Минимум Иронии

***

Было темно. Холл, укрытый плотной занавесью ночной тьмы и наполненный звенящей тишиной, пожалуй, был единственным местом, где разбитая и изнеможенная женщина нашла временный и долгожданный покой. Итак, присев на корточки и прильнув спиной к холодной стене, она позволила себе, подняв голову, устремить взгляд в черную, умиротворяющую неизвестность, на месте которой, предположительно, должен быть потолок. Холодная стена приятно холодила кожу на шее и открытых плечах, хотя и через ткань большеватой майки, в которой она провела весь день, можно было ощутить приятную прохладу - и дать стону облегчения скатиться с губ. Несмотря на то, что она вполне могла передвигаться и шевелить пальцами (последнее являлось особенно веселым фактом после инъекций Брюса Беннера, дрожащими руками коснувшегося ее плеча), Романова чувствовала, как температура ее тела никак не желала спадать, вызывая сухость во рту и огонь в груди. Она медленно прикрыла глаза и, склонив голову, коснулась тонкими пальцами майки, чтобы сжать их в кулак от проклятий, сочившихся из души, и от огня, вырывающегося наружу. Бледные пальцы, дрожа, едва касались местами грязной ткани, тогда как тихий стон скатился с губ и тут же превратился в хриплый смешок: - Потискать за аппетитную попу в темном углу? Ты серьезно, Романова? Тогда, когда Белова была в нескольких метрах от тебя? - Однако стены не разделяли веселый порыв женщины и возвратили эхом ее тихий, болезненный хохот, заставив его обладательницу опустить голову и зло снять резинку с волос, чтобы спрятаться за их огненным водопадом. - Помолчи, глупая, - прошептала она себе, едва мягкие пряди прикрыли лицо, а некоторые поспешили обнять черные ресницы, дрожащие от волнения и неприязни: - Неужели тебе не хватило? - Вновь тихо спросила она сама у себя и тут же выпалила горько ответ: - Не хватило. Стена за спиной больше не холодила приятно, переняв жар зеленоглазой. Она словно напоминала этой запутавшейся женщине, что все, от чего она так яро бежит, рано или поздно настигнет ее под тихим эхом ее отчаянного, пропащего внутри крика. Ей, пожалуй, именно сейчас, именно тогда, когда прошлое настигло ее, не стоило давать самой себе слабину. Ладони задрожали и медленно обхватили колени, позволяя хозяйке мягко скользнуть вдоль стены и раскинуть ноги свободно, на всю длину, чтобы после, в надежде найти облегчение, вновь посмотреть на исчезнувший во мраке потолок и утонуть в воспоминаниях, наконец позволив себе спрыгнуть с обрыва разума... "Я всегда любила воскресенье. Да и чего греха таить - люблю: ведь именно в этот, символично названный, день я воскресаю и позволяю себе жить, жить болезненно, с осколками счастья, которые я, подобно старым бусам примы, берегу. В каждой бусине - свой день, который я начинаю собирать с рассвета и к концу - к полуночи, придаю тот оттенок, который запечатлелся в памяти больше всего. Например, прошлое воскресенье было красным: в нем витал аромат карамели, шелестели алые флажки циркачей и переливались алые, сахарные петушки за семь копеек, которые мы с моей единственной и лучшей подругой - Леной - умудрились купить, будучи без денег. И - нет, это не воровство. Это искусство "забирать свое", как говорят нам наставники. Так мы обязаны будем забрать нужную информацию. Это воскресенье я начинаю собирать с нежных лучей едва пробудившегося солнца, чьи блики задребезжали на стекле окна и коснулись моих глаз, заставив сощуриться. Я медленно поднимаю вверх ладонь и укрываю свое лицо, слегка растопырив длинные, покрытые мозолями от ожогов и порезами от кинжалов пальцы, втайне радуясь, что на костяшках все зажило: ведь про порезы и нелюбимые мною мозоли, которые я все норовлю проколоть булавкой или иголкой, придумать легенду куда проще, и люди ей охотно поверят, не забыв при этом поохать да поахать. Я