты подняли тяжелую металлическую решетку, и Свон опасливо проехала под ней. Передав лошадь подбежавшему слуге, она огляделась, чувствуя себя не слишком уютно в замкнутом квадрате непроницаемых глухих стен, по всему периметру окружавших донжон и хозяйственные постройки. Дверь, ведущая в казарму, отыскалась довольно быстро. Миновав пять широких каменных ступеней вниз, Эмма попала в полуподвальное помещение, по стенам которого жирно чадили факелы, а на лавках храпело не меньше полдюжины стражников, отсыпавшихся после ночного дозора. - Ты, что ли, тот паренек, что вчера знатно народ потешил? – недоверчиво спросил командир, кряжистый седоволосый солдат с грубым, но честным лицом. – М-да… А издалека выглядел крупнее. - Я Свон, - немного смущенно представилась Эмма. Впрочем, она быстро справилась с собой, прогоняя из голоса робость. Выпрямившись, она сдвинула брови и уверенно добавила. – Прибыл на службу Его Величества короля Леопольда, ваша милость. - Ну, вот что… Ты, это, заканчивай с «вашей милостью», - нахмурился командир. – Я простой, не какой-нибудь там родовитый. А как услышат настоящие лорды, так высекут тебя, а мне по шапке надают за такого остолопа. - А как тогда…? - Меня звать будешь Генрихом или капитаном, - перебил он. – Понял? - Понял, капитан. - Ладно уж… Пошли, подберем тебе что-нибудь из броней, хотя, тролль меня порви, понятия не имею, что на такого тощего у нас найдется. Несмотря на опасения Эммы, никто не заставил ее раздеваться. В оружейной ей просто выдали видавшую виды кольчугу, наручи и шлем-сову. Генрих снял со стойки короткий топор пехотинца с узким серповидным лезвием: - Умеешь пользоваться? Получив от Свон кивок, он передал ей топор и круглый щит с вогнутым от удара, но целым умбоном и послал в кузницу. - Скажешь, чтоб поправили. Да почисти кольчугу – вся ржавая, - мужчина поморщился, дернув край железной плетеной рубахи, которую Эмма держала перед собой. С трудом отыскав кузнеца, спавшего мертвецким сном под лавкой все в той же казарме, девушка потихоньку взяла молоток и сама, как могла, выровняла щит. С кольчугой ей помог сжалившийся над «несчастным юнцом» солдат, давший Эмме бочку и посоветовавший наполнить ее песком и сунуть туда плетеную железную рубаху, да спустить с косогора, чтоб отбить от колец ржу вместо того, чтоб перековывать все наново. Управившись с непривычными заданиями, Эмма вернулась в казарму ближе к вечеру, уставшая и голодная. Получив там нагоняй от Генриха («Что так долго, парень? Я уж думал, тебя гарпии сожрали») и миску похлебки с куском хлеба от толстой, вечно недовольной всем замковой стряпухи, Свон отправилась спать на одну из свободных лавок у камина. От углей нестерпимо несло жаром, что вкупе с теплой майской ночью было просто невыносимо. Промучившись час и так и не сумев уснуть, блондинка села на скрипучей доске и огляделась. Кругом храпели во сне двадцать мужиков, и уже от одного этого рева, вырывавшегося из их глоток, спать было практически невозможно. Эмма потерла покрасневшие слезящиеся глаза и мучительно зевнула так, что в висках щелкнуло и зашумело. Похмелье до сих пор давало о себе знать, однако так она хотя бы могла не думать постоянно о Реджине… Прокравшись к выходу, девушка вышла в темный внутренний двор замка. С непривычки камень кругом сильно угнетал, хотелось на простор. Ночь была звездной и ясной, и Эмма поднялась на замковую стену. Не уверенная, что ей можно тут находиться, она старалась не производить лишнего шума, двигаясь в тенях. На всех четырех основных и пятой дополнительной башне, что располагалась прямо над воротами, стояло по два стражника. Они разговаривали о чем-то между собой, чтоб не уснуть во время нудного бдения среди ночи, и изредка вяло смеялись над какой-нибудь сивой, как борода мага, шуткой. Опершись на зубчатый парапет, девушка посмотрела вниз, на спящий город: тот был темным и казался замершим, совершенно пустым; лишь в некоторых окнах и трубах можно было разглядеть редкие всполохи каминов – где-то в тавернах не спалось гулякам или кто-то бдел у ложа больного. Оглядывая замок снаружи, Эмма машинально считала число караульных, стоявших по периметру, запоминая время их обхода и количество смен. Ее взгляд упал на высящийся посреди двора донжон: большинство его узких окон-бойниц, располагавшихся выше трех человеческих ростов над землей, были темны в это время суток и напоминали узкие чернеющие трещины в гранитной скале. В таких обычно любили гнездиться ласточки и юркие стрижи, на которых Эмма бегала смотреть в детстве… - Где же ты, моя ласточка, в каком из окон? – девушка задумчиво глядела перед собой. Что скажет Реджина, когда им, наконец, удастся увидеться и остаться наедине? Какие слова произнесет сама Эмма?.. А впрочем, что за важность – слова? Когда они обе живы, не погибли, все должно устроиться. Это произойдет само собой или через годы, когда время сумеет залечить раны… Все должно быть хорошо. Все будет хорошо, ведь их сердца все еще стучат. В эту самую минуту в ночной тишине на Эмму снизошли спокойствие и уверенность, каких она давно не чувствовала, привыкнув к постоянным опасностям и подвоху со стороны непокорной судьбы. Узнав, как худо может быть, начинаешь ценить настоящий момент, в особенности, если он изобилует столь дивной жизненно важной тишиной и устойчивостью. Пускай это ощущение было кратковременным и в чем-то ложным, но прямо сейчас ей был необходим этот спасительный самообман, чтоб продержаться. Если для того, чтоб добиться большего на сей раз, нужно будет затаиться и выждать удобный момент, Эмма сумеет обуздать свою привычку действовать сию секунду, часто поступая сгоряча. Они с Реджиной увидятся и поговорят. Надо лишь подождать еще немного. Но, великие боги, как же это порой нелегко – ждать… * * * Проведя остаток ночи на