Возвращение

      Сильная боль во всем теле не давала ему пошевелиться или произнести хоть слово, хоть звук. Болью была пропитана каждая клеточка его тела. Он не знал сколько времени прошло с момента как он открыл глаза. Он уже до мельчайших подробностей изучил выбеленный потолок маленькой душной комнатки с голубыми обоями.       Парень не мог понять, как он здесь оказался, и где находится это «здесь». Все смешалось. Он не помнил события последних дней, да и не знал сколько прошло дней. Последнее его воспоминание было размытым: он стоит между чокнутым игроманом и девушкой, которую любит больше своей жизни. А что случилось потом - словно стерто из его памяти. Покоя не давал ему вопрос о судьбе его женщины. Что произошло? Смог ли он ее спасти? Если «да», то почему он жив? Если «нет», то зачем ему жить?       Тишину комнаты нарушали тиканье часов и стук капель по карнизу за окном, которое находилось где-то справа. Он делал тщетные попытки оглядеться, но адская боль не давала ему даже возможности хоть немного повернуть голову в сторону. Поэтому кроме потолка и стен с голубыми обоями, попадавших в поле зрения – он ничего не видел.       Когда в сумраке комнаты стены из голубых стали иссиня-черными, Саймон снова провалился в беспамятство.       Так проходили последующие несколько дней: бесцельное лежание в кровати, потом глубокий сон без сновидений. В период бодрствования и разглядывания потолка, он пытался восполнить пробел в памяти и понять где он. Помимо двух этих не разрешимых задач, на второй день прибавилась третья: парень случайно поймал себя на мысли, что не испытывает жажды, голода или же потребности в естественной нужде, но не считая боли, которая постепенно ослабевала, но по-прежнему не давала ему пошевелиться, он чувствует себя вполне нормально.       Правда, на четвертый день, как ему казалось, он услышал приглушенный голос, шаги и снова стук капель и тиканье часов.       Примерно через неделю, если его подсчеты были верны, он проснулся с непонятным ощущением перемен. Вроде все тоже, тот же потолок, те же стены, те же часы, но не было двух вещей осточертевших шлепков капель о карниз и боли. Последнее его потрясло настолько, что он боялся пошевелиться. Словно это морок, который рассеется при первой же попытке, и он снова ощутит боль, которая сковывала его долгое время.       С огромной осторожностью он попробовал повернуть голову в сторону где, как ему казалось, было окно и замер. Морок не рассеялся, боль не вернулась. Затем он пошевелил руками и ногами. Не смотря на то, скольких сил ему стоили такие простые движения, он с облегчением вздохнул.       Наконец он мог двигаться. Да, за такое время мышцы ослабли, простые движения рукой и ногой требовали огромного затрата сил, но это-лишь дело времени.       Прошло около получаса, прежде чем он решился привстать на кровати и осмотреться.       В окно, находившееся, как он и полагал справа от его кровати, сквозь сероватую тюль, в комнату пробивались слабые лучи солнца, падая на потертый паркет. В дальнем углу находилось антикварное кресло, в котором грудой были свалены бинты и различные медикаменты. В другом углу стоял горшок с пальмового вида растением. Посередине стены, напротив Саймона, висела картина, с изображенными на ней залитыми солнцем холмами, она выделялась из всей этой обстановки своей яркостью. Слева от него находилась выкрашенная серой краской в тон тюлю, дверь. И довершали интерьер комнаты две прикроватные тумбочки, стоявшие по обе стороны от его кровати. На той что была ближе, он увидел поднос, на котором стоял стакан воды и блюдечко с парой кусочков бекона и сыра.       В нем проснулись жажда и голод. Сколько он так, без воды и еды? Сделав еще одно невероятное для него усилие, парень смог сесть и перетащить поднос к себе на колени. С жадностью опорожнив стакан, он мигом опустошил блюдечко. Несмотря на малое количество еды и питья, ему этого было достаточно. Устало откинувшись назад на подушку, он моментально уснул.