Эдана

До конца недели Эрик не появлялся на тренировках, я не заставала его в столовой и не рисковала потыкаться в тренажерные залы вечером. Я избегала его и он, похоже, делал то же. К воскресенью я извела себя мыслями о нем. Злость растворилась еще в беседе с Кинаном в ту ночь, осталась только обида, и ее вектор медленно, но неотступно, менял свое направление. Рядом с весьма справедливыми обвинениями самой себя в глупой наивности возникла наивная нелепость: я считала себя недостаточно хорошей. Недостаточно бесстрашной, недостаточно сильной, недостаточно интересной, недостаточно взрослой, недостаточно умной, недостаточно красивой. Недостаточной для Эрика. Поделиться этими мыслями я ни с кем не могла, да и никого не было рядом. Рут и Дарра были поглощены друг другом без остатка, и я чувствовала себя лишней рядом с ними, даже если мы сидели в людной столовой или стреляли в тире. Тимоти предпочитал со мной не разговаривать. Он был неизменно дружелюбным, но наедине со мной не оставался, чему я была очень рада. Я ловила на себе его тяжелые взгляды, но со временем перестала бояться беседы, которую прежде считала неизбежной. Он тактично и тихо отошел в сторону. Так я осталась неожиданно одна. Я неторопливо разбирала свое оружие в тире, рассматривая три десятка новичков, собравшихся в группы и планировавших вечер. Меня прошибло холодным и твердым осознанием: я одиночка. Я была одиночкой в Эрудиции, избегала одноклассников, испытывала отвращение к проявляющим ко мне интерес парням, и находила скучными девчонок, набивавшихся в подружки. Я проводила свободное время, бегая по Чикаго, карабкаясь по разрушенным зданиям, обустраивая свой тайный тренажерный зал и занимаясь в нем. В Бесстрашии я ненадолго вовлекла себя в то, что называла дружбой, но она зиждется на общих интересах, а их у нас четырех больше нет. Более того, мы соперники, и до конца подготовки так или иначе соревнуемся. Пусть никто из нас на втором этапе не был близок к вылету, каждый хотел занять место повыше и в следствии получить хорошее назначение. Кроме того, на месте прежней неловкости во мне начала зарождаться зависть, порой граничащая с неприязнью. Я смотрела на нежную и немного наивную любовь Дарры и Рут, и каждая их улыбка, адресованная друг другу, каждый поцелуй и прикосновение отдавались во мне горьким сожалением о том, что у меня так не может быть. Могло бы, выбери я Тимоти, но мысли продолжали вращаться вокруг плотно въевшегося в меня Эрика, и с ним я никогда не смогу выглядеть так же нелепо счастливой, какой была Рут рядом с Даррой. Никаких нежностей, никаких открытых проявлений ласки, никаких прикосновений и улыбок. Никогда. Даже наедине. В том, что секс стал жирной точкой Эрика на мне, я не сомневалась. Я не понимала Лидера, не находила логики и последовательности в его действиях. В моменты поразительной чистоты мыслей я анализировала всё снова и снова, и каждый раз оставалась в замешательстве. Он взъелся на меня, постоянно колол и ущипывал, затем в его голове что-то произошло — ему стало забавно, интересно, взыграл азарт, я кого-то напомнила — и он помог мне. В свойственной ему манере, но я считала тот вечер в зале со штангой и Эриком помощью с его стороны. За непроницаемой маской бурлили мысли — или чувства — и вот он относится ко мне заметно иначе. Не так, как прежде. Не так, как к остальным. Я понравилась ему? Или ему понравилась моя увлеченность им? Это его позабавило? Он забрасывал наживку, поцеловав меня? И она сработала. Или всё началось раньше, еще со штанги, еще до того? Ему хотелось преданную игрушку? Ему было одиноко, и он позволил себе такую слабость, но, сняв физическое напряжение, опомнился? Всё вписывалось в одну картину, всё совпадало с всеобщим мнением об Эрике. И только шаблон разрывался на месте, где Эрик — едва не на грани истерики — выпытывал у меня, почему я его люблю. Это могло бы быть недостающей частью пазла, вот только он не убеждался в том, что его игрушка и впрямь будет преданной и глупой, ослепленная чувствами. Я могла подписаться, предложив в качестве задатка свою жизнь, под тем, что он боялся — и то очень заметно, неконтролируемо — что я его не люблю. Желай он себе игрушку, это не имело бы значения. У него есть власть, он мог бы запугать или назвать цену, но его волновало не это. Ты достаточно