Даже не задумывайтесь, почему же человек сделал вам то или иное. Достаточно понять одну простую истину: обиженные пытаются обидеть, счастливые — осчастливить. Вот и все. Экхарт Толле
Малфой был зол. Нет, он был в ярости. Не зная причин, не понимая мотивов своей супруги, он метался из стороны в сторону в попытке понять. Что произошло? Куда она ушла? Что значат ее слова? Мужчина поднял на уши всех в это, сначала прекрасное, раннее утро четверга. Поттер прибыл первым, весь взъерошенный, в пижаме с наспех накинутым поверх нее пиджаком и — как интересно! — запиской в руке. Второй прибыла в мэнор Полумна, но, в отличие от Поттера, в цивилизванном виде, и тоже с запиской в руке. Пэнси и Уизли не было, но от них в половине десятого утра прибыл патронус, с просьбой держать их в курсе дела. В одиннадцатом часу дня появился патронус Джиневры, который сообщил всем, включая прибывшего Блейза, что Гермиона отправила записку и ей, но из-за важных сборов, приехать и поучаствовать в обсуждении она не сможет. — Итак, что мы имеем? — взял слово Забини, разглядывая разложенные на столе записки. — Гермиону нам стоит ждать где-то через пять с половиной — шесть месяцев, она была в крайней степени сомнения, совершая побег и она была крайне вымотана в последнее время. — Лонгботтом передавал ей укрепляющие зелья недавно. Но она говорила, что в порядке, — как не в себе добавил Драко и зарылся пятерней в волосы. — Вероятно, она готовилась давно, — заметила Луна и неоднозначно махнула рукой на записки. — В позапрошлую среду она жаловалась мне, что ее жемчужные чернила кончились. Просила поискать их в знакомых магазинах. — И правда, жемчужные чернила, — подтверил Поттер, сжимая в руках одну из записок. «Просто держи их в руках. Мне нужен перерыв. Скоро вернусь, обещаю.»***
Перевернуть вверх ногами всю чертову Британию и не дать прессе ни малейшего повода на скандал — кажется, Поттер стал в этом максимально хорош. Как никогда раньше он выискивал малейшие следы Гермионы на территории страны, но ни в маггловском, ни в магическом мире ее не было, она словно растворилась. Забини, благодаря своим связям, прошерстил все компании, которые занимаются подделкой документов, Луна и Невилл взяли на себя все точки сбыта оборотного зелья и его компонентов. Даже, казалось, непричастный к этой кампании Нотт усердно (и без задней мысли как утверждал Невилл) помогал просматривать все базы данных частных и забытых Богом пансионов и баз отдыха, больниц и кампусов, куда бы могла спрятаться от них Гермиона. Малфою же наказали ничего не предпринимать, и поисками заниматься исключительно внутри мэнора — мало ли, Гермиона могла оставить какие-то подсказки прямо у них под носом, в поместье. Целыми днями, если не был занят обучением Северуса, волшебник шерстил книги, которые читала последние полгода его супруга, сидел в гостиных, куда она часто наведывалась, перечитывал ее записи в многочисленных блокнотах. Но нигде ничего не было. Гермиона как сквозь землю провалилась.***
Морок. Чары Доверия. Заклинание памяти. Чары одноязычности. Женщина раз за разом применяла магические формулы на доверчивых магглах, сквиббовыношенных и даже парочке магов. Как бы противно ей не было, как бы не стучало о ребра сердце, но она продолжала делать это с завидной грацией. С той самой секунды, как самолет сообщением «Лондон — Париж», оторвал свои шасси от разгоряченного асфальта, женщина поняла, что теперь дороги назад действительно нет.***
«Хату Ва когда-то была прекрасной рыбацкой деревушкой. В водах Янцзы водилось много вкусной рыбы, в прибрежных лесах было много дичи. Но как сказала мне Мин Жэн, проклятье, которое накликали на себя недобросовестные жители, выселило их с чудесных мест. Какие-то семьи уезжали прочь из деревни, считая, что найдут счастье на другой стороне, какие-то семьи вымирали. Для меня Мин Жэн старалась не рассказывать таких жутких историй. Для меня и моей маленькой Вэй Вэй она рассказывала только самые теплые, полные чувств и мудрости истории. Она помогала мне справиться с отечностью и головокружением, тошнотой и кровотечение из носа. А в ночь, когда над Хату Ва взошла алая, как роза, луна, я разродилась. Эта ночью навсегда для меня будет ассоциироваться с агонией, кругами Ада и прочим. Словно проклятая родителями в день своего рождения, подобно имени своему, я погружалась в пучины Ада. И это было даже не от родовых схваток или еще чего-то естественного. Как сказала потом Мин Жэн, моя милая дочь Вэй Вэй, зачатая от волшебника с полукровной сквиббовыношенной, стояла у самой Магии на перепутье. И в ночь, под кровавой луной, когда ветры над Хату Ва меняют направление, когда мать в свей полной искренности просит закончить адово деяние, моя милая Вэй Вэй в искрененем неведении мира должна была сделать свой искренний выбор. И дочь его сделала. Она отпустила возможность колдовать, взамен даровав мне жизнь и себе здоровье. Никогда бы в жизни не поверила в слова мое наставницы, давно бы сказала, что все это — ее умелых рук дело, но увидев всю пролитую мной при родах кровь, увидев синее слабенькое тельце мой Вэй Вэй, я поняла, что это было правдой. Мы бы умерли обе, и только чудо даровало нам обеим жизнь.»***