конюшне, Эмма встала, чувствуя себя не выспавшейся, однако достаточно бодрой для того, чтоб одной из первых появиться в кухне. Кухарка зло зыркнула на нее и с недовольным вздохом плюхнула на стол миску с жидкой пшенной кашей. - Глянь ты, развелось их тут, что твоих собак. Как жрать, так первые приходют, а как работать… - и ворча еще что-то себе под нос, толстуха отвернулась обратно к котлу. За столом уже сидело несколько молодых парней, они споро подчищали свои миски, в самом деле, всем видом напоминая голодных псов. Поглядев на не слишком заманчивую пищу, Эмма, тем не менее, заработала ложкой и не останавливалась, пока та не заскребла по дну. Едва ли кто-то предложит здесь лучшую еду, так что нечего привередничать. Король Леопольд не слишком заботился о том, чтоб его воины были сытыми, а значит, сильными и готовыми дать отпор возможному неприятелю. Пока что все, что видела Эмма в этом замке и за его пределами, нисколько не укрепляло ее верноподданнические чувства к своему монарху. - Эй, - позвал один из воинов, выдергивая ее из пространных мыслей. – Эй, ты… как тебя звать-то? - Свон, - настроения говорить не было, только и обижать людей не стоило. - Тот самый? – присвистнул парень, а другие посмотрели на Эмму уже внимательней. Под пристальными взорами, направленными со всех сторон, той стало неуютно, и девушка уткнулась взглядом в пустую миску, машинально вертя в руках ложку. - А правда, что ты сшиб вчера утиное перо со ста пятидесяти ярдов? – задал вопрос один из самых молодых стражников. Его глаза задорно блестели, да и все остальные были не прочь послушать интересные побасенки. - Да что там перо, - осадил его другой. – Я вот слышал, что он поразил все пять мишеней разом одним выстрелом! - Чушь мелешь! – громыхнул черноволосый усатый солдат, косой на один глаз, для верности припечатывая ладонью по столу. - А ну, сказывай, правда, что говорят? – устав слушать их спор, в лоб спросил четвертый. Мысленно Эмма возвела очи горе, а потом все так же без охоты ответила: - Перо сбил, а пять целей одной стрелой не поражал. - Во! Я ж говорил, враки все, что бают, - довольно погладил усы темноволосый. Его ухмылка поблекла, когда Свон добавила: - Я с коня стрелял по мишеням… - Да ну! Брешешь! - Покажи! Загалдев разом, точно босоногие мальчишки, воины едва ли не силой вытащили Эмму из-за стола. Пришлось идти на двор, седлать коня и браться за лук. Сделав несколько глубокий вдохов и выдохов, настраиваясь, девушка пустила лошадь с места в спорый галоп. Свон не была уверена, удастся ли ей повторить вчерашний результат – тогда все было для нее, словно в тумане, она не задумывалась над своими действиями. Проскакав вдоль стены с мишенями, она выпустила поочередно пять стрел. Все ударили в цели, и лишь последняя чуть-чуть не достигла центра, оказавшись на две ладони левее нарисованного черной краской круга. Несмотря на это, стражники изумленно и радостно заорали, требуя, чтоб она повторила еще раз. Поглядеть на потеху быстро высыпала половина не занятой работой челяди. Качая головами, стряпухи и прачки переговаривались меж собой, мастеровые мужики пораженно глядели на качающиеся на ветру стрелы в мишенях, а молодые девчонки, хихикая, шепотом обсуждали красивого молодого воина, столь ловко управлявшегося и с конем, и с луком. - Это тут что еще за представления? – раздался грозный рык, заставивший рабочий люд испуганно прыснуть в разные стороны, а солдат – спешно построиться в шеренгу и стать навытяжку. - Капитан! – Эмма спрыгнула с лошади, выглядя виноватой. Какое-то время Генрих просто смотрел недовольно на нее и молчал, а затем, решив что-то, сложил руки на груди. - А покажи, - коротко и емко бросил он, и Свон вновь поднялась в седло. Пришпорив послушного коня, девушка уже уверенно вогнала очередные пять стрел в соломенные мишени. - Ишь ты… - хмыкнул капитан. Так и не решив, обругать наглого молокососа или похвалить за умение, он в качестве компромисса накинулся на остальных воинов. – А вы что стали, рты разинули, как рыбы? Марш тренироваться, ведьмины выкормыши! Чтоб каждый дрался не хуже, а не то со всех шкуры спущу! Услышав приказ, четверо солдат побежали к казармам, чтоб вернуться вскоре с несколькими десятками твердых дубовых палок, луками и колчанами. До самого обеда воины дрались тренировочным оружием, метали копья и топоры, стреляли, соревнуясь друг с другом в быстроте и меткости. Все это было не в новинку для Эммы, привыкшей к чему-то подобному в лагере Робина, а потому она проделывала каждое движение машинально, не выходя из своего замкнутого состояния, преследовавшего ее со вчерашнего вечера. Лучшей она оказалась лишь в лучной стрельбе, во всем остальном любой из этих людей превосходил ее. Кроме опыта и сноровки, у них было важное преимущество в силе, которое парни, не стесняясь, использовали против нее, в то время как Эмме приходилось скакать вокруг них, подобно обезьяне, либо без конца подставлять щит, уводя их медвежьи удары по касательной. К тому времени, как им разрешили передохнуть, девушка уже почти не чувствовала рук и ног. Хотелось просто лечь посреди двора и умереть. До конца дня она продержалась на одной силе воли. - Только по белкам да зайцам мастер, а? – ухмылялись воспрянувшие духом безусые воины. Более старые и опытные стражники лишь хмыкали, косясь на этих дурней, потому как видели и замечали куда больше них. Подмечая холодную сосредоточенность и одновременно непринужденность Свон во время каждого, пусть даже шуточного, поединка, они безошибочно угадывали сурового и умного противника. Юному бойцу пока что не доставало практики и физической мощи, но то дело наживное. Вечером, после ужина, Эмма, не раздумывая, отправилась спать на конюшню, чем вызвала еще одну порцию насмешливого хохота. Ей было плевать на подобные