до сих пор озадачена тем фактом, что пальцы у меня целы. И данному факту я несказанно рада, так как наша внешность - основа нашей карьеры и нашей жизни. У нас не должно быть особых примет, как, например, шесть пальцев или вовсе отсутствие одного из них. Одну из нас - такую "калеку" - увезли за ворота, и больше никто о ней ничего не слышал... Тряхнув головой, я стараюсь моментально забыть об этом и сконцентрироваться на сегодняшнем дне. Рассвет только наступил, освещая лица спящих девчонок, которые в ночном мраке казались мне сущими ведьмами со скрюченными носами и чернотой вокруг глаз. Самым странным было то, что ночью они спали, не собираясь на шабаш, что, явно, противоречило ведьминской природе и тем легендам, что были написаны в запрещенных нам книгах. К слову, с моими словами и догадками о том, что девочки - ведьмы, Лена согласна. Она, как и я, временами, не могла уснуть, и от безысходности смотрела на них. Как и в эту ночь. Я заметила, как и тот синяк, что темнел под ее правым глазом: видимо, один из "воспитателей" забыл о пункте в своде правил: "Не трогать лицо" и ударил не туда, сильнее обычного, либо он сделал это специально, выместив всю злость на тихой и спокойной Лене. - Как собираешься провести сегодняшний день? Опять проснулась рано, чтобы подольше им насладиться? - Ленкин голос - мягкий и в то же время озорной, полный несгибаемой надежды на лучшее, всегда вызывает во мне тепло и боевой дух, но сейчас, да и по воскресеньям в целом, заставляет мою душу петь, подпрыгивая и пританцовывая в такт весенним ласточкам, прилетевшим совсем недавно. Я опускаю ладонь и переворачиваюсь на живот, озорно цокнув, и улыбнувшись прежде, чем упрекнуть ее: - А сама-то! Поди ни свет, ни заря, а глаза открыла! Небось, пялилась всю ночь на рожи ведьминские и придумала им имена! - Ага! - Заговорчески подмигнув левым, единственным на данный момент "живым" и не расплывшимся глазом, бодро отвечает Лена и откидывает за спину длинную, золотистую косу, которой я восхищалась. Еще бы! Не чета моему короткому венику на голове. Я нахмуриваюсь, едва вновь взглянула на синяк, но, тут же поймав на себе предупреждающий, укорительный взгляд левого, небесного глаза Лены, спешу бодро произнести: - Рассвет только наступил, птицы проснулись и запели, а я решила сегодня на пруд сгонять, что в паре километров отсюда. - Мамочки, Наташа! Да ты с ума сошла! - Моментально восклицает эта блондинка, за что получает по лбу мягким тапком, эпично занесенным мною, как Ахиллесово копье, и ударившим беспощадно, как молнии Зевса, вызвав тихий рык: - Ай, дура! - Ну-ка, цыц! - Прошипела я, заметив уголком глаза, как медленно вдоль белоснежной простыни скользнула рука одной из главных ведьм - Маши Соблезубовой* - той еще мымры, которая, к нашему с Леной величайшему сожалению, в последний месяц лидировала, оставляя нас позади, а, соответственно, приближая к пыткам и смерти. Брюнетка, посопев и поворочавшись, отворачивается к стене, а я, тихо выдохнув и опустив тапок, чтобы надеть его, шепчу: - Не пали контору, а то главная бобриха вой, аки сирена, поднимет и нас точно четвертуют или жукам скормят. - Нас и так четвертуют, если узнают, куда мы пошли! - Перешла на шепот подруга и, свесив ноги, приняла вертикальное положение. Глядя на то, как она пальцами ноги пытается нащупать тапок у изголовья кровати, я с радостью в голосе спрашиваю: - Нас? - А ты шо, мать, думала? - Спрашивает голубоглазая и поднимает на меня вопросительный взгляд, а слово "шо" (да-да, именно слово! Никак иначе!) сулит мне потерю моего десерта на ужин: ибо Белова обиделась и оскорбилась в одном флаконе. А когда она обижается, то я лишаюсь сладкого, что, несомненно, печально! Однако это лучше, чем потерять друга. И ведь пирога яблочного тоже хочется! Не быть мне "Черной Вдовой", если не попытаюсь