Из сердца Парижа на поездах в Бур-Сент-Андеоль, к берегам Рона, оттуда, дальше на восток — в Бриансон. На попутках в итальянский Теренто, а уже из него на очередном проезжающем поезде до австрийского Иннсбурга. Потом на самолете до Вены. Татабанья. Будапешт. Кошице. Чинадиево. Шаян. Бая-Маре. Шепот. Яссы. Бельцы. Умань. Гомель. Саратов. Аксай. Балхаш. Урумчи. Эрдэнэ. А потом всеми возможными способами до городка Джугентанзэн (Zhugentanzhen). Прибывая в провинциальный городок юго-восточного Китая близ реки Янцзы на седьмом месяце беременности, Гермиона чувствовала себя ужасно разбитой и уставшей. В последние две недели, казалось, чары одноязычья вытягивали из нее все силы, а мозг словно отключался, когда дело доходило даже до родного английского. Заходя в очередное придорожное кафе, чтобы подкрепиться и справить нужду, Гермиона отчего-то почувствовала такое бессилие, что разрыдалась, сидя за столом над чашей жаренного риса с острыми куриными лапками.***
Нарцисса с ужасом смотрела на календарь. Уже два с половиной месяца. Женщина не знала, что подкашивало ее ноги сильнее: состояние родного сына или пропажа ее невестки. Как бы не силилась волшебница понять, она никак не находила причин, по которым девушка могла так поступить. Спускаясь к завтраку вместе с внуком, она видела своего сына словно постаревшим, уже с седыми паутинками в волосах, зарытого в бумагах или записях Гермионы. Да, он отводил стабильно вечера на то, чтобы позаниматься азбукой с сыном и почитать ему литературу об излюбленных драконах, но все остальное время… все остальное время от проводил за тем, что искал зацепки. Что случилось. Где она. Зачем поступила так. Так было долго, до одного вечера, когда к выпившему с горя Малфою не заявился взвинченных и растрепанный Поттер. Едва переведя дух, Избранный сообщил, что ему пришла еще одна записка, написанная Гермионой. И чернилами, жемчужными, теми-самыми, которые так сильно любила волшебница. — Мы провели с Ноттом анализ. Это не местные чернила, румынские. К нам такие не завозят, считают их слишком токсичными. Но в Румынии их пруд пруди. — Она там? Откуда пришло письмо, удалось выяснить? Надо собираться туда, раз она дала о себе знать… -… Погоди. Прочти сначала. «Каждую ночь я молюсь. За вас. За себя. Молюсь, чтобы все решилось скорее. Я вернусь после смены двух лун.» — Дьявол! Нарциссе оставалось лишь вздрагивать от звуков бьющегося стекла. Кажется, скоро домовики пожалуются ей, что стеклянных бокалов в мэноре не осталось.***
Женщина с усердием поправила холщовую сумку, которая все норовила упасть у нее с плеча. Сегодня было довольно тепло, весеннее солнце даже как-то пекло. Местные жители, как всегда, копошились в огородах, и с долей неприязни смотрели на белую англичанку, спокойно расхаживающую по их долине. Ко всему, англичанка была глубоко беременна. Но Гермиону это ни капли не смущало. Затянув волосы в тугой пучок повыше на затылке, расстегнув пару пуговиц на клетчатой рубахе, чтобы было не так жарко, ослабив на пару сантиметров резинку на джинсах для беременных, в сотый-тысячный раз поправив сумку на плече, она шла вдоль рисовых полей, в которых работали трудолюбивые местные жители. Иногда к ней подбегали любопытные дети, пытались заговорить с ней на своем жутком, редком диалекте, но когда, благодаря чарам, женщина отвечала им, те убегали к родителям, то ли с восторгом, то ли с ужасам сообщая им, что чужестранка говорит точь-в-точь как они. Поздним вечером, заходя в таверну, сломленная от усталости и эмоциональной истощенности, девушка по-привычке по-английски и без чар спросила у местного хозяина заведения, есть ли где-то по близости ночлег. На что сначала в зале воцарилась тишина (слухи разносились быстро — эта чужестранка точно говорила на их диалекте!), а после из-за барной стойки выглянул молодой китаец, скорее всего студент, и заговорил с девушкой на американском английском. — Вы ищете ночлег? Надолго? — Отнюдь. На одну ночь. Завтра куплю продукты и пойду дальше. — Вы можете остановиться здесь, на втором этаже есть комната. Но куда вы идете в своем-то положении? Женщина при этих словах огладила ладонью свой живот и грустно улыбнулась. — Иду навестить одну… знакомую. Не виделась с ней очень