глупости. В знакомой тишине, рядом с лошадьми, она могла прикрыть горящие тяжелые веки и попытаться представить, что ничего этого не было… что она все еще в поместье Миллсов и завтра вновь сможет увидеться с Реджиной, когда та поедет кататься в поля. Эмма почистит для нее лошадь и оседлает, а затем брюнетка протянет ей руку, и они обе на несколько мгновений, которые покажутся им вечностью, застынут так, чувствуя общее тепло… Красивая ложь. Реджина замужем за королем Леопольдом, на нее ежедневно направлены десятки взглядов – не скроешься, не останешься в тени. Куда там бдительному взору матушки Коры… И Эмма – лишь пыль под ногами королевы теперь, по крайней мере, для всех этих людей, что окружали Реджину ежедневно. Не подступиться к ней и не подойти без того, чтоб мгновенно не вызвать подозрение, а там стоит кому-то донести Его Величеству, и голова Свон окажется на плахе. Да кабы только ее голова, а не Реджины… Тяжелые чувства теснились в груди, и, тем не менее, сон на сей раз довольно скоро пришел к блондинке, смертельно уставшей даже для таких раздумий. Время – странная штука. Оно все тянулось и тянулось, и лишь на третий день своего пребывания в замке Свон смогла вновь мельком увидеть Реджину. В сопровождении небольшой свиты из фрейлин и придворного лекаря королева вышла из одного крыла замка и почти моментально скрылась в другом. Кажется, ей все еще нездоровилось, по крайней мере, об этом шептались накануне младшая служанка и поваренок, разговор которых краем уха подслушала Эмма. Не было никакой объективной причины, по которой она могла бы попросить встречи с самой королевой, а потому, в который уже раз говоря себе подождать, Эмма титаническим усилием воли заставила себя отвернуться от маленькой процессии и возвратить внимание к соломенному чучелу, стоящему посреди двора с надетым сверху прохудившимся деревянным ведром вместо головы. Пару раз рубанув по чучелу палкой, Эмма вновь услышала привычный уже смех группы бойцов, что, стоя у стены, наблюдали за ее потугами. Обычно она совершенно спокойно, даже безразлично сносила их неуважение к себе, однако на сей раз блондинка была взвинчена до предела. Каждая секунда, проведенная в ожидании, убивала ее, буквально вливая яд в жилы, так что порой казалось, будто нутро начинает пузыриться и гореть огнем. Смех этих болванов стал последней каплей, преисполнившей чашу терпения Эммы. - Поди сюда, ты! – резко развернувшись, рыкнула Свон, вызывающе тыча палкой в сторону одного из воинов, смеявшегося громче остальных. Юный и светловолосый, он был похож на саму Эмму, как брат, только превосходил в росте и ширине плеч. Кинувшись на него почти без предупреждения, девушка нанесла сильный удар сверху вниз, который, тем не менее, парень с легкостью отбил, продолжая улыбаться. Через минуту, однако, его улыбка сменилась напряженной гримасой, когда удары посыпались один за другим. В каждый Эмма вкладывала всю свою злость, которой в ней накопилось предостаточно. Поняв, что щадить его никто не собирается, стражник стал наседать в ответ, с каждой секундой также распаляясь все сильнее. Кружа по двору, они обменивались сокрушительными ударами, палки гудели в их руках, глухо грохоча о щиты и оставляя в тех вполне реальные зазубрины, как если бы были настоящими железными мечами. - Ха! – Эмма откинула в сторону свой щит и, перехватив палку обеими руками, ударила в два раза сильнее. Замахи стали быстрее, а столкновения деревянных мечей - тяжелее. Избавившись от лишнего бесполезного груза, Свон больше не стесняла себя в движениях, буквально танцуя вокруг своего противника, сбивая его с толку резкими выпадами и отступлениями, скачками, подобно тому, как если бы она была змеей, а он – опасным, но неповоротливым вепрем. На лице стражника отразилась мука, когда он не сумел вовремя уйти от очередного замаха и принял всю силу удара на щит. Должно быть, вся левая рука от плеча и ниже у него сделалась нечувствительной. Сбросив щит по примеру Свон, молодой солдат удобнее взялся за палку, помогая себе левой рукой. Да только он все равно уже не успевал… - Ха! – новый рывок, новый град ударов. Пятясь под непрекращающейся атакой взбешенной Эммы, воин только и мог, что уйти в глухую оборону, постепенно теснимый к стене. Прочие стражники, прервав свою тренировку, удивленно смотрели на них, понимая, что происходит что-то неладное. В Свон точно демон вселился. С новым рычащим «Ха!» она нанесла очередной косой удар, выбивая палку из рук уже не на шутку испуганного ее напором солдата. Никогда не участвовавший в битвах, парень растерялся перед столь неприкрытой и, казалось, беспричинной яростью. - Стой! – заорал стражник, когда Эмма с силой пнула его ногой в живот, отбрасывая к стене. Там, не удержавшись, парень поскользнулся и скорчился у каменной поверхности, приникая к ней так, будто молил поглотить его, спрятать от неминуемой гибели. Именно ее – смерть – он только что прочел в направленном на него равнодушном взоре льдисто-голубых глаз. Он закрыл голову руками, отворачиваясь от занесенного над собой тренировочного оружия, ставшего вдруг смертоносным… Перед глазами Эммы плясали багровые всполохи, она шумно дышала, держа дубовую палку и не видя перед собой ничего, кроме лица короля Леопольда. Крик мальчишки-солдата, высокий от испуга, ввинтился ей в мозг, останавливая от последнего добивающего удара. Осознав внезапно, где она и кто перед ней, девушка отпрянула назад, как-то пьяно пошатнувшись и опуская руки. Дыша хрипло, со свистом, Свон обвела все таким же тусклым, невидящим взором редкую толпу вокруг себя – отовсюду на нее смотрели недоумевающие глаза. Палка полетела на землю из разжатой ладони. Плотно зажмурившись так, что под веками поплыли разноцветные круги, Эмма сделала несколько вздохов, пытаясь выровнять сердцебиение. Бешенство