амбициозна и беспринципна, чтобы выбрать этот путь для достижения успеха? Его слова. Будь я нужна ему, как игрушка, его бы это устроило. Эрик — не первый моралист во Фракции, чтобы гнушаться шлюховатой девицы, стремящейся к успеху любой ценой. Но в том соль, — или я просто отчаянно этого желаю — что его это не устраивало. Ему нужны были неподдельные чувства. В ответ на свои чувства? Хотелось бы. Но это ведь Эрик. И он поставил точку. Трахнул и успокоился. К среде я убедила себя в том, что об Эрике нужно забыть, оставить воспоминания в прошлом, безжалостно бросив их выцветать, терять краски и вкус. И именно в среду — словно услышав мои мысли — он пришел на тренировку. Привычно собранный, с руками, отведенными за спину и непроницаемой маской строгости и пренебрежения на лице. Он прошелся по залу, разглядывая, как мы в парах отрабатывали защиту от нападения с ножом. Перекинулся парой слов с Четверкой, натянувшимся до предела с его приходом, и громко скомандовал: — Спарринг! Запала тишина, и в дальнем углу у кого-то с металлическим грохотом вывалился из руки муляж. Эрик пробежал глазами по растянувшимся по всему залу новичкам, отыскал меня и уперся взглядом. — Тимоти, на ринг! Его следующий выбор меня не удивил. Пусть я не понимала его чувств, но подлые мысли улавливала по подрагивающим уголкам губ, самодовольно и надменно растянутых в ухмылке. — Рыжая! Глубоко вдохнув и с силой выдохнув, я направилась к главному рингу. Голова разрывалась от невообразимой смеси мыслей и чувств. Сознание бурлило и пузырилось, в нем всплывали и тонули отдельные мысли. Обгоревшим обломком тут барахталась болезненная радость. Я хотела увидеть Эрика. Искать его нарочно – нет, но попасться ему на глаза — увидеть его самой — я хотела, нуждалась в этом физически. И сейчас тело реагировало на его появление приятным покалыванием и мягким давлением внизу живота. Рядом с этим искрилось нерациональное чувство торжественной правоты: его беспокоила я. Его беспокоил Тимоти. Он боялся, что, отверженная им, я упаду в объятия друга? И он не знал иного способа успокоиться, кроме как заставить нас причинить друг другу физическую боль? И над всем этим колючим холодным ветром сквозила мысль о том, что своим поступком — поступками и чувствами — я подставила не только себя. Что бы там не творилось внутри у Эрика, он стремился выковырять эмоции, опровергнуть их наличие причинением мне боли. Он хотел убедиться, что ничего не почувствует, если я пострадаю? Ему было нужно растоптать меня, использовав для этого Тимоти. Чтобы и он не был для меня спасением?  — Возьми настоящий нож. Я очнулась от мыслей и уставилась на Эрика. Он стоял рядом с Четверкой и исподлобья смотрел на Тимоти. Тот замер, занеся одну ногу на ринг, опустил взгляд на муляж в своей руке, затем перевел его на Лидера и оглянулся на меня. — Н-н-но, Эрик… — Взять нож! И холодный стальной взгляд скользнул на меня. Эрик ждал реакции. Эрик ждал крови. — Это запрещено правилами, — тихо напомнил Четверка, тоже сверля меня взглядом. — А я разрешаю, — отчеканил Лидер. В зале запала тревожная тишина, нарушаемая лишь гулким эхом шагов Тимоти. Он порывисто подошел к столу с ножами, взял первый попавшийся нож, не глядя, и зашагал, тяжело, злостно ступая, обратно к рингу. Я замерла на самом краю, наблюдая за приближением тонкой высокой фигуры. Тимоти избегал смотреть на меня и, взобравшись на ринг, опустил голову, уставившись пол. — Влюбленной парочке нужно особенное приглашение? — прошипел Эрик, и пока его ядовитое эхо гулко отскакивало от стенок вмиг опустевшей головы, по толпе — все новички окружили ринг неплотным кольцом — пробежал шепот. Он уничтожает нас. Методично и последовательно, он уничтожает нас нами же, пронеслось у меня в голове. — Я н-н-не б-б-буду этого д-де-делать. Голос Тимоти прозвучал приглушенно и надрывно, словно он вот-вот расплачется. Бровь с пирсингом взметнулась вверх, Эрик вытянул руки из-за спины и, шагнув к рингу, уперся в его край. — Слушай сюда, заика, — зловеще тихий, звенящий злостью голос. — Или ты выполняешь приказ, или вылетаешь. Эта девчушка не стоит того, чтобы жертвовать своей судьбой ради неё. Тимоти мотнул головой, не поднимая взгляда от пола. Эрик бесился. На его щеках зашевелились желваки, ноздри раздулись, на шее напряглась жила. — Вы