много времени, не знаю, живет ли она там еще. Недалеко от заброшенного острова Хату Ва, может знаешь? Молодой человек активно закивал, местные, услышав знакомое «Хату Ва», тихо и подозрительно зашушукались. Заметив это, молодой китаец отмахнулся и поставил перед волшебницей на стол тарелку нарезанных яблок. — Это лучше, чем острые куриные ножки. Завтра из деревни близ того острова придет один торговец, он закупает у нас специи. Он может проводить тебя. Плюс, я дам ему в аренду лошадь, чтобы ты не шла пешком. Не бойся, он точно ее вернет, мы давно знакомы с ним. — Не стоит, я могу сама пешком пройтись… — Да куда ты пойдешь, с таким-то животом, — внезапно в разговор вмешалась женщина лет пятидесяти, которая спустилась со второго этажа таверны. Она так же как и молодой человек была китаянкой, но вот только ее английский, в отличие от парня, был с чистым шотландским акцентом. — Хоть ты и чужая в эти краях, но местные уважают тебя уже за то, что ты смогла сказать несколько фраз на их диалекте. Даже не смотря на то, что сейчас ты говоришь с нами на своем британском английском. — Так вы тоже говорите по-английски? — По-английски, -китайски, -польски и владею несколькими диалектами. Жизнь помотала по разным местам, — отмахнулась женщина. — Гао Дуан, — она махнула на парня, — сейчас учится в университете, вот и изучает глубоко английский язык. Остальным не до высоких наук, как видишь. — Но все же я откажусь от лошади, я не хороша в этом, — попыталась отказаться Гермиона, теряя голову только от мысли, что ей придется сесть верхом на высоченную, не факт что спокойную, лошадь. — Поверь мне, Малышка отвезет тебя лучше, чем любой самолет. Она питает слабость к женщинам, а когда чувствует, что девушка в положении или только родила, то она аккуратна и нежна, как никакой любящий мужчина. Тебе нечего бояться. А сейчас, заканчивай с ужином и Гао Дуан тебе покажет твою комнату. Вода в ванной может быть не очень горячей, извини. У нас в деревне опять перебои с электричеством. — Ничего страшного, я и без этого вам премного благодарна. Гермиона встала со стула и женщина, которая так и не представилась, подошла ближе к ней. — Я, кстати, Роззи. — Гермиона. — Вот и познакомились, — женщина улыбнулась и повела волшебницу на второй этаж. После этого разговора по-английски таверна снова наполнилась китайским диалектом. Слыша шум с первого этажа, волшебница уснула быстро, про себя отметив, что она чудом избежала проблем, забыв применить чары одноязычья на себя.***
«Мой дорогой супруг, до возвращения осталось полторы луны. Надеюсь, ты хорошо присматриваешь за нашим сыном. Я все еще молюсь за вас. И не тратьте силы на мои поиски. Благодаря Гарри я научилась играть в прятки очень хорошо.» Драко и Гарри сидели напротив Теодора, который под микроскопом внимательно рассматривал надпись. В комнате давным-давно воцарилась тишина, и в этой густой тишине был слышен только гул настенных магических часов. И нервное перебирание ручки пальцами Малфоя. И перебирание намазолеными пальцами Поттера подаренных Грейнджер четок. — Румынские чернила. Пергамент тоже местный. Соскоб ничего нового не дал. Осадок на бумаге так из Румынии. Тут даже капля драконьей слюны на пергаменте. Старший Уизли бы с зависти удавился за такой пергамент! — Ты про Чарли Уизли? — уточнил Малфой, гипнотизируя пергамент. — Тебе стоит написать ему, Поттер. Он мог бы прошерстить Румынию. Не забывайте, что вам нельзя дергаться, иначе пресса прознает про пропажу Гермионы. Хоть сейчас все и относительно спокойно, это не значит, что эти писаки не вспомнят о вашей семье. Мужчины переглянулись. Брюнет выдохнул и встал со стула. Пройдя к столу, он вытащил из кипы бумаг чистый листок и принялся строчить письмо для Чарли. Он максимально старался изложить ситуацию, произошедшую в семье Малфоев, но так же просил быть максимально деликатным и аккуратным в этом вопросе. А еще он просто очень переживал за подругу. что порой у него отключался мозг от переживаний. Он слишком сильно любил ее. Замерев, Поттер засмотрелся на каплю чернил, которая тяжелела на кончике пера. Жемчужные чернила, которые Гермиона подарила ему на этот Новый Год. Зачарованные на антизасыхание в хрустальной чернильнице, они еще сильнее напоминали ему о Гермионе. — Поттер, ты там книгу пишешь? — поинтересовался блондин, поднимаясь с кресла. — Ты собираешься связываться с Чарли? — Не теряй терпение Малфой, — одернул волшебника Нотт. — У вас еще есть полторы луны. Вот если она не вернется к этому времени, вот тогда и будем бить во все колокола. А пока, у нас есть время, чтобы ее найти, да и она время от времени дает о себе знать. Мужчине не оставалось ничего, кроме как принять слова товарища как должное.