медленно, нехотя покидало ее, оставляя после себя ощущение звонкой пустоты, в которой частым набатом гремела ее собственная кровь. Паренек все еще сидел, сжавшись в комок под стеной. Кажется, он обмочился… Он плакал. Бедолага… Подойдя к нему, Эмма потрепала его по светлым вихрам и сорванным голосом бросила коротко: - Прости. Видя, что смертоубийства не предвидится более, остальные воины поспешно разорвали круг, расходясь по своим прежним местам и вновь принимаясь за спарринг. Даже ветераны, усеянные шрамами, отчего-то прятали взгляд, не желая смотреть в глаза Свон. Позже кто-то из них станет вспоминать ту минуту и не сможет понять, что же такого было в том зеленом щенке, что так напугало каждого, кто был в тот момент во дворе. Подобрав свою палку и щит, Эмма также вернулась к оставленному чучелу, хотя больше всего ей сейчас хотелось самой забиться в какую-нибудь дыру и расплакаться. Внутри нее и перед глазами было все так же пусто – никакого пламени ярости, ни лиц, ни острой жажды возмездия. Просто сухое выжженное на много миль поле и невыносимая, подавляющая тишина во всем окружающем мире. Как если бы ее выпили до капли сейчас… Она ведь была женщиной, черт возьми! Просто женщиной, по-своему ранимой, слабой, нуждающейся в передышке и помощи, а не каким-то тупым увальнем с камнем вместо сердца! Ее собственное сердце не переставало кровоточить ни на секунду, и некому было знать, как сильно блондинке хотелось хотя бы ненадолго просто положить голову кому-то на плечо и позволить себе немного слез. Но она не может. Не может. Только не сейчас. Возможно, когда-нибудь… Да, когда-нибудь. Где-то далеко, за тысячи миль отсюда… В другой жизни. Сейчас Реджине… и самой Эмме, им обеим нужно, чтобы она была сильной. Быть сильной – значит, выжить. Не время раскисать. Она просто не может позволить себе слабость, кем бы она ни была в действительности. Она должна продолжать, как бы ни было трудно. Сосредоточившись и размахнувшись как следует, Свон нанесла очередной удар по соломенному истукану. * * * Эмма не могла знать, что обо всем этом думает Реджина. Почти полторы недели королева болела, сраженная нервным срывом, и из сплетен болтливой прислуги блондинка поняла, что Ее Величество считали слабой на здоровье. Никто в замке не удивлялся ее вечным простудам, постоянным недомоганиям и частым мигреням, настолько сильным, что женщина не вставала с постели по несколько суток, поскольку ее сразу же тошнило от любого неосторожного движения. За всем этим легко было предположить ребенка в ее чреве, вот только королевские лекари раз за разом отвергали подобное предположение. Королева не была беременна. Она просто чахла на глазах от того, что называется душевной болезнью. Сходя с ума от беспокойства, Свон искала возможность повидаться с Реджиной, и единстенным способом добиться этого было стать более дружелюбной со служанками, имевшим доступ куда-угодно. Глупые девчонки откровенно краснели при появлении на горизонте Эммы, полагая ее тем, за кого она себя выдавала. Их вечные перешептывания и хихиканье лишь раздражали блондинку, слишком погруженную в мысли для того, чтоб обращать внимание на что бы то ни было еще. Тем не менее, в перерывах между караулами она начала чаще появляться в кухне, задерживаясь там вначале просто так, чтоб послушать, о чем говорят люди, а затем добровольно взялась за мелкую незначительную работу, вроде: натаскать воды в бочку, поправить полки или вычистить закопченный, жирный котел у реки. Обычно стражники считали ниже своего достоинства помогать женщинам, потому Свон вскоре стали привечать даже суровые старые служанки, а уж девчонки и вовсе души не чаяли в новом солдате, всегда приветливом и готовом услужить. С одной из них, Мэри, каждое утро и вечер прибиравшейся и разжигавшей камин в спальне королевы, Эмма особенно крепко подружилась. Не шибко умная, но добросердечная конопатая девчонка рассказала Свон, что Ее Величество была родом из графства на севере, ближе к Великановым горам. - О, действительно? – правдоподобно изобразив удивление, сказала Свон. – Моя семья тоже из тех мест, - и она назвала деревеньку в пятидесяти милях от поместья Миллс. – Должно быть, Ее Величество взяла с собой фрейлин и служанок из родных мест? Грустно быть совсем одной… в чужом-то доме, пусть и дворце, - осторожно заметила блондинка, исподтишка наблюдая за реакцией служанки. Как и ожидалось, последняя скорбно поджала губы, качая головой. - Одна она тут, бедная госпожа наша. Как перст, одна, - вздохнула Мэри и прибавила. – Да все болеет и болеет, никак не оправится с осени еще. Кто бы знал, что она так хворать станет… Да что уж теперь, - последнее замечание она произнесла неодобрительным тоном, впрочем, вовремя прикусив язык. Дни проходили за днями, и казалось, что коридоры замка так и будут водить Эмму своими мрачными лабиринтами, не подпуская к Реджине. Десятки дверей, промозглых от сквозняков каменных переходов и толстых стен разделяли их, не давая встретиться, увидеться хотя бы на минуту с глазу на глаз. Везде их могли подслушать. Частенько в коридорах замка и во дворе можно было заметить юную принцессу Белоснежку в сопровождении нянек или, что бывало реже, в одиночестве крадущуюся куда-нибудь в сторону кухни, улизнувшую из-под надзора. Похоже было на то, что все кругом любили дочь Леопольда. Женщины в замке часто с грустью и теплотой вспоминали ее мать, королеву Еву, и по разговорам можно было подумать, что последняя являлась воплощением всех добродетелей, какие только есть на земле. Все без исключения откровенно баловали Снежку, позволяя ей практически все, что вздумается, а потому хода ей не было, разве что, в кузню и оружейную, а потому Свон всякий раз приходилось быть начеку. Не приведи боги, малышка узнает в ней девчонку-конюха из поместья