вылетите оба. — Тим, давай! — выкрикнула Рут. Ее голос звучал истерично, интонации взлетели вверх, достигая писка. Я посмотрела в сторону друзей в кольце зрителей, но не могла различить их лица, они стояли в тени, а надо мной нависали яркие лампы. Перевела взгляд на Тимоти. — Ну же, — шепнула я. — Это лишь спарринг. — А если я т-т-тебя по-по-пораню? — Так тому и быть, — выдохнула я, сжавшись от мысли о том, как холодное лезвие ножа войдет в тело. Но иного пути не было, и Тимоти не собирался нападать, так что я бросилась к нему и прямым ударом врезала под дых. Тимоти заточился и едва не свалился с ринга. Схватился свободной от ножа — он бессильно висел между пальцев — рукой за бок и поднял на меня оторопелый взгляд. — Ну же, Тим! — прикрикнула я, снова группируясь для нападения. В его глазах недоумение сменилось жесткой решительностью. Он вспомнил всю обиду на меня, всю усталость, все негативное, что в нем было, и с рыком бросился навстречу. В удар он вложил все чувства и ни капли техники, так что я с легкостью увернулась, вдогонку врезав кулаком в ухо. Тим снова пошатнулся, но быстро восстановил равновесие и, заметно овладев с собой, стал наступать. Нож в его руке зловеще сверкал, глаза сузились, и губы плотно сжались в тонкую нитку. Таким я Тимоти еще не видела. Пораженная его резким превращением из угнетенного дружелюбного тихони в свирепого бойца, я пропустила его выпад и оказалась на полу. Он быстро присел сверху, намереваясь прижать к моей шее нож, тем самым вынося мне смертельный вердикт, но я выскользнула и спохватилась на ноги. Я не обязана проигрывать из жалости, из чувства вины, из бессилия изменить сложившуюся ситуацию. Во мне вдруг вспыхнула ярость, и я с остервенением ринулась в бой. Тимоти прыгнул навстречу, и мы едва не столкнулись лоб в лоб, но в последнее мгновенье я оттолкнула его руку, нацелившуюся ножом мне в живот. Он отступил и снова шагнул, замахиваясь сверху. Я рефлекторно ухватила кисть Тимоти, вывернула руку, чувствуя, как сталь обожгла холодом неприкрытое тканью предплечье. На черных узорах татуировки проступили крупицы красной крови. Взбешенная их видом, я крутнулась всем телом, подсекая ногой Тимоти и впечатывая локоть в его лицо. Он рухнул, нож выскользнул из его пальцев и со звоном свалился на пол рядом с рингом. — Кровь! — пискнула Рут, и краем глаза я заметила, как она опасливо наклонилась над ножом. — На нем кровь! Это оказалось своеобразной командой моему телу. Адреналин разом отступил, и вместо пульсирующей энергии в напряженных мышцах я почувствовала тупую саднящую боль в локте, печение на предплечье и невыносимо острый укол сбоку. Каким-то образом Тимоти полоснул меня по ребрам, и вся боль этого ранения возникла из ниоткуда и стала стремительно усиливаться с каждым вдохом. Я оглянулась. Все — включая Тимоти на полу, Четверку и Эрика — уставились на меня. Нет, решительно приказала я себе. Нет, нет, не подавай виду. — Лишь царапина, — безразлично бросила я, пожимая плечами, и ступила вниз. Прыжок с ринга отозвался невыносимым приступом боли, и я сдержалась, чтобы не согнуться и не вскрикнуть, но не успела остановить руку, рефлекторно прижавшуюся к боку. — Эд? Я оглянулась. Тимоти стоял на краю ринга на коленях и взволнованно рассматривал меня. — Всё в порядке, — я улыбнулась ему, отчетливо понимая, как нелепо и натянуто это выглядело. — Покажи. Эрик остановился передо мной. Его стальные глаза не потеряли своего надменного выражения, лицо сохраняло непроницаемую суровость, но он был взволнован, — опешил, испугался — я точно это знала. По его вине во время тренировки поранился новичок. И это после того, как им — наверняка, иначе не могло быть — строго настрого приказали беречь нас во избежание повторения случаев с Рэндоном и Тимоти. Эрик подставился. И я бы хотела ему отомстить. Но не так, не проявляя слабость. Я снова натянуто улыбнулась. — Просто небольшой порез, ничего серьезного. Он скривил губы и резким рывком отнял мою руку от ребер. Ладонь и пальцы оказались перепачканными кровью, в рану больно ударил свежий воздух. Я не видела пореза, не понимала, насколько он серьезный, где именно находится, но реакция Эрика меня немного успокоила. Он не отправил меня в лазарет, как сделал это после нокаута от Молчуна. Он снова скривил губы и фыркнул: — Переживешь.