выкрутиться! - Я думала, что ты предложишь вновь пойти на базар и посмотреть представление приезжих циркачей, прикупив сахарных петушков и карамельных яблок! У них ведь гастроли должны были длиться две недели! Сегодня - вторая, последний день! - Я стараюсь говорить сладко, тепло и искущающе, как нас учили. Видя, как Белова прикусила губы, с сомнением скосив глаз в сторону, словно обдумывая мои слова, я продолжаю шептать с полуулыбкой на губах: - Да, хочется именно тающих во рту петушков, и потратить семь копеек, что мы стырили у Хорька, на вкусные Тамбовские пряники. - И правда... - Шепчет светловолосая, коснувшись указательным пальцем своих пухлых губ, - ... я именно это и хотела предложить... - ее слова едва не заставили меня закатить глаза и с насмешкой произнести: "Еще бы! Каждые выходные предлагаешь!", но я молчу, прекрасно понимая, что в том вины Лены нет. Я знаю, что ее тяга к сладкому - это ответная реакция, как организма, так и души, на избиение, голод, тренировки и издевательства, что переносит их хозяйка. Ленка хоть и моя одногодка, но родилась позже меня, отчего, возможно, я чувствую на своих плечах ответственность за нее, как за младшую сестру, которой у меня не было. Да и, положив руку на сердце, глядя на то, как неловко она наклоняется за вторым тапком, я могу твердо ответить, что Ленка слишком мягкотела для такой жизни и слишком добра. Ей было бы лучше остаться у деда-пекаря, но ее продажные родители, увы, решили по-другому. - За пряниками мы сбегаем после пруда, - заверила я ее, завязывая свой веник в хвост, - мы быстренько искупаемся, освежимся и на рынок! - Я с теплом и тревогой в душе смотрю на то, как светлая макушка медленно поднимается и как длинная коса скользит вдоль ее груди, вызвав от чего-то неприятное чувство вины, которое я мгновенно загоняю поглубже. - Конечно! - Тепло отвечает мне Лена и так светло улыбается, что в сердце становится невыносимо больно: - Ведь ты так хотела на пруд, а я так хочу эти пряники!" И это ведь почти невыносимо. Почти нереально и почти бессмысленно - так жить. Жить с пониманием, что ты, оказывается, всю жизнь была неправа. И от этого горько. Возникает почти непреодолимое желание впервые коснуться сигареты и закурить, с тихим вздохом выпустив пар из легких, из души. Зеленоглазая вновь опустила лицо и укрылась за волосами, словно за занавесью, от всего мира... " - Проклятые девчонки! - Слышу я хриплый, грозный баритон одного из наших надзирателей, чей отклик эхом отдался в воде, задрожав, и по телу пробегают мурашки. От страха. Мне казалось, что я перестала бояться, пройдя не один круг Ада и не одни мучения, но сейчас испытанный мною ужас говорит мне об обратном. Вода, что маленькими каплями медленно стекает вдоль шеи, больше не щекочет, вызывая радость и облегчение, а, наоборот, вызывает чувство тревоги, как если бы внезапно заиграл похоронный марш. Я, не задумываясь, резко оборачиваюсь в сторону ошарашенно стоящей Лены и тяну ее к воде за руку, перехватив тонкое, бледное запястье подруги. В ушах отдается биение сердца, вода яро протестует, обдавая нас брызгами и холодом, а я стою, глядя на надзирателей волком, готовым ринуться в бой. Нас ведь так учили. - Романова! Белова! Выходите из воды и марш к наставнице! - Шипя проклятия, зовет нас надзиратель, и я сильнее сжимаю ладонь дрожащей рядом Елены. - М-м-мы н-не с-сдадимся, в-верно? - Клацая зубами от холода, тихо спрашивает блондинка, а я, не решаясь ответить, лишь сильнее сжимаю ее пальцы в своей ладони. Господи, до чего они холодны. Эти пальцы, полные ран и ссадин, как мои. Я слегка оборачиваю голову в ее сторону и позволяю себе взглянуть на нее, невзирая на крики и предупреждения со стороны надзирателей. Она напугана, как и я, но старается, выпрямив спину, не показывать этого. Как и я, она старается быть сильной не ради