Миллсов… К дочери короля Эмма испытывала смешанные чувства. Умом она понимала, что та едва ли специально сделала то, что сделала. Ребенок не мог осознавать всех последствий своего поступка, и все же… Глухая злость ворочалась внутри всякий раз, когда белое платье малышки мелькало где-то вдалеке, и стоявшая на одной из башен Свон могла слышать ее пронзительный, звонкий, как у всех детей, голос. Снежка была ей неприятна. Собственная мачеха, по слухам, также отчего-то упорно игнорировала девочку, хотя та явно тянулась к ней, и оттого маленькая принцесса часто бывала грустна, уязвленная холодностью королевы. Справедливо опасаясь быть узнанной, Эмма старалась не попадаться на глаза Белоснежке, что было не так-то просто, ведь девчонка была очень любопытной и приставала с расспросами чуть ли не к каждому в замке. Не то, чтоб она была груба со слугами, скорее, напротив, только это ничуть не облегчало жизни Эмме. Спустя две недели девушке так и не удалось повидаться с Реджиной. Когда она уже готова была от отчаяния совершить какую-нибудь глупость, кажется, само Провидение сжалилось над ними. Настал июнь, и охотничьи горны вновь зазвучали в окрестных лесах, выгоняя зверя из логовищ и будоража кровь мающихся от безделья дворян. Король Леопольд не считался большим любителем буйных пиров и охот, но даже он не смог усидеть на месте, отчасти потворствуя своим вассалам, отчасти желая размяться и отдохнуть от потока бумаг и приема послов иностранных государств. В один из дней монарх вместе со своей многочисленной свитой и слугами под рев рожков и лай своры борзых отбыл из замка на целую неделю, что дало возможность всем слугам, включая даже стражников, почувствовать себя, как мыши в отсутствии кошки. Замок опустел и затих, погрузившись в дрему. Большинство челядинцев предпочитало проводить время в свое удовольствие, нежели без конца надраивать полы и стены, и даже охрана стала менее бдительно наблюдать за тем, кто бродил по дворцу Леопольда в отсутствии хозяина. Не зная, кому можно доверять, Эмма полдня промаялась, размышляя, не прокрасться ли попросту ночью в спальню королевы, когда в голову ей пришла мысль получше. Срезав тонкий лист бересты, она аккуратно нацарапала ножом несколько слов. Затем, подкараулив конопатую Мэри и наговорив той милых глупостей, Свон добилась своего: покраснев, как маков цвет, девчонка согласилась подложить непонятный для себя предмет в покои Ее Величества, когда та пойдет ужинать. Не увидев в просьбе ничего дурного, хотя и удивившись ей про себя, Мэри убежала, спрятав послание в кармане фартука. Теперь – снова ждать. Всю ночь Эмма крутилась с боку на бок, так и не уснув: острая солома впивалась в бока, коля даже сквозь рубашку, беспокойство и подспудный страх терзали девушку, и потому она едва сумела дождаться следующего утра. Оседлав лошадь ни свет, ни заря, она выехала за пределы замка. От реки в долине поднимался плотный прохладный туман, в траве поблескивала крупная роса, и конь бежал легко и радостно, довольный тем, что, наконец, вырвался на простор из порядком надоевшего стойла. Быстро достигнув границы речного берега, Эмма свернула к березовому леску, где остановилась, спешиваясь. Пройдя еще несколько десятков метров, она достигла старых языческих развалин, от которых всего и осталось, что курган, да пять огромных плоских камней, стоявших вертикально и наполовину вросших в землю. Стреноженный конь отправился пастись, а сама Свон присела в траву, опираясь спиной о камень. Она задумчиво крутила в руках сорванную травинку, чувствуя себя разбитой после целой ночи без сна. Даже тревожное чувство ожидания сдавалось под напором усталости, которая окутывала все утомленное от напряжение существо Эммы, слишком долго державшей ухо востро, спавшей по ночам в полглаза. Отовсюду доносился щебет птиц, приветствовавших новый день, из травы уже показались первые букашки, разбуженные солнечным теплом. Солнечный свет нисколько не бодрил, скорее, наоборот нагонял желание подремать в теплых лучах. Не удержавшись, Эмма сползла чуть ниже, а затем и вовсе легла на мягкой успевшей прогреться земле. Она заложила руки за голову и уставилась в необозримую густую синь неба. Стайками по нему изредка проплывали тонкие, как кисея, облачка, не предвещавшие дождя, лишь помогавшие до поры унять жару. Лениво следя за планирующей в высоте хищной птицей, Эмма изо всех сил боролась с накатывавшей сонливостью. Она сама не заметила, как дремота охватила ее, стоило прикрыть глаза «на минуточку». Ничто не тревожило сон Эммы до тех пор, пока через час со стороны города не послышался перестук копыт. Насторожив уши, конь блондинки слушал какое-то время, а затем коротко заржал – так, словно ему хорошо была знакома приближающаяся лошадь или ее всадник. В ответ ветер принес такое же радостное ржание. Поморгав, Свон оперлась сперва локтями, а затем села. Она замерла на месте и внимательно слушала, вглядываясь в просвет между камнями, все ожидая, когда там покажется знакомая стройная фигура… Ждать пришлось недолго. Реджина пришла. Ведя под уздцы лошадь одной рукой, а другой – придерживая подол скромного коричневого платья, какое более приличествовало зажиточной горожанке, нежели королеве, молодая женщина шла по узкой тропинке, протоптанной немногочисленными местными, кто приходил сюда время от времени в поиске уединения и тишины. Эмма поднялась на ставших внезапно неловкими ногах и вновь застыла, не зная, то ли бежать навстречу, то ли просто поприветствовать вначале ту, к которой стремилась так долго. В конце концов, Реджина также увидела ее. Остановившись, она отпустила лошадь, и та немедленно подошла к мерину Эммы, чтоб потереться носами. Обе женщины просто смотрели друг на друга и молчали, как будто не в силах были поверить в происходящее. Слишком много