Говорят, что...

      Говорят, что нельзя смотреть в глаза человеку, которого убиваешь.       Этот глупый факт заседает в ее голове, как нелепые предубеждения, вроде тех, что гласят: четверка — смерть, семерка — удача. Но Кейтлин все равно не может отделаться от них. Она старается избегать всего связанного с цифрой четыре на заданиях и отводит взгляд от чужих зрачков, когда всаживает кому-нибудь пулю между глаз. Это ее личное. Нелепое. Нелогичное. Главное, что ее. То немногое, что осталось.       А еще кольцо на безымянном пальце, шрам на виске и атрофированные за ненадобностью чувства.       Чтобы травить людей, стрелять в людей, не видеть в людях людей, чувства не нужны. Как и для того, чтобы томно стонать, обхватив ногами торс втрахивающего ее в столешницу босса. Столешница от антикварного французского стола XVIII века; это повышает самооценку, но снижает желание хвастаться подобным достижением.       Какая разница, на каком столе тебя трахают, если ты даже не поворачиваешь обручальное кольцо бриллиантом в сторону ладони.       Секс с Тоуном — обыденность. Он как кофе по утрам или горячая ванна с пеной, лавандовой солью и бокалом вина по субботам. Лаванда успокаивает, помогает заснуть. Секс с Тоуном в его душном кабинете с вечно плохо работающим кондиционером на антикварных предметах интерьера позволяет выровнять гормональный фон и получить свои два-три оргазма в неделю.       Говорят, что регулярный секс улучшает цвет кожи и избавляет от головной боли.       От ее головной боли нет лекарства; хотя секс неплох, чтобы продолжать стараться.       Тоун хорош. Уверенно двигается, опытно гладит грудь и отлично владеет языком, где бы тот ни выписывал круги и восьмерки. А еще стабильно и бесповоротно женат. Лучше кандидатуры на роль постоянно любовника не сыскать.       Тоун привычно целует ее в плечо, заправляя рубашку в брюки. Кейтлин спрыгивает со стола, стягивает юбку на бедра и подходит к зеркалу поправить макияж. Зеркало в массивной деревянной оправе. Тоже антикварное. Франция. XVIII век.       Как будто цена обстановки в этом кабинете не позволит обесценить его семейную жизнь. Измена на дорогом столе не отличается от измены в переулке. Разве что пахнет дорогой кожей, а не мусорным баком под боком.       — Уэллс объявился, — равнодушно бросает он, наливая себе коллекционного бренди. Кейтлин замирает и впервые за долгое время промахивается помадой, рисует рваную клоунскую ухмылку на половину щеки. Алая помада на масляной основе легко скользит по бледной коже.       Говорят, что она очень стойкая и питает кожу губ.       — Почему у меня такое чувство, что ты давно уже знал об этом? — нарочито равнодушно произносит Кейтлин, оттирая кровавый след от щеки. Реклама не врала: помада стойкая. Она опускает палец в его бренди и трет щеку. Тоун галантно вытаскивает белоснежный платок с завитушками инициалов в уголке и подает ей.       А еще наливает в стакан виски на два пальца. Бренди Кейтлин на дух не переносит.       — Я хотел убедиться, что это точно он; и что никуда не свалит.       — Ты хотел убедиться, что сможешь контролировать мой приступ ярости, когда я узнаю об этом.       Она избавляется от следа на щеке. Выпивает виски залпом и не морщится. Ставит стакан на его стол дном вверх. Капли стекают по хрустальным стенкам, грозя оставить пятно на антикварном столе. Тоун даже не моргает. Он смотрит на ее лицо, привычно равнодушное, и ждет бурю.       — Ты же знаешь, что он мой, — срывается в хриплый шепот ее голос, когда губы почти касаются ушной раковины. Тоуна не пугает ее леденящий взгляд и острые ноготки, сжимающие дизайнерский галстук. Он хмыкает и накрывает ее руку своей, разжимает пальцы, отдирая их от ткани.       — Ты не одна, кто жаждет его крови.       — Ох, только не говори, что ты имеешь в виду Аллена, — она закатывает глаза, но от галстука все же отстает.       — Либо ты работаешь с ним, либо сидишь на своей прекрасной заднице ровно, и ждешь, пока он выполнит задание, — Тоун включает босса. Его глаза похожи на два айсберга, один из которых наверняка был причастен к гибели Титаника. Кейтлин думает, что он точно не боится смотреть в глаза тому, кого убивает. — Что выбираешь?       — Во сколько я должна буду встретиться с ним?       — В пятницу в три возле аэропорта, первый терминал.       Она щурит глаза, молчит; Аллен не самый лучший вариант, но он хоть не болтает, как Рамон.       