себя, а ради того, кто держит ее руку. Губы ее, побледневшие, дрожат, и она упрямо их сжимает; пшеничные волосы, потемневшие от воды, прилипли к виску, обрамляя лицо, а длинная коса плотно прильнула к спине, меж лопаток, будто ее вторая опора, как позвоночник. Во мне просыпается горечь от той вины, что лежит на моих плечах, от того, что я ввязала ее в это, и я вновь оборачиваюсь к надзирателям, которые настигли нас в считанные минуты и, не дожидаясь ответной реакции, ударили меня в живот. Согнувшись пополам, я все равно не могла оторвать от нее взгляда. Взгляда от того, как наши ладони размыкаются, укрытые каплями поднявшейся воды; как ладонь, которую я до этого держала, глухо, обессиленно падает в воду. - Я вас проучу, сучки! Будете знать, как на запреты хрен класть! - Сквозь удар я слышу слова, полные злорадства, глядя на то, как Лена получает удар в грудь и ее, лишенную воздуха от удара, тут же головой окунают в ледяную воду, придерживая за толстую косу. Мое сердце, казалось, замирает от страха, что ее сейчас утопят на моих глазах. Я видела ее руки, лихорадочно протестующие и бледные. Они пытались вырваться, прекратить мучения, впившись пальцами до побеления в одежду надзирателей. Я видела воду, что пенилась от воздуха, которым подруга не дорожила, и которая обдавала волнами ее слабеющее тело. Все происходило, как ни странно, в тишине. Ни плеска воды, ни брань, ни крики не были больше слышны, едва лицо ее оказалось в воде. Из моих губ, наверное, вырвался гортанный рык, если судить по тому, как хрип коснулся горла, и я, наплевав на привычную боль, прыгнула на одного из надзирателей, заставив того, что держал Лену, ослабить хватку и ринуться на помощь своему помощнику. Благо, их было двое. Моя ладонь впилась в шею надзирателя, а вторая рука беспощадно принялась наносить удары один за другим, один за другим по голове, лицу, чувствуя, как хрустит под пальцами кость, как плескается и стекает по кулаку кровь... - Отпусти его, тварь! - Чувствую, как мою руку пытаются перехватить, и от злости карабкаюсь выше, ногой ударив второго по лицу - на плечи того, кого я не хочу отпускать. " - Ты что здесь делаешь? - Из темноты доносится хриплый, немного усталый голос, и она чувствует, как рядом становится тепло: его обладатель медленно присел, прильнув плечом к плечу, и она почувствовала его взгляд на себе. Отвечать не хотелось, говорить не хотелось, но чертовски приятно было слышать тихое дыхание рядом и ощущать молчаливую поддержку. "Она лежит ничком в воде, не шевелясь. На моих руках, омытых в крови надзирателей, что без сознания лежат на грязном берегу, замирает холод от того ужаса, что я испытываю. Я бегу с надеждой на то, что все хорошо и что я все же успела. Вода тяжелит шаг и тянет вниз, но я дрожащими руками касаюсь воды, пытаясь невольно отсрочить тот ужасающий факт, который я вижу, и не коснуться ее смерти. Бывшая когда-то лазурной вода окрашивается в красный, и алый шлейф растворяется в ней, очернив. Я касаюсь ее плеч и, приподняв, прижимаю к груди. "Дыши, Лена, только дыши!" - шепчу я, скорее себе, чем ей, чувствуя холод ее тела, - "Потерпи немного, Лен, потерпи!" - Ты не хочешь отдохнуть? - Внезапно режет тишину ставший не так давно дорогим голос: - Ну, посмотреть на закат у берега Марселя, где пахнет, там, лавандой или еще какой-то душистой фигней? - Неловкость именно в этом голосе вызывает улыбку, и женщина приподнимает голову, отчего алые пряди раскрывают бледное лицо. На нее смотрит Старк. Сосредоточенно, испытывающе, немного ободряюще - не так, как раньше. Смотрит так, как смотрела когда-то на нее она... "- Прости меня, Лен, прости! - прижав подругу к себе и уткнувшись в короткий ежик ее волос на затылке, я стараюсь проглотить слезы обиды и горечи, что рвутся наружу. - Прости, Лен, прости... - шепчу я, сжимая пальцы на