Н.А.И.В.

Звук на телефоне Дима Снейк не выключал никогда. Слишком много проблем висело на нём одном, чтобы выпускать навороченную игрушку по крайней мере из виду. С тех же пор, как он стал ещё и директором и продюсером, Снейк начал мечтать о третьей руке со встроенным зарядным устройством. Телефон звонил раз пятидесятый за день, и Дима вполне был готов послать того, кто посмел влезть в почти наладившийся (если не считать отсутствие гитариста) репетиционный процесс. Но это была дочь. А сердиться на этого маленького ангела было невозможно. — Ребёнок, привет! — улизнув из комнатки, где до этого кипели споры о том, как жить дальше, Дима сел на подоконник, закурил. — Что поведаешь? — У нас в музыкалке новый учитель по гитаре! — авторитетно заявила Рита, очевидно, накручивая на палец рыжевато-русый локон. — Молодой-симпатичный? — Снейк фыркнул, представляя, как девочка силится делать вид, что ведёт взрослый и серьёзный разговор как минимум с президентом. Ещё бы, ведь её папа — супер-звезда. — Ну… Он как ты, наверно. Я просто его видела раньше! Учителя музыки, тем более, соответствующие статусу заведения, на дороге не валяются, но и у них ведь бывают промашки… Поэтому такое заявление ребёнка здорово напрягло Снейка. — Где? Во дворе? В школе? — Нет! На плакате! У тебя там, где мы раньше жили, был плакат с группой… м… «Коррозия металла»! Ну, с тётей! Вспомнил? Неужели Паук в учителя подался? — мелькнуло в голове барабанщика. — Вспомнил… — Дима прикрыл глаза, оживляя память о небольшом плакате, подаренном пару лет назад этим долговязым прихвастнем Паука в знак вечной дружбы между «родами войск». — Так вот, это тот, который в очках! Точно тебя говорю! Он даже в этом же свитере приходил! В голове ярко вспыхнул прожектор. Забыв про окурок, разъярённого Чачу, ненавистного предателя Голанта, уставшего от всеобщей грызни Коляна, Снейк вскочил с подоконника, схватив ртом воздух, попытался что-то выдавить из себя, но не смог. Сердце заколотилось где-то в горле. Свет вспыхнувшего в голове софита выхватил тощую фигуру накуренного мальчика в чёрных пластиковых очёчках, отстранённо пялящегося в зал… И играющего знакомые мелодии Коррозии с такой любовью и отдачей, что звучали они почти как симфоническая музыка. Капюшон серой толстовки, великой ему на два-три размера и глубокие тени чёрно-белого изображения не давали рассмотреть его лицо, а звук, симфонический, академический звук всей душой любимого инструмента мешал услышать в голове его имя… Но, главное… — Сашка! Наши проблемы решены! Жди, я сейчас вернусь! Когда смысл брошенного в приоткрытую дверь, дошло до опешившего Чачи, Снейк уже сидел в такси и комкал клапан своей сумки, пытаясь придумать вменяемый повод своего появления в школе… Критически оценить возраст учителя было сложно. Короткая стрижка, обнажавшая ранние залысины, «гитарная» сутулость и усталый взгляд прибавляли ему пару-тройку лет. Худоба и белоснежная толстовка-кенгуру предавали вид подростка. Но всё же, Рита была недалека от истины: лет гитаристу было, наверно, столько же, как Снейку, может быть, немного меньше. — Валерий Андреевич? Мужчина оторвал взгляд от книжки в чёрной обложке, которую читал до этого с невероятно увлечённым видом, переложил закладку, закрыл фолиант. — Здравствуйте, Дмитрий Абдулович. Рита предупредила, что Вы приедете. Я Вас ждал. Рукопожатие вышло скомканным. Дима дёрнулся от огненно горячего прикосновения широкой сухой ладони, а Валера вдруг стушевался, осознавая в полной мере, кто садится напротив него, по-пацански оседлав стул. — Можно без прелюдий? — прочистив горло, проговорил Снейк. — А то меня группа ждёт. Что ты здесь делаешь? Валера взял со стола басовый медиатор цвета ягодного желе, постучал им по ногтю, сжал в ладони. — Из Коррозии меня выгнали, контракт с Леонтьевым закончился… Больше предложений не поступало, а мне нужны деньги. Здесь я учу раздолбаев, с какой стороны подойти к гитаре и как взять банджо так, чтобы не сломать, получаю честно заработанные. Ещё вопросы? Вопросы были. К каждому слову. К каждой печальной морщинке в уголках огромных карих глаз, к длинным сухим пальцам… К воспоминаниям о том самом концерте, об альбоме, чуть не единственным в истории знаменитой группы, звучавшего не как из подвала… Да как они вообще могли… — Выгнали?! В