боли, бесплодных ожиданий, холода, одиночества было между ними, в них самих. - Эй… - сглотнув, первой решилась нарушить неприятно повисшую тишину Эмма. Она поднялась, улыбаясь чуть кривовато из-за непривычной неловкости, не зная, куда деть руки, нервно сжимавшиеся и разжимавшиеся. Она могла поклясться, что при звуках ее голоса Реджина явственно вздрогнула, как если бы рядом с ней щелкнули кнутом. - Ты… - голос брюнетки был слабым и каким-то потухшим, как и весь вид. Уже не в первый раз Свон пронзило ощущение неправильности происходящего и беспокойства, пока еще не до конца осознанного. Реджина была не похожа сама на себя, как если бы что-то важное исчезло в ней, сменившись на новую грань. Точно червоточина образовалась в ее сердце, и теперь это отражалось в выражении ее лица и глаз, в каждом надломленном, рваном жесте, как вот сейчас, когда она нервно мяла в руках перчатки, закусив губу и отчего-то не решаясь подойти ближе. - Ты пришла, – несмотря ни на что, Эмма не могла больше ждать. Она проделала такой путь, и ей жизненно необходимо было убедиться, что это не очередной сон, который обязательно закончится трагическим ощущением одиночества и раздробленности. Она должна была дотронуться до Реджины, вновь почувствовать ее руку в своей руке – лишь тогда дикое напряжение, не отпускавшее вот уже столько месяцев подряд, рассеется, позволяя вновь ощутить твердую почву под ногами. - Ты пришла! – повторив это, Свон сорвалась с места и побежала вперед к недвижимой фигуре брюнетки. Оказавшись вплотную быстрее, чем Реджина могла воспрепятствовать ей, Эмма сжала ее в лихорадочных объятиях, как тогда, на турнире. Королева не сопротивлялась, однако тело ее было напряженным, точно натянутая струна, и невозможно было разгадать, что кроется за ее реакцией. Прошло несколько секунд, за время которых Эмма, зарывшись в смольные волосы, глубоко вдыхала их аромат, уже полузабытый, но такой щемяще дорогой, что на глазах выступили слезы болезненного, совершенно сокрушающего счастья. Смаргивая их и сглатывая резкий комок, вставший в горле, девушка не в силах была разжать руки, она не могла заставить себя отпустить Реджину, не понимая, не ощущая, что та никак не отвечает ей. - Ты здесь… о, ты здесь, со мной… - продолжала бормотать Свон, и тогда что-то словно дрогнуло внутри королевы, погруженной в свое сомнамбулическое состояние. Ее напряженные мышцы стали расслабляться. В конце концов, она почти обмякла в руках Эммы, такая слабая, беззащитная… Бледные, худые до прозрачности пальцы брюнетки потянулись вверх и едва заметно сжались на камзоле Эммы, то ли отталкивая, то ли притягивая ту ближе к себе. У самого уха Свон раздался вздох, заставивший светлые пряди колыхнуться, щекоча щеку блондинки. Наконец, Реджина явственно подалась ей навстречу, и Эмма еще теснее прижала ее, чувствуя, как часто-часто, точно у перепуганной птички, стучит сердце ее любимой. - Реджина, родная моя… Реджина… - Эмма первой отстранилась слегка, беря лицо брюнетки в свои ладони, мягко поглаживая ее заострившиеся скулы, покрытые сейчас нервным румянцем, впиваясь взглядом в искусанные бледные губы, которая так хотелось поцеловать, но отчего-то было неловко сделать это. Когда их взгляды встретились, стало заметно, как лихорадочно блестят карие глаза королевы. Она тяжело дышала, выглядя так, словно готова вновь упасть в обморок прямо сейчас. - Эмма, - задушено пробормотала она, вновь начиная дрожать. Звук ее голоса, произносящий имя Свон, был надтреснутым, как у старухи. - Что, любимая? Что? – глаза Эммы испуганно метались по ее лицу, желая распознать, понять, почувствовать то, что не могла высказать вслух Реджина, о чем немо кричали ее глубокие, расширенные в панике зрачки. - Я… я не могу… Я… - одним резким движением брюнетка вывернулась из кольца сжимавших ее рук, тут же отступая на несколько шагов. Под тонкой кожей на шее неистово билась жилка, на висках выступила испарина. Молодая женщина тряслась, она обняла саму себя руками, как будто пыталась прикрыться, защититься от направленного на нее пристального взгляда Эммы. - Прости… - Реджина, ты… - острая и столь очевидная догадка пронзила Свон, и от этого она сама отступила на шаг. Глядя на едва не плачущую брюнетку, она, наконец, начала понимать. Мысль, пришедшая на ум, была одновременно и ужасающей, и совершенно ясной, лежащей на поверхности, так что внутренне Эмма буквально взвыла, кляня себя за невероятную тупость и эгоизм. Взгляд метнулся к нервным ладоням Реджины, которыми та продолжала скрывать себя, как если бы стояла совершенно обнаженная. Она теребила пальцами глухой воротник платья, застегнутый у самого горла. На безымянном пальце в солнечном свете, льющемся сквозь листву, поблескивало мелкими бриллиантами обручальное кольцо – как клеймо принадлежности Леопольду… Эмма на секунду зажмурилась, испытывая острый приступ тошноты и отвращения – не к Реджине, о нет. К себе. Великие боги… Она беспросветная, окончательная идиотка, думающая лишь о своих чувствах. Она так давно мечтала обнять Реджину, что не подумала о том, каково ей будет после всего… Лицо перекосила гримаса гнева, предназначенная вовсе не брюнетке. О нет, Эмма ни за что, ни в коем случае не могла ее винить. Зато она знала того, кто повинен во всем, и это знание заставляло желваки ходить по лицу, а пальцы непроизвольно сжиматься в кулаки. Из горла Свон вырвался стон сродни рыку, когда она увидела, как по щекам Реджины начинают струиться слезы, а сама молодая женщина, плотно прикрыв веки, мотает головой и пытается не разрыдаться. - Прости меня… - с уст королевы слетел тихий вздох и всхлип. – Я не могу… - Что ты… что ты, Реджина! – вырвалось у Эммы, и хотя больше всего на свете ей хотелось вновь подойти и обвить руками любимую, выказывая свою поддержку, но она осталась