холодных, угловатых плечах подруги, стараясь не смотреть на наше отражение в зеркале раздевалки. Это так гадко, это так омерзительно, это так несправедливо. Вина на мне, но наказание - на ней. Я изобью их всех. Их всех! До полусмерти! Эта тварь сделала все, чтобы я испытала это чувство гадости к себе: - Прости, Лен, прости-прости... - шепчу я, сильнее прижав ее к себе. - Все хорошо... - тихо произносит она и медленно касается моей ладони, - Я все равно хотела постричь их. - От этого лишь грязнее, от этого лишь гаже, от этого ненавистнее. - Правда, не так коротко... - в ее голосе, не смотря на то, что произошло, сквозит тепло и искренность, со смешком. - Не кори себя. - Добавляет она, превращая цвет этого дня в серо-голубой. Задыхаясь в рыданиях, которые я так долго сдерживала, я прижимаю ее сильнее, желая лишь одного - искупить вину и защитить. "Прости, Лен, прости..." - эхо этого дня, я знаю, еще долгие годы будет преследовать меня, напоминая о том, какая я на самом деле... " - Избавиться от меня решил, Старк? - с усмешкой, прилипшей к губам, спрашивает зеленоглазая, не глядя на него и надеясь, что ее лица не видно: - Сослать решил, как декабриста? - Нет, конечно! - В темноте голоса так чувственны и эмоциональны. Сейчас голос Тони был полон волнительного вызова: - Вовсе нет! И декабристов, к слову, ссылали в Сибирь, насколько я помню... - Ты знаешь о декабристах? - Романова удивленно обернулась в его сторону и уткнулась носом в плечо, вызвав в груди гения необъяснимое тепло. Сама же агент тут же поспешила отпрянуть и прикрыть нос ладонью, чувствуя, как тот начинает покалывать. - Знаю. Мельком пришлось прочесть... - Словно оправдываясь, отвечает Энтони, и с усмешкой, привыкшими к темноте глазами смотрит на то, как аловласая касается тонкими пальцами носа, словно ребенок: - Больно? - с хохотом спрашивает брюнет, отчего женщина распускает свои колючки: - Еще чего! Нет, конечно! Это ерунда! Смех Старка становится громче, заразительнее и разносится эхом по темному холлу, заставив Наташу выпятить нижнюю губу, словно ее оскорбили, и пихнуть Энтони в бок, чтобы тот перестал смеяться: нечего тут! Почувствовав несильный удар в бок, брюнет, шумно закашляв в кулак, серьезно произнес, стараясь спрятать отголоски смеха: - Тем не менее, ты это заслужила. - Я никуда не поеду... - Тихо ответила Наташа и прикрыла глаза, положив голову, звенящую от усталости, на плечо Тони: - ... даже если ты скажешь, что тебе омерзительно видеть меня. Ошарашенный от услышанных слов, Старк медленно обернул голову в сторону шпионки и слегка вздрогнул. "Омерзительно видеть" - слова эхом пронеслись в голове, и Энтони криво улыбнулся, понимая, как призрачно их будущее и как тяжело ему будет искоренить неприязнь этой женщины из ее души, и как почти нереально будет вырвать Бартона из ее сердца, чего он, к своему недоумению, жаждет больше всего. - А если... - бесшумно сглотнув, начал брюнет и замер, казалось, на вечность, прежде чем продолжить, выпустить слова из пересохших в этот миг губ, - ... я скажу, что люблю тебя? Минуту, равную миллениуму, царит тишина. Эдвард, затаив дыхание, вслушивается в тихое, немного сбившееся дыхание Черной Вдовы и понимает, что, видимо, сказал глупость. - Это угроза? - наконец нарушает тишину шпионка и с горько усмешкой добавляет: - Ты угрожаешь мне? - Да, это угроза... - с некой разочарованностью, которую мужчина скрыть, как ни старался, не смог, прошептал в ответ. И, тем не менее, он понимал, что, если хочет добиться результата, то должен быть честен с ней и открыт. Может, высказав ей все то, что он на самом деле думает и чувствует, под прикрытием усмешки, он сможет освободиться, а возможно, и достучаться до нее: - Я угрожаю тебе, Романофф... - "Миссис Старк" -... я ограничу твою свободу... - "в пределах разумного. По крайней