Острое чувство.
22 июля 2015 г. в 12:17
Сегодня, во время подготовки к очередному неописуемо важному экзамену по математике, я внезапно вспомнил, как ревностно я отношусь к этой науке.
Все, кто меня неплохо знают, скажут, что я никогда не бываю агрессивным без повода, что я добряк, каких поискать. Но если дело касается репетиторства по математике, я становлюсь зверем. В мою защиту — готовлю я хорошо, и мои несчастные ученики обычно были довольны результатом.
Проблема в том, что эти же ученики, узнав меня с такой неприглядной стороны, начинали ко мне иначе относиться. Ещё бы! А вам бы понравилось, если бы ваш старинный друг вдруг начал с пеной у рта объяснять всякую муть, защищать каких-то древних стариков, закатывать глаза, шепча под нос: «Это безнадёжно. Как можно не понимать элементарных вещей?», а также проделывать прочие подозрительные мероприятия, в причастии к которым вы бы никогда его даже не заподозрили?
Ооо, математика. Звучит ужасно странно, пафосно и тошно, да? А ведь это было ещё в детстве. Ещё в детстве я яростно набрасывался на одноклассников и был не прочь искусать нерадивого коллегу-гимназиста за то, что вместо десяти секунд он тупил у доски аж тридцать во время блиц-опросов.
Вот как сейчас помню.
И на учителей срывался даже, бессовестный.
История ужасно неприятная, но именно она толкнула меня сесть и писать этот текст, отложив ненадолго площади сегментов и секторов в сторону.
То ли наша учительница была не слишком сильна в английском, то ли шрифт был галимый в учебнике — точно не вспомню уже, но каким-то образом всю начальную школу мои одноклассники путали буквы r и k во время написания и прочтения формул. Я, как один из тех счастливых детей, которых отдали в руки репетитора по английскому в четыре года, в то время твёрдо знал, что буквы эти совершенно разные. Более того! У них ещё и разное значение в той же самой математике, что уж говорить о произношении и звучании.
Больше всего меня злил факт того, что из-за их неправильного восприятия может пойти нахер всё решение задачи.
Как-то раз я не выдержал.
Очередной лопоухий и курносый гений зачитывал условие задачи, а я упорно скрежетал зубами, тихо поправляя его. Пацан сбивался, но вновь упрямо продолжал читать так, как он привык, а мне сделали предупреждение, чтобы не мешал ребёнку.
На этом терпение моё кончилось.
Вскочил, красный весь, глаза блестят, и слёзы от несправедливости аж наворачиваются. И кричу, кричу изо всех сил!
— Скажите им! Ну скажите же им! Я так больше не могу! Вы же ошибку такую совершаете! Они себе жизнь сломают!
Вот так я в первый раз и оказался у школьного психолога, где женщина с добрым взглядом доступно мне объяснила, «что я, конечно, прав, но с идиотами лучше не спорить, дескать, пусть сами себе жизнь ломают, ты-то умничка, конечно, но лучше сиди тихо и пиши правильно, так лучше будет».
Тогда я успокоился, но с идиотами, если честно, спорю до сих пор.
Слишком острое чувство справедливости у меня.
Неуравновешенное.