ответ Валера только косо ухмыльнулся, обращая внимание Димы на большой рот с тонкими губами. Поднялся из-за учительского стола, убрал книжку в сумку, почти такую же, как у Снейка, повесил на плечо объёмистый чехол с гитарой. — Пойдём, уже поздно. И Чаче скажи, что сегодня не приедешь… Костыль облизывает ботинок хозяина не потому что так было приказано. Он хочет этого сам. Человек-лапша. Длинные руки, узкое лицо, длинные белоснежные волосы… Ему бы рубашку прикупить, ботинки лакированные, бас освоить или даже гитару. Бросить дрянь, что будоражит под белой, покрытой фиолетовыми синяками кожей его горячую кровь. Из него, наверно, единственного, можно было бы сделать большого артиста. Актёра даже. Быть может, прочистив мозги, он смог бы даже запеть. И, конечно, не прогремев на всю страну, он стал бы посредственным, но талантливым музыкантом… Но он предпочёл вечную славу в тени супер-панка, державшего его сейчас за собранные в косу волосы. Тонкую и длинную шею Ромы опоясывал настоящий собачий ошейник. На руку Паука — намотана длинная цепь с удобной кожаной петлёй на одном конце и толстым карабином на другом. Рома не играет в группе. Он скатился совсем. Длинные волосы поредели за последнее время. Губы растрескались. И в глазах поблёскивает безумие… Но Сергей любит именно это. Безумие. Форменное безумие, настоящее. Фарс, притворство, шоу и обман — для сцены. Жизнь за сценой принципиально иная. И в эти сложные времена именно сходящие с ума наркоманы питают его силу. Его власть над людьми. Его место в этом мире — выше всех известных королей. Он сам так определил. И, дёргая Рому за ошейник, он только утверждает это. Снова и снова… — Эй, Брицкриг! К ноге! В комнате накурено так, что не видно стен, и даже у некурящего перехватывает горло и начинает кружиться голова. Внутри — две капсулы дорогущего и редкого на родных берегах мескалина, бутылка дешёвого вина и два косяка. Не так много по меркам группы. Но с худенького парня с короткими кудрявыми волосами — более чем достаточно. Его тошнит. Голова кружится. И от одной мысли о том, чтобы прикоснуться к кому бы то ни было, к горлу подкатывает кислый комок. — Не хочу… Паук вскакивает, наступив тяжёлым ботинком на руку своему белобрысому рабу. Тот корчится на полу, скулит и дёргается, невольно начиная получать от боли извращённое удовольствие. — Что ты сказал, повтори?! — Я сказал, что не хочу… Серо-чёрный свитер колет кожу даже через футболку. Бросает то в жар, то в холод. Мышцы сводит ещё с утра от ломки после кокаиновой вечеринки пару дней назад. Откуда у Паука столько денег, остаётся только гадать… Мозг работает как старый советский телевизор у мамы на даче. И хочется страшно взять пассатижи и переключить на другой канал, повернув такое-то сломавшееся ещё в детстве реле… — Ты что это, мелкий, такой борзый? Отстранённо доходит, что он уже держит за грудки. Его наглые, почти жёлтые глаза, дикие, с суженными зрачками, смотрят прямо в глаза. Искажённое мескалином пространство вздрагивает, идёт трещинами… На полу валяется и трясёт оттоптанной рукой Рома. На губах у него кровь. Ноготь на среднем пальце стремительно затекает фиолетовой кровью. — Тронешь зубами — выбью все! И вдруг от коленей по телу пробегает дикая боль. И в губы упирается чужой напряжённый член. Наркотики. Алкоголь. Шлюхи. Огонь. Пот. Вечеринки, похоть, секс, страх… И всё это надоедает в один миг. Рискнуть жизнью можно лишь раз в жизни. И Валера рискнул. — Наутро мне позвонил Шишкин, и сказал, чтобы я приехал и забрал с репбазы куртку и гитару. Что должен буду оплатить Пауку коронку на выбитый зуб и МРТ, на что я предложил ему отсосать у Ленина… Он обиделся, но больше не наседал. Они вообще испарились из моей жизни. Чему я несказанно рад. Радостным Валера не выглядел. В руках стремительно пустел третий бокал светлого нефильтрованного пива, от воспоминаний о прошлом на лице появлялись гримасы настоящей боли. Не только физической. Он страдал, и Дима видел причину. И выход из этого замкнутого круга. Нужно было добиться одного короткого ответа. Но как? Перед ним сидел проживший целую большую жизнь настоящий музыкант с историей. Маленький, зашуганный интроверт с огромными глазами, длинными пальцами и неимоверным талантом, который нужно было только развернуть в нужную сторону. Как