мере, постараюсь не идти на поводу у ревности" -... буду предъявлять претензии по поводу мудаков, что будут виться вокруг тебя... - " и это правда. Я закопаю их!" -... и буду качать на тебя права! Знаю, что звучит нелепо, но, вроде, это всё, как-никак, описывает любовь двадцать первого века. - "не скрываю, но, опять-таки, все будет разумно". Столько невысказанных слов. Проглотив их, словно яд, обладатель глаз цвета древесной коры, барабаня пальцами по колену, принялся ждать ответа. Русская, к удивлению Старка прижалась к нему и мягко положила ладонь на грудь со словами, полными задора и недоверия: - Будешь обижаться? Захочешь переделать под себя? Захочешь сожрать целиком, уничтожить, лишь бы не отдавать никому? - "Нет. Безнадежно. Зачем? Мне достаточно: лишь бы не отдавать!" - молча ответил ей Старк, на что, приняв решение, Романова ответила: - Я хочу потискать твою попу в этом темном углу. - Что?! - Ошарашенно спросил брюнет, недоуменно хлопая ресницами и тайно радуясь, что в холле темно: она не заметит, как хищно загорелись его глаза, и как, словно у подростка, порозовели щеки, покрытые щетиной. - Считай это ответным признанием в любви... - ее губы касаются его плеча, воспринимая все это, как игру, и из губ доносится хриплое: - ...И бойся, Старк, бойся... - Нам нужен план! - Блестящая поверхность стеклянного стола отразила лицо решительного Клинта Бартона и слегка задребезжала, когда тот навис над столом, глядя исподлобья на всех, кто сидел вокруг него и чьи отражения плавно перетекали по поверхности, образуя замкнутый круг. "Собрание Круглого стола", как позволил бы себе выразиться Тони, что отсутствовал вместе с Наташей, решили провести, когда алые солнечные лучи, медленно лаская верхушки небоскребов, плавно опускались на землю под сумрачным занавесом. К слову, собрание проходило тайно от Энтони и Натали, которым, по мнению все тех же "рыцарей круглого стола", досталось немало и которым был необходим отдых. Каждый "Мститель" чувствовал вину в той или иной степени перед четой Старков: и Стив, который корил себя за то, что не увел женщину из башни, пойдя на поводу у своей мягкости; и Клинт, который вовсе узнал о случившемся по телевизору, в баре, а подробности о Беловой - пару минут назад; и Тор, который позволил себе немного расслабиться в человеческом мире; и Брюс, что решил немного отдохнуть. Каждый из них был занят чем-то своим, в то время как их друзья были в смертельной опасности. Хоть их вины в том не было, что ни Тони, ни Наташа, ни Стив, ни тем более Фьюри не сказали им о том, что появился такой враг, каждый из них считал своим долгом защитить своих напарников, уберечь от опасности. - Планировать бессмысленно, - твердо, махнув в воздухе ладонью, произнес Капитан Америка и продолжил, едва Бартон вознамерился что-то сказать, сощурив свои серые глаза. - она не из тех, на кого действуют планы. Ей ничего не стоит их разрушить в щепки. - Смею возразить, наш бравый капитан, но... - сероглазый поджал губы и с резкостью в голосе ответил, -... нет такого человека или существа, как тебе будет угодно, Роджерс... - едва губ лучника коснулась фамилия блондина, как в голосе послышалась издевка, вызвав вопросительно изогнутую бровь последнего, - ... на которого не подействует план. Нет такой ситуации, нет такого! - Шатен сам не заметил, как повысил голос, - Не пройдет план "А", придумаем план "В", "С", "Е" - неважно! Будем обрабатывать и рассматривать каждую возможность. К тому же, я знаю о ней кое-что, что поможет нам в планировании. - И что ты предлагаешь? Какой информацией обладаешь? - Послышался тихий, задумчивый голос ученого, который привел в недоумение Бартона и Стива, чье внимание было полностью приковано к Клинту. Меж ними блестела молния, которая тут же растворилась, едва носитель Халка произнес эти случайно срифмованные