Вандейские драбблы

День медленно катился к своему завершению, а торговля шла из рук вон плохо: Жак жарился на ярком июльском солнце с самого утра, а продал всего ничего — пару отрезов дешевого ситца и еще кое-что по мелочи. Пора было сворачиваться и ехать домой, ибо заставлять Луизу ждать ему не хотелось, но еще меньше хотелось возвращаться с пустыми руками. Неудачных дней, подобных этому, у него не было уже очень давно, и он редко, приходя после тяжелого дня, не приносил Луизе или детям какую-нибудь симпатичную мелочь в качестве подарка. Да и утром он успел пообещать Мари, что купит ей глиняный свисток в виде разукрашенной цветастыми узорами птицы, а теперь… — Морис! Морис, подойди сюда! Звонкий, требовательный женский голос вклинился в унылые размышления Кателино, заставляя его очнуться. Встряхнувшись, Жак увидел возле прилавка обладательницу голоса — рыжеволосую, скромно, но со вкусом одетую, сосредоточенно перебирающую выложенные образцы. Спустя пару секунд к ней присоединился тот, кого она звала — судя по всему, супруг, ибо никакой родственной схожести между ними Кателино обнаружить не смог. — Посмотри, — дамочка, судя по всему, была настроена решительно, и Жак, почуяв перспективную покупательницу, оживился и приосанился, — что тебе больше нравится? По лицу Мориса можно было сказать, что ему нравится исключительно идея как можно скорее оказаться подальше от прилавка. Окинув быстрым взглядом образцы, он еле заметно пожал плечами. — Ты невозможен, — вздохнула женщина и обратилась к мигом оказавшемуся рядом Жаку. — Нам нужна ткань на новый сюртук. — Нет ничего проще, мадам, — улыбнулся Кателино, опираясь на прилавок. — На какое время года? — На осень. Предыдущий совсем изорвался, пора выкидывать… Морис издал недовольное сопение. — Выкидывать, — повторила женщина тоном, не терпящим возражений. Ее муж не стал, вопреки ожиданию Жака, препираться, а коротко и покорно прикрыл глаза, сдаваясь. Подавив бунт в зародыше, покупательница снова обернулась к Кателино. — Как вы думаете, какой цвет подойдет? Кателино быстро оглядел Мориса. Тот внешностью своей смахивал на южанина — темные волосы, густые брови, смугловатый цвет лица, — и Жак без колебаний подвинул к покупательнице образец темно-бордового сукна. — Мне кажется, в самый раз, мадам. Мимолетно наморщив нос, женщина схватила образец и приложила к груди мужа — тот не шелохнулся и, сделав вид, что его тут нет, принялся внимательно изучать небо над своей головой. Покупательница недолго разглядывала его, прищурившись, и осталась недовольна: — По-моему, это слишком ярко. Кателино тут же нашел еще один образец, на сей раз пурпурного оттенка. — Ему не идет, — был решительный вердикт. Решивший про себя, что продаст этой боевитой женщине ткань, чего бы ему это ни стоило, Кателино покопался в образцах и извлек еще один, черный. — Он будет похож на иезуита. Изумрудный. — Слишком скучно. Синий. — Слишком холодно. Землисто-серый. — Не смотрится. Чернильно-фиолетовый. — Какой-то болезненный. Женщина, раздражаясь, шумно дышала. Морис продолжал изучать облака. Кателино впадал в отчаяние. — Есть еще что-нибудь? — спросила покупательница, мелко притоптывая ногой. Жак, прощаясь со своими надеждами заработать за сегодня хоть что-то, извлек последний образец — плотное шерстяное сукно темно-зеленого цвета, которое уже полгода никто не покупал: должно быть, всех отталкивал непривлекательный, мрачный, какой-то грязный цвет, который вряд ли мог бы когда-нибудь войти в моду. Кателино даже не надеялся, что женщине может понравиться этот цвет, и не ошибся: увидев ткань у него в руках, она поморщилась. — Нет, это уже слишком… — Мне нравится. Как по команде, Кателино и женщина одновременно повернулись в сторону Мориса. Тот закончил созерцание подернутого поздними сумерками небосвода и смотрел на них прямо и устало. — Мне нравится этот, — повторил он. Женщина недоверчиво приподняла бровь. — Так ты согласен на новый сюртук? — Согласен, — подтвердил Морис и, подойдя к ошеломленному Кателино, забрал у него образец; его лицо оставалось совершенно непроницаемым. — Из этой ткани. Женщина не стала спорить — наоборот, на ее лице появилось выражение радости, перемешанной с глубоким облегчением. — Ну и слава Богу, — с чувством сказала она и кивнула Жаку, все еще не верящему в свалившуюся удачу. — Отрежьте нам этого, пожалуйста. Боясь, что они передумают и уйдут, Жак скорее кинулся к ножницам. Пока он разворачивал ткань на прилавке и отмерял нужную длину, женщина отошла пощупать образцы батиста, и Кателино остался с Морисом лицом к лицу. Проведя на ткани жирную меловую черту отреза, он осмелился поднять взгляд и тихо проговорил: — Спасибо. Согласиться на этот ужас… — Не за что, — отозвался Морис. — Я ничего в этом не п-понимаю, потому и молчал. П-просто захотелось вам помочь. Сказав последнюю фразу, он внезапно опустил голову, и Кателино с удивлением увидел на его щеках румянец смущения. Желая как-то развеять стеснение странного покупателя, он усмехнулся: — Вы очень добры. Можете считать, что я у вас в долгу. — Не стоит, — покачал головой Морис, — вряд ли у вас б-будет возможность как-то его вернуть. Нельзя было не признать, что он прав, и Кателино, отчего-то вздохнув, принялся работать ножницами.