спектрограф направить на нужную волну, и он распустится, разовьётся, вспыхнет радугой новых решений… Выведет «Наив» из кризиса… Ведь это зависимость. Однажды выйдя на сцену, ты понимаешь сразу, кто ты, победитель, которого унесут с неё вперёд ногами, или проигравший, который будет прятаться за кулисами всю оставшуюся жизнь. Бывает, правда, и другой вариант. Когда великий Поэт, чувствуя, что его душу коверкают другие исполнители, его музыку перевирают чужие пальцы, сам заставляет себя выйти на сцену. Вытаскивает себя за шкирку, накрывает своим истинным видением окружающих, отдаёт всего себя и… Дима видел это однажды не так давно. И от страха, откинувшего его к противоположной стене, сковал тело, не давая разуму набрать неотложку. В аппендиксе длинного лужниковского коридорчика, сжавшись в комок, выл и плакал от психического истощения, от неспособности, неумения защищаться от толпы и страха перед залом человек, знакомый, если не с детства, то с очень ранних лет… Но Валера не был похож на несчастного поэта, словившего паническую атаку посреди рок-фестиваля. Внутри него жила чудовищная, панковская уверенность в себе. В его глазах ещё теплился настоящий огонь, который только нужно было знать, как разжечь… И Дима ломал над этой задачей голову уже четвёртый бокал крепкого тёмного подряд. Её звали Настя. И по сей день Дима дёргается внутреннее от каждого упоминания этого популярного имени относительно невысоких черноволосых девушек с выразительными синими глазами. — Умывайтесь, — вместо приветствия сказала она, кутаясь в большой оранжевый плед. — Я постелю на диване. Аркаш, объясни гостю правила… Отпихнув с дороги маленькую бархатисто-сизую кошку ногой, она скрылась в недрах большой квартиры. Как он там очутился, Дима сказать толком не мог. Запомнил обрывки фраз о том, что в нетрезвом виде нельзя лезть в спальню, трогать кошку и включать газ, да и провалился, едва стащив с себя джинсы, в тяжёлый пьяный сон. Утро наступило в половине второго дня. Телефон перегрелся от звонков и СМСок от Чачи и разрядился. Голова болела так, будто пили накануне не пиво, а водку с портвейном пополам. С трудом поднявшись, Дима выбрался на кухню и рухнул на колченогий стул. Держа у виска мокрое полотенце, Валера колдовал над большой туркой, распространяющий умопомрачительный запах крепкого зернового кофе. За последние несколько лет, прошедших с развода, Дима и думать забыл о такой роскоши. — Почему «Аркаша»? Голос слушался с трудом, хрипел как испорченная пластинка. От этого звука в голове молоток лупил по наковальне. — Ну, — Валера поставил на стол перед гостем стакан воды, кинул в него растворимый аспирин, — у меня же фамилия Аркадин. Она меня с первого класса Аркашей называет… — А… — Снейк уставился на бегущие вверх от упавшей на дно пузырьки. — А где она? — На работе… — рядом со стаканом появилась чашка кофе. – Мы, учителя, мало получаем. Да и никогда много не было. Только от Леонтьева перепало что-то, половину на ремонт потратили, половину в больнице оставили — обследования… О характере «обследований» Дима предпочёл не спрашивать. Люди, знакомые с детства, редко женятся не в 18 лет, а, значит, причины наверняка были… Зато появилась зацепка. — А ты хочешь зарабатывать больше, чем сейчас и тем, что действительно любишь? Аркадин моргнул, но промолчал, очевидно, собираясь выдать что-то вроде «педагог, это не профессия, а призвание, не нужна мне ваша рок-сцена, дайте детёнышей повоститывать». Но промолчал. Сел напротив, обхватив большую тёмно-розовую чашку длинными сильными пальцами, глотнул кофе. — Твоя группа называется «Наив»? Я слышал, что вы играете и, если честно, не в восторге. — Так сделай так, чтобы быть в нём! — Снейк почувствовал слабину и враз забыл о головной боли, песке в глазах и слабости в пальцах. — Понимаешь, у нас гитарист ушёл. Со скандалом. Если честно, Чача его попросту выкинул, а тот не стал просить прощения, взял и ушёл. Теперь на базе бедлам и истерики каждый день. Только такой гений как ты может нас спасти! Ну же, Аркаш, соглашайся! Валера тяжело вздохнул, подтянул к себе телефон, позвонил кому-то, очевидно, из группы, с которой должен был репетировать вечером, отменил встречу. Откинувшись на спинку стула и коварно улыбнувшись за длинной чёлкой, Дима почувствовал, что выиграл джек-пот.