слова, опустив их на поверхность стола. На Беннера взглянули, как на призрака, который внезапно влез в их "семейную" жизнь и принялся пугать воями да постаныванием. Ученый, оскорбившись такой реакции, оперся об стол локтями и, скрестив пальцы, принялся сверлить парочку потемневшими от недовольства глазами, под непонимающий взгляд Тора Одинсона, который смотрел на эту сцену взглядом ясных, небесных глаз. В воздухе повисло не столько напряжение, сколько сплетение усталости и гнева, которое давило на плечи всех, кто находился здесь, а Стива и Клинта вовсе взбесило. Искусственный интеллект молчал, изредка выдавая на всеобщее обозрение голограммами кадры, которые были сделаны камерами видеонаблюдения: на них вторая Черная Вдова ловко спускалась по тросу в сторону противоположного здания, после, не оглядываясь, заходила через черный вход, предназначенный для обслуги, в местный, китайский ресторанчик и, выбросив напоследок алую кепку со Скруджем МакДаком, исчезала в парах, что вырывались наружу из кухни. - Я знаю, как застать ее врасплох. - Упрямо глядя на блондина и продолжая сверкать молниями во взгляде, ответил на вопрос Беннера лучник: - Этого вполне достаточно для начала. - Стив, будучи самым миролюбивым участником команды "Мстителей", светло улыбнулся и сел на свое место, скрестив руки у груди, будто молний меж ними до этого не было, позволив Китниссу продолжить: - Но ни Тони, ни Нат не должны знать о том, что происходит здесь. - Клинт, видимо, ты забыл, что находишься в башне Старка и что он все равно об этом узнает... - с улыбкой превосходства на лице пропел Роджерс, указывая пальцем в потолок, намекая на Джарвиса и камеры, от чего на лбу Бартона появилась капля неловкости: - Вот черт... - Не бранись при мне! - не позабыл вставить свои пять копеек Капитан Америка. - Будто ты не чертыхаешься, святоша! - вскипел лучник и тут же попытался взять себя в руки, тяжело вобрав воздух губами. Тор даже мог поклясться, что услышал в невнятном шепоте, что последовал после вздоха: "Дай мне, Будда, терпение!" Одинсон решил тактично промолчать, позволив место шутника-Старка на время занять Роджерсу, который то и дело своими намеками на те или иные "проколы" шпиона выдавал свою версию событий. Как, например, сейчас, после предложения Бартона собраться в секретном-укромном местечке под названием "Бар дяди Роба": - Клинт, я же говорил, что и Тони, и Нат все равно все узнают! К чему секретничать и делать глупости тебе - опытному шпиону?! - не выдержавший этого Клинт зло процедил сквозь стиснутые зубы, нависнув над, надоевшим ему блондином: - А затем, старый прохиндей, чтобы они реально последовали за нами и постарались отвлечься, постаралась поговорить по душам... - А это, действительно, хорошая идея, Бартон? - перешел на шепот обладатель небесных глаз: - Они ведь, как-никак, сегодня подверглись нападению. - Послушай ты, умник.... - прошипел сероглазый, взяв ошарашенного Стива за воротник его клетчатой рубахи, - ... то место принадлежит мне и безопасней некуда! Смекаешь? - Угу... - сглотнув от маниакального взгляда, которым его одарил Бартон, выдавил из себя Капитан, а шатен радостно и громко пропел: - Решено! Собираемся у "Дяди Роба"! Нью-Йорк. Отель "Waldorf Astoria New York " . 20.05. 2013 г. 09:00 p.m. - Я до сих пор не могу понять: откуда этот упырь берет столько денег? Он посещает не бедный балет и сейчас вовсе поселился в самом "Валдорф"-е! Там, конечно, не так уютно, как в той же "Плазе", но он все равно считается одним из лучших отелей Нью-Йорка! Мне нужно будет уменьшить вклад в "Щ.И.Т."