Говорят, что Аллен — быстрый. Вспышка, легкий дымок пороховых газов, вырывающийся из дула пистолета вслед за пулей. Незаметный, эффективный, бесследный. Оставивший остатки человечности на двух иракских кампаниях.       Кейтлин оставляет маслянистый алый след на щеке Тоуна, специально прижимаясь губами сильнее, чем обычно. Поправляет галстук, затягивая чуть больше необходимого. Смахивает с пиджака невидимые пылинки хозяйским жестом. И бросает через плечо, эффектно откинув в сторону каштановые кудри:       — Передавай привет Айрис.       Тоун хмыкает и наливает себе еще бренди, попутно оттирая след от помады со щеки. С фотографии на столе ему улыбается жена. В легких застрял едва заметный аромат духов Кейтлин, напоминающий о море и снеге. #       Аллен привычно опаздывает.       Кейтлин крутит в пальцах длинную дамскую сигарету со вкусом яблока. От яблока один запах и цена чуть выше среднего. Она выдыхает дым аккуратными кольцами ему в лицо, когда он подходит к ней со спины и прокашливается.       — Сноу, — у него руки в карманах черного пальто, смеющиеся зеленые глаза и вид человека, стоящего здесь как минимум час, пока она, глупая, смотрела в другую сторону.       — Аллен, — между затяжками выдыхает Кейтлин, неприлично низко, тягуче растягивая гласные. Она в привычно белом и с пистолетом в дамской сумочке. — Ты снова опоздал.       — Ну, так я и не на свидание с девушкой пришел, — Барри вздергивает подбородок вверх, а Кейтлин едва заметно дергает уголками губ.       — Ох, прости, что мое имя не начинается на «А» и не заканчивается на «С», — она бросает сигарету на асфальт, наступает ножкой в белоснежных туфлях от Manolo Blahnic и вдавливает окурок так, словно ломает шею врагу.       — Учитывая то, с какой частотой ты спишь с ее мужем, это скоро станет твоим псевдонимом, — он сверлит ее трудночитаемым взглядом. Зеленые глаза светятся азартом.       — Ты ревнуешь меня или Тоуна?       — Тоуна, – он, наконец, вынимает руку из кармана и протягивает ей.       — Я так и подумала, — она подает ему кисть, и он мимолетно касается губами костяшек пальцев, прежде чем положить ее себе на локоть. Кейтлин думает одернуть руку, но не решается. Легким взмахом кисти убирает волосы с лица и указывает пальчиком на стоящий рядом чемодан и неприметную спортивную черную сумку.       — Слышал, ты была недовольна, что придется работать со мной, — он покорно берет ее вещи, подводит к машине, явно взятой напрокат. Галантно открывает дверь. Она забирается в машину, бросая сумочку и плащ на заднее сидение, и ждет, пока он забросит ее вещи в багажник.       — Не хотела делиться добычей, — она открывает бардачок. Две Беретты 92FS, глушитель и пара коробок с патронами. — А ты уже подготовился, как я погляжу.       — Потому и задержался. Тебе так сложно угодить, — он заводит машину и выезжает с территории аэропорта. Кейтлин открывает окно и щелкает зажигалкой.       — Не надо перекидывать свои проблемы с самоорганизацией на мои высокие стандарты. Ты опоздал, Аллен. Смирись уже с этим, как сделали все окружающие тебя люди, — она делает затяжку и закрывает глаза, подставляя лицо ветру.       — Зато стреляю без промедления.       — Еще бы тут ты опаздывал.       — И я скучал, Сноу, — она чувствует лопатками его улыбку, так что поворачивается и облизывает губы, уголки которых слегка приподнимаются.       — Лучше смотри на дорогу.       — Есть, мэм, — шутливо отвечает он и замолкает.       Кейтлин улыбается пролетающим мимо машинам. Барри видит ее улыбку, отражающуюся в зеркале бокового вида.       Говорят, что люди, побывавшие вдвоем в экстремальных ситуациях, всегда сближаются. Вот только иногда у них бывают проблемы с общением после. Они напоминают друг другу о пережитом стрессе.       Барри думает, что у них с Кейтлин много общего. И это без учета парочки заварушек, в которых они побывали. Кейтлин думает, что у них с Барри быть ничего не может. И это с учетом парочки перепихов во время и после миссий. #       Барри ведет уверенно и быстро. Иногда не удерживается от выделываний: лихачит, перестраивается без поворотника и в самый последний момент. Кейтлин не выдерживает после третьего раза. Вытаскивает из бардачка пистолет, снимает с предохранителя и прислоняет дуло к его виску.       — Я тебе не подружка, чтобы показывать мне, как охеренно ты водишь. Завязывай, — он невозмутимо поворачивается к ней и рукой сдвигает дуло себе на лоб. Кейтлин смотрит в его дьявольские, не иначе, зеленые глаза и нервно облизывает губы.       — Он не заряжен, — Аллен следит за дорогой краем глаза, но скорость не сбавляет. Сильнее нажимает на педаль газа и чувствует, как громче ревет мотор.       — Тебе виднее, — она сильнее вжимает дуло в лоб. — Проверим?       — Рискни, — он резко сворачивает влево. Кейтлин от неожиданности теряет равновесие, он пользуется ситуацией и перехватывает оружие. Дуло теперь прижимается к ее глотке. Она сглатывает и облизывает губы.       Свои вишнево-красные блядские губы. И смотрит на него, не моргая. Те же ореховые глаза в обрамлении пушистых ресниц, что он помнит.       Молчание затягивается.       Машина впереди разражается матерными гудками и миганием фар. Барри резко сворачивает на обочину, включает аварийку и, схватив Кейтлин за шею, тянет к себе.       Ее губы все также со вкусом яблочных сигарет и кофе. Он зубами оттягивает ее нижнюю губу, заставляя разжать зубы. Она нехотя поддается, но дышит рвано. Играется. Барри кусается, разве что не отгрызает куски кожи. Кейтлин царапается, разве что не срывает ногтями шоколадные родинки с его лица.       Говорят, что есть множество поз для занятия сексом в машине.       Кейтлин не нужно ни одной.       Она отстраняется, когда чувствует пальцы, забирающиеся за резинку трусиков. Почти наощупь находит ручку двери, хватает пачку сигарет с приборной панели и вываливается в апрельский вечер с порывистым ветром и моросящим то ли дождем, то ли снегом.       Ветер не дает огню добраться до кончика сигареты, и она вынуждена закрывать его ладонью. Руки трясутся, и все заканчивается тем, что зажигалка падает во влажную траву. Барри поднимает ее, поджигает сигарету, накидывает на плечи Кейтлин свое пальто.       Сноу неловко обнимает себя одной рукой за плечи, пытаясь унять дрожь в пальцах. Барри встает за спиной, закрывает от ветра. Она чувствует, как он поднимает руку, хочет положить на плечо? Обнять?       Делает ничего. Просто стоит за ее спиной и ждет, пока она докурит.       Этого чертовски много.       Аллен всегда умел делать для нее все, совершая абсолютное ничего.       Сноу не может решить: любит или ненавидит его за это качество.       — Больше не лихачь, пожалуйста. Есть еще люди, которых я должна убить.       — Мы убьем его вместе, — шепчет тихо куда-то в макушку и, она почти уверена, целует ее волосы.       Кейтлин не снимает его пальто, когда садится в машину. Накрывается, как одеялом, украдкой вдыхая смесь запахов из пота, дезодоранта и лосьона после бритья, въевшуюся в воротник. #       Она просыпается, когда он пытается вытащить ее из машины. Сонно хлопает глазами, отмечая, что на дворе ночь. Они возле какого-то беззвездного мотеля с неработающей последней буквой на неоновой вывеске. Барри чертов джентльмен, так что подхватывает ее на руки, следит за тем, чтобы она не ударилась головой, и даже не хлопает дверцей машины.       В их номере пахнет рвотой и кошками. Он каким-то чудом умудряется откинуть покрывало с одеялом с кровати, продолжая держать ее на руках. Он укладывает ее в постель и даже целует в лоб, прежде чем подоткнуть одеяло.       Чертова мамочка.       Эти его качества никак не вяжутся со способностью стрелять из неисчислимого количества оружия, незаметно подкрадываться и устранять противника, а также обаятельно улыбаться какой-нибудь глупенькой секретарше, что за чашкой кофе продаст не только своего босса, но и собственную душу ради парочки лишних улыбок.       Зеленоглазый дьявол.       Кейтлин проваливается в сон, не замечая затхлого запаха, исходящего от влажных подушек.       Говорят, что сны — это результат всех наших мыслей за весь день. Наверное, поэтому ей снится Ронни, Барри и Уэллс. Уэллс заставляет ее выбрать, кого из этих двоих она пристрелит; не выберет — умрут оба. Кейтлин мечется, зажмуривается и…       …просыпается.       Открывает глаза и чувствует, как задыхается. Она хочет сесть, но чья-то теплая рука на бедре не дает. Барри влажно целует ее затылок, зарываясь лицом в кудряшки, и тихо шепчет: «Тише, все хорошо, все хорошо, я здесь, Кейти, все хорошо, успокойся». И выводит чертовы восьмерки-сердечки на ее бедре. И шепчет своим убаюкивающим голосом.       