на месте, зная, что именно это нужно сейчас брюнетке. – Прошу, не надо. Я понимаю, я… Реджина, прошу, посмотри на меня, пожалуйста. Даже такое простое действие далось королеве с трудом, она точно чувствовала боль при каждом вздохе – грудь под корсетом из китового уса вздымалась неравномерно, как если бы молодая женщина задыхалась. Синие глаза Свон смотрели на сей раз уверенно и лучились теплом, несмотря на то, что на их глубине плескалось отражение той же боли, что – Эмма отчетливо видела теперь – разъедала Реджину изнутри. - Ты ни в чем не виновата, слышишь? Ни в чем. Это не твоя вина. Пожалуйста, верь мне, все будет хорошо. Все теперь будет хорошо. В бессилии опустившись на колени, Реджина закрыла лицо руками, не желая показывать слезы, прячась в самой себе, как привыкла делать это уже давно, ибо некому было встать рядом и протянуть руку… так долго… Эмма присела рядом, чуть поодаль, но достаточно близко, чтоб брюнетка чувствовала ее спокойное присутствие. Это было единственное, что она могла сделать для Реджины прямо сейчас. Они пробыли вместе почти до самого вечера, почти не разговаривая. Вглядываясь в такие знакомые и, в то же время, как будто чужие черты, обе молчаливо наслаждаясь каждым мгновением рядом друг с другом. Когда Эмма попыталась мягко заговорить с Реджиной о прошлом, та сразу же замкнулась в себе, и молчала так долго, что блондинка почувствовала отчаяние. - Я не хочу говорить об этом, - только и сказала королева. – Еще ничего не кончено. С ней трудно было не согласиться. Они все еще в тупике, отчаянно ищут и не видят выход, кроме того, что был испробован ими однажды. Только хватит ли смелости на то, чтоб повторить свою попытку и освободиться? Раньше Эмме казалось, что, стоит им лишь вновь воссоединиться, как все станет, как прежде. Ей казалось, вместе они сумеют побороть все, что угодно. Теперь… Грядя на поникшую, сидящую с опустошенным видом Реджину, она осознавала, что все было куда сложнее и глубже. Мало было вызволить ее из физического плена – этого удушающего приторного мирка внутри замка, где королева была не более, чем высокородной пленницей, игрушкой в руках Леопольда и двора. Куда труднее будет пережить последствия всего зла, что ей причинили. * * * Обратно в замок они отправились так же по отдельности, не желая создавать повод для сплетен и подозрений. Сделав приличный крюк и заехав в одно из сел на ярмарку, Эмма прискакала в город затемно. Пробравшись к коморке, где спала Мэри, она тихонько поскреблась в дверь, и спустя несколько минут ей открыла одетая в ночую сорочку заспанная служанка. Длинные рыжие волосы той выбились из косы и спускались на хрупкие, усыпанные веснушками плечи. На ее тонкую, все еще слегка угловатую фигуру падал нестройный свет факела, в то время как сама она видела лишь силуэт пред собой. Поморгав и разглядев, в конце концов, кто стоит на пороге, Мэри охнула и тут же залилась румянцем, безуспешно пытаясь плотнее запахнуть вырез сорочки на груди, довольно таки внушительной для ее пятнадцати лет. - Привет, - улыбнулась Свон, делая вид, что не заметила крайнего смущения девушки. - Доброй ночи, господин, - пролепетала та, все еще красная, как рак. – А я уже легла… - Да, прости, что разбудил. Не мог дождаться утра, - и тут с хитрой усмешкой блондинка полезла за пазуху и вытащила оттуда льняной мешочек. Протянув его недоумевающей девчонке, она сказала. – Держи, это тебе. - Что это? - А ты открой. Любопытство пересилило смущение, и ловкие пальцы принялись быстро развязывать не тугой узелок бечевки. Возглас удивления и радости вырвался из уст Мэри, когда из мешочка показалась длинная нить бус. Кроваво-красные камни граната, выточенные в виде ровных гладких бусин, были красивы даже в полутемном коридоре. Ахнув от восторга и забыв про то, что одета неподобающе, девчонка поспешила поднести подарок ближе к факелу, во все глаза разглядывая это чудо. Эмма довольно улыбалась, глядя в ее поглупевшее от счастья лицо. В глазах Мэри, обращенных к Свон, читались теперь неприкрытые обожание и влюбленность. - Ну, как? Нравится? - Очень нравится! – прошептала девочка, прижимая бусы к груди. Спохватившись, она испуганно пролепетала. – Но разве можно, господин? Должно быть, вы истратили все свои деньги! Нет, я не могу… - на ее лице отразилась почти физическая мука, когда она, поколебавшись, протянула подарок обратно. - Бери-бери, специально ведь для тебя покупал, - с этими словами Эмма взяла из рук Мэри украшение и сама застегнула медную застежку у нее за спиной. – Вот, теперь ладно смотрятся. Такой красавице грех без бус ходить. Окончательно смущенная, девчонка бормотала какие-то благодарности, не смея даже поднять глаз на Свон. Видя, что цель достигнута, Эмма собиралась было развернуться и уйти, оставив служанку наедине с ее подарком, как в следующий момент Мэри, глубоко вздохнув, как перед прыжком в омут, сделала два шага в ее сторону и оказалась совсем близко. Поднявшись на носки и ухватившись для равновесия за плечи блондинки, она потянулась и быстро чмокнула ее в щеку. При этом, когда служанка отстранилась, у нее уже пылало не только лицо, но и шея, и уши. - Спасибо, - прошептала Мэри. Эмма потрепала ее по щеке – слишком по-дружески, но совершенно зачарованной ею девочке это показалось настоящим знаком внимания. - А теперь иди спать, - блондинка усмехнулась и повернулась, уходя. Оставив взволнованную девушку за спиной, Эмма зашагала по коридору. Лишь завернув за угол, она позволила себе устало опустить плечи и сгорбиться; с лица слетела маска залихватского добродушия и задора, осталась лишь толика горечи. Что подумает эта девчонка, когда поймет, что ее использовали? Будет ли ее сердце разбито? Сможет ли она верить людям? У Эммы не было права на щепетильность и чрезмерную разборчивость в средствах – не в ее ситуации размениваться любой возможной помощью, пусть и полученной нечестным путем. И все же, обманывая Мэри, она не могла до конца заглушить голос совести. Чувствуя себя паршиво и морально, и физически, блондинка могла лишь вздохнуть и приказать внутреннему голосу умолкнуть. Она не может быть слишком доброй или жалостливой к другим, пока Реджина в опасности и нуждается в ее помощи. С каждым днем – она чувствовала – петля все туже затягивалась на их шеях, все больше времени и сил утекали безвозвратно, пока они обе вынуждены были вести это сражение по отдельности. И кто мог сказать, кому из них досталась худшая участь? Что ужаснее – быть за сотни миль от любимого человека и бороться за жизнь, но при этом не терять надежды на лучшее, или остаться в полном одиночестве со знанием, что спасения попросту нет? Все так запуталось в последнее время, Эмма уже не могла понять, что было правильным выходом. Слишком много сильных чувств было смешано воедино: бушуя в сердце, они переполняли его и душили, разъедали, не находя возможности излиться, проявить себя. Один за другим дни стелились, как следы в лесу, а тропа вместо того, чтоб стать отчетливей, лишь истончалась под ними… Еще дважды они с Реджиной встречались в березовой роще. Они не обсуждали будущее, не говорили даже о настоящем или прошлом, лишь, как и в первый день, сидели рядом – близко, так близко, но все равно недостаточно. Не так, как прежде. Им лишь предстояло научиться заново признавать друг друга и верить в то, что их хрупкий, подобный ниточке паутины, союз не будет в следующее мгновение безжалостно сметен порывом нового ветра перемен. Неделя в отсутствии короля пролетела даже слишком быстро. Галдящая разодетая толпа ворвалась под каменные своды замка, будоража его уже успевшую устояться атмосферу чуть сонного оцепенения и покоя. - Моя госпожа, вы видели, какого медведя уложил Его Величество? – с угодливой восторженностью восклицали фрейлины, впрочем, так и не добиваясь хоть сколь-нибудь приветливой реакции от королевы. Эмма не могла не обращать внимания на то, как вздрагивала и бледнела Реджина всякий раз, когда речь заходила о короле. Или когда его плотная фигура появлялась поблизости, и мужчина обращал свое внимание к жене. Он, очевидно, злился на Реджину, которая почти не участвовала в его маленьких представлениях на публику, не желая изображать семейную идиллию. Без смущения все обсуждали, как холодны были друг к другу августейшие супруги. Если раньше Леопольд посещал спальню королевы достаточно часто, то теперь это случалось не более одного раза в неделю. В очередной раз случайно услышав болтовню прачек или фрейлин об этом, Эмма старалась забиться в самый дальний угол в замке, мучительно переживая попытки сдержать себя от проявления эмоций. Она презирала саму себя за бездействие, видя на следующее утро еще более осунувшееся, с темными кругами под глазами лицо Реджины, которая смотрела лишь перед собой, явно смирившись со всем, что происходило с ней. - Реджина, мы должны попробовать снова, - заявила Эмма в один из дней, когда они сумели вновь тайно встретиться у камней за городом. Их лошади мирно паслись рядом друг с другом, в то время как сами женщины не были столь спокойны и дружелюбно настроены. Блондинка пыталась найти взгляд Режины – безуспешно. Та не желала смотреть на Свон, блуждая взором где-то у подножия холма, на вершине которого они были: там едва заметной дымкой, вырывавшейся из сотен труб, был окутан город – шумный, говорливый, совершенно безразличный к ее желаниям, страхам и страданиям. - Прошу, не отгораживайся от меня! Реджина, так не может продолжаться дальше. Это ничего не даст… Я думаю, мы должны бежать, - пыталась достучаться до нее блондинка. Речь Эммы оборвалась, когда королева перевела на нее глаза, красные от потрескавшихся капилляров, и сухо бросила с горькой, почти ехидной усмешкой: - Не может продолжаться? Но это будет продолжаться. Ты или я… мы ничего не сможем сделать, это не в наших силах. А затем она задала вопрос, огорошивший Свон: - Зачем ты вернулась, Эмма? - Что? – девушка непонимающе смотрела на нее, не в силах поверить, что сейчас произнесла брюнетка. - Зачем все это? Зачем ты вновь мучаешь меня, давая надежду, которая не осуществится? – жесткий тон скрывал за собой боль, которую, к счастью, сумела распознать Эмма. Потому ее взгляд смягчился, когда она поняла, что брюнетка лишь пытается защитить себя – как может. - Я не исчезну больше, Реджина, - мягко проговорила Свон, неосознанно приближаясь. – Веришь ты мне или нет, но больше я никому не дам разлучить нас. В ответ королева лишь холодно рассмеялась, скрещивая руки на груди. - Ты уже оставила меня однажды: ты умерла. Я думала, ты умерла… Для меня так и было. Я похоронила тебя, - тяжелые, правдивые слова упали между ними, вырастая невидимой монолитной стеной. Самое ужасное, что у Эммы не находилось ни одного аргумента, чтоб ответить на это. - Но теперь я здесь… - слабо попыталась возразить Свон. - Прости. Боюсь, для меня уже слишком поздно. С отчаянием и бессилием блондинка смотрела, как Реджина уходит. Эмма отказывалась верить, что все тщетно, она просто не желала видеть больше, как ее любимая молчаливо задыхается внутри самой себя, похожая на ласточку со сломанными крыльями. - Я не сдамся, Реджина, - когда-то она уже говорила это, когда не желала верить, что все кончено, а теперь громко повторяла вновь. Услышав ее слова, брюнетка на пару секунд остановилась, однако, так и не повернувшись, продолжила движение. - Я не уйду, слышишь? – изо всех сил, почти в гневе закричала Эмма, стискивая кулаки. Реджина не желала слушать. Она не хотела бороться, и это ранило больнее всего, лишало сил. - Я не сдамся… - прошептала блондинка, чувствуя наполняющие глаза слезы. – Не сдамся!