! - глядя, как неподалеку в мусорном баке копается местный абориген, перебирая грязными пальцами пакеты с ошметками, зло процедил гений, миллиардер, плейбой и филантроп - Тони Старк. Кареглазый вовсе считал абсурдом тот факт, что он, сам Энтони Эдвард Старк, в черном смокинге, с треклятой бабочкой на шее и в белоснежной рубашке стоит здесь - на углу соседнего с Отелем здания, и смотрит, как в углу копается какой-то бомж. Нахмурив нос от нелепости всей этой ситуации, Энтони перевел злой взгляд, полный укора, на свою спутницу, что, придерживая подол дорогого и, несомненно, прекрасного платья, стояла почти что рядом с мусоркой и щурила взгляд, глядя то на швейцара, то на окна знаменитого отеля: - Романофф!!! - Окликнул он ее, едва коснувшись ткани платья, на что шпионка не обратила внимания и зашипела на него: ведь, в конце-то концов, это по его инициативе они здесь. Оскорбленный такой реакцией, гений решился на отчаянный шаг - легкое прикосновение к заколке и кроваво-красные волосы рассыпались, образуя вихрь. - Ты с ума сошел? - Моментально отреагировала на это шпионка и автоматически коснулась своих прядей, словно убеждаясь в том, что они не исчезли и не воспламенились от прикосновения Тони: - Терпеть не могу, когда кто-то касается моих волос! - Зло прорычала Наташа и сверкнула молнией во взгляде, предупреждая, что еще одна такая выходка не пройдет для Железного Человека бесследно и он останется без руки, а может, и без двух. - Упс, прости! - Брюнет хоть и произнес слова извинения, стараясь голосу придать больше сожаления и эмоций, но его самодовольная улыбка, иронично изогнутая правая бровь и заколка, что вертелась меж его пальцев, говорили о том, что Старк ни капельки не сожалел о содеянном. - Черт с тобой! - Мирно, по мнению Эдварда, воскликнув, Романова прошла вперед и, раскрыв клатч, выудила из него мобильный телефон, на что кареглазый закатил глаза со словами: - Пока ты тут твиттериться будешь, они уже дело закончат! - Ты недооцениваешь Бартона, - с усмешкой ответила Романофф, чем привела плейбоя в крайнюю степень возмущения: - А как по мне, я его еще и переоценил! - Тогда Вирджинию? - Мельком взглянув на Энтони с изящно изогнутой бровью, спросила русская и после вновь сосредоточенно взглянула на сенсорный экран. - Запомни, детка... в этих делах женщина не может быть недооцененной, как мужчина. - На лице известного на весь мир бабника заиграла лукавая улыбка, которую зеленоглазая, впрочем, не заметила: - Тут все дело в мужчине и в его отношении к женщине. - Ну, да, конечно... - пальцы агента скользнули по сенсорному экрану, взгляд ее был настолько сосредоточен и серьезен, что брюнет пришел в замешательство и не знал, как реагировать на ее следующие слова: - Не чета тебе, да, Старк? Вы еще, как в детском саду, приборами померяйтесь! Такого пошлого предложения возмущенный гений не ожидал: он стал для него подобно удару ниже пояса. Впрочем, это его только позабавило и он, сняв бабочку с шеи да расстегнув пару пуговиц на рубашке, спросил с явным интимным намеком: - Поможешь? - Не сейчас, Старк... - С радостным от своих собственных мыслей волнением в голосе отвечает Наташа, не обратив никакого внимания на предложение гения: - Сейчас ты меня подбросишь на какую-нибудь недостроенную вышку. - Прости, что? - Не успев переварить словосочетание "Не сейчас", которое в голове брюнета никак не укладывалось, он замер от ее предложения подбросить ее куда-то там. Но Черная Вдова, все так же игнорируя гения и не обращая абсолютно никакого внимания на его вопрос, приложила телефон к уху и, на мгновение прикрыв глаза, сжала ладонь в кулак. Кареглазый в крайней степени недоумения уставился на нее и смотрел, как прямо на его глазах меняется выражение лица шпионки: вот зеленые глаза жмурятся, образуя еле заметные морщинки в уголках глаз; вот губы, дрогнув, прикусываются белоснежными зубами, а свободная ладонь касается алых волос, позволив тонким пальцам ухватиться за прядь, чтобы, немного нервно потеребить, прежде, чем сама Наташа с хрипотцой произнесла: - Клинт, мне... нужна твоя помощь...