Перевернутые восьмерки — бесконечность. Она не может понять, относительно чего его восьмерки из-под его пальцев могут считаться перевернутыми. Ей нужна какая-то точка отсчета. Но у нее есть только Аллен, горячо дышащий в затылок. И то она не уверена, что Аллен у нее есть.       Кошмары ей не снятся до самого утра. #       Коаст-Сити, в котором засел Уэллс, встречает их солнцем. Барри останавливает машину у очередного мотеля. Вот только Кейтлин уже не спит: привычно курит в окно. И вывеска целая, что даже странно.       О произошедшем ночью они не говорят; словно ничего не было; словно все так и должно быть. Ей снятся кошмары. Он целует ее и успокаивает. Идиллия.       Вот только они не парочка голубков, приехавшая на уикенд к старому другу. Они парочка искалеченных убийц, решивших вернуть должок.       Говорят, что месть — это блюдо, которое надо подавать холодным. У Барри за почти двадцать лет блюдо явно переморозилось в холодильнике. У Кейтлин за три года оно достигло нужной консистенции.       Ей кажется, что это дает ей преимущество нажать на курок. Аллен только ухмыляется, молчит, но красноречиво сверкает глазами, заставляя поверить, что ради права убить Уэллса убьет ее. Жалеть потом будет, конечно, но сердце голыми руками вырвет, не колеблясь.       Барри подглядывает, когда она переодевается, совершенно не стесняясь его присутствия. Она чувствует прожигающий взгляд зеленых глаз, и лишь чуть ведет лопатками. Дразнит. Он не сдерживается, оставляет дорожку поцелуев вдоль позвоночника.       — Помоги застегнуть молнию, — словно не у нее сейчас кожа плавится от его прикосновений, просит она. Барри хмыкает, но просьбу выполняет. Правда, пальцы задерживает чуть дольше, чем следует.       Каждый его отпечаток — ожог.       Она вся в ожогах.       Говорят, что ожоги нельзя мазать ничем жирным. Она вся горит, с облезающей кожей, облитая маслом его взглядов. #       Уэллс их ожидает.       Приходит одна Кейтлин. Она забывает предупредить Барри; оставляет в ночном клубе, растворяясь в толпе под беспорядочный свет разноцветных прожекторов. Еще и сизоватый удушливый дым тянется по полу.       Уэллс предлагает выпить, источает радушие, спрашивает о погоде. Кейтлин целится прямо между глаз, как учили. Он улыбается, словно знает, что она не сможет. Не хватит духу смотреть в эти бесцветно-голубые глаза, окруженные морщинками, и выстрелить.       Барри рядом нет. Прикрыть некому. Уэллс знает и это, а потому смеется, подходя к ней и забирая из подрагивающих пальцев пистолет.       — Такая талантливая и такая глупая, — он направляет на нее ее же пистолет. — Мисс Сноу, вы же не идиотка. Зачем вам возиться с этим Тоуном и его семейным бизнесом? Вы вряд ли сможете подняться куда-то выше, чем один из лучших киллеров — слэш — любовница. Мы с вами не враги. Так как насчет соглашения? Плачу в два раза больше, чем Тоун. Плюс нанимаю вас в качестве своего постоянно исполнителя. Соц. пакет, очень хороший дантист и страховка.       Кейтлин переводит взгляд с дула пистолета на улыбающегося Уэллса и слышит, как внутри ее головы что-то бормочет Ронни, истекающий кровью на ее руках под завалами своего офиса.       — Заманчиво, — облизывает губы. — Однако вы убили моего жениха.       — Жаль, я дал вам шанс, — он взводит курок.       Говорят, что если проткнуть сердце, то человек умирает в течение сорока секунд.       Уэллс умирает мучительно долгие сорок секунд.       Барри проворачивает коллекционный японский меч, лезвие которого торчит из груди, пару раз для верности, когда стоит за его спиной и придерживает за плечи. Он укладывает его на пол и склоняется к уху; шепчет:       — Не стоило убивать мою мать.       Кейтлин смотрит в глаза Уэллса, пока они не стекленеют. Барри приобнимает ее за плечи, целует в висок.       — Как насчет выпить? Тут неподалеку есть бар.       — Только не бренди, терпеть его не могу.       — И еще кое-что, — он чуть наклоняет голову и смотрит ей прямо в глаза. Голос становится низким, утробным, рычащим, почти угрожающим. — Больше никогда не убегай от меня. Я все равно догоню, — «и раздавлю твое сердце на твоих глазах» — договаривают за него его глаза. Кейтлин медленно кивает, пристально всматриваясь в россыпь родинок и безжалостно блестящие глаза.       Говорят, что если убить кого-то из мести, то станет легче. Когда она видит выражение лица Барри, с которым он смотрит на смотрящего в потолок безжизненным взглядом Уэллса, то понимает: легче не будет никогда.