Проклятые вечностью

      Используя знания Древних, найти вход в Чистилище оказалось не трудно. Как и предполагал Дракула, портал представлял собой арку, вмороженную в глыбу векового льда. Уплатив кровавую дань, путники без труда смогли проникнуть в заветные чертоги покаявшихся душ, отбывающих свое заключение в попытках завоевать высшее прощение.       Переступив границу миров, они оказались в пустынной комнате, которую давно покинули и жизнь, и надежда, оставив властвовать на бескрайних просторах лишь не проходящую скорбь. Казалось, это мрачное чувство обреченности пропитало не только стены и воздух, почти осязаемым покрывалом оно окутало еще и несчастных, пытавшихся покинуть обитель проклятых. Гранитные стены зала сверху донизу усеяли нескончаемые символы, загоревшиеся огнем в тот момент, когда Анна попыталась переступить алмазную ступень, ведущую в соседний зал, укрытый непроглядной пеленой. Будто обожженная, принцесса отпрыгнула в сторону, обратив на графа испуганный взгляд. – Что это за место? – оглядываясь по сторонам, проговорила Селин. – Преддверие Чистилища. Проход защищен древними заклинаниями на случай, если из ада будет совершен побег, – проговорил вампир, осматривая ступень. – Весьма предусмотрительно. – И как же... – закончить девушка не успела, ибо голубоватый свет, заставивший огнем вспыхнуть их кожу, озарил помещение. Вампиры осели на пол, не в силах справиться с болью, пронзившей тела, казалось, что это священное пламя заживо выжигало скверну из их душ, перенося страдальцев в новую сферу бытия. – Тьма всегда боится света! – произнес незнакомец, чей стройный силуэт постепенно стал вырисовываться в божественном сиянии. – Довольно, – прорычал охотник, прикрывая Селин своим плащом. – Гавриил? – раздался удивленный голос, эхом отразившийся от стен. Подняв глаза, Гэбриэл увидел перед собой облаченного в золотой доспех ангела. Обнажив огненный меч, божий страж взирал на них, широко раскинув алые крылья, сияющие подобно восходящему солнцу. То был Серафим, готовый схлестнуться в бою с нежданными гостями, осмелившимися нарушить печать, наложенную самим Господом. Он парил под самыми сводами гранитной темницы, не без удивления наблюдая за Ван Хелсингом. С плеч ангела спадал пурпурный плащ, прикрепленный к золотым эполетам, говорившим о высоком ранге небожителя. – Адониэль! – проговорил охотник, рассматривая замысловатый символ на наплечниках. – Хранитель врат Чистилища. – Вы знакомы? – прошипел Дракула, пытаясь скрыть ожоги, оставленные ангельской дланью: не смертельные в загробном мире, но причинявшие немалое неудобство. – После падения Люцифера и его последователей Адониэль стал первым стражем врат, – пояснил Гэбриэл, оглядывая небесного брата. При виде его сияния ком подступил к горлу, а камень на душе стал еще тяжелее. – Еще один отлученный, лишенный божественной милости, – не скрывая ехидной улыбки, прошипел граф. – Я смотрю, ваш Бог милостив к своим верным слугам. – Зачем ты притащил сюда эту падаль? – произнес ангел, одарив вампиров презрительным взглядом. – Архангел, вступивший в союз с исчадиями ада, бросает тень на небеса! Ты не смеешь... – Он не знает?! – вопросительно взглянув на охотника, процедил Владислав. – Нет! – отрицательно покачав головой, отозвался Гэбриэл. – Не знаю чего? – прервав их, вмешался ангел. – Видимо, ты слишком давно не возвращался на небеса, – ухмыльнулся Дракула, смакуя каждый момент. – Создатель лишил предводителя небесной рати, самого архангела Гавриила, крыльев и благодати. Теперь он... смертный! Самый обычный человек! – Это правда? – обратив золотые глаза на бывшего небесного брата, проговорил страж, откинув со лба белокурые кудри, спадавшие на плечи. – К несчастью, да! – подтвердил охотник. – Открой врата, мы должны пройти! – Нет! – выставив перед собой меч, отозвался ангел. – Тебе лучше других известны наши законы. Печать висела на вратах тысячелетия, и снять ее могут только избранные. – Именно потому, что они мне известны, я прошу тебя не препятствовать нам. Лишь мертвые и низвергнутые Богом могут быть заточены в аду. Мы же спустились сюда по доброй воле, по доброй воле и уйдем, ты не в праве нас удерживать, над нашими душами еще не было суда, хоть перст судьбы и занесен над нашими головами. – Жизнь среди смертных осквернила твою благодать, брат! Небеса для тебя закрыты, – коснувшись мечом Серафимов его плеча, потянул Адониэль. Почувствовав нестерпимый жар священного пламени, обратившегося ожогом, охотник опустился на одно колено, склонив голову. – Ты должен пройти крещение огнем, чтобы очиститься от мрака, обуявшего твою душу! Ты должен отказаться от них, чтобы получить надежду на спасение. – Нам неведомы божественные помыслы, тебе не по рангу меня судить. Пропусти нас! – прошипел он. – Иначе... – Иначе? – переспросил ангел, поднимая кончиком меча его подбородок. – Неужели ты, потерявший крылья, лишенный милости небес, будучи смертным, осмелишься поднять руку против своего небесного брата? Желаешь отправиться вслед за Люцифером, столь любимым тобой?       Ван Хэлсинг закрыл глаза, пытаясь вернуть себе спокойствие. Воистину, он слишком давно покинул небеса и уже позабыл о том, что там царила своя иерархия, свои законы, свои грехи. Тщеславие – величайшее из зол, которому оказались подвержены даже небожители, обуяло многих его братьев. После низвержения Люцифера, бывшего любимцем Господа, между ангелами развернулось негласное соперничество за право занять его место. К своему стыду, Гэбриэл не остался в стороне от этой борьбы, некоторым образом поспособствовав тому, что Адониэль оказался отлучен от райских чертогов, став хранителем Чистилища. Дернув за нужные ниточки, архангел Гавриил отправил своего соперника в почетную ссылку, о чем впоследствии пожалел, но изменить ничего не мог. Эта обида тысячелетиями отравляла сердце божественного стража и теперь, так некстати, вырвалась наружу, обрушив его гнев на их плечи. – Ты не в праве нас задерживать! – отозвался охотник, заключив острие меча в своей хватке. Невинная кровь, коснувшаяся пылающего лезвия, мгновенно затушила праведный огонь Серафима, заставив ответное пламя вспыхнуть в глазах Адониэля. – Видишь, божий клинок никогда не станет служить кромольному делу, небеса тебя не поддержат. Мои же помыслы чисты! – Должен заметить, – вмешался в разговор Дракула, одарив Ван Хелсинга одобрительным взглядом, – возвращение памяти прибавило тебе наглости! Ты начинаешь мне нравиться... снова... – Что ж, будь по-твоему! – кивнул ангел, игнорируя слова вампира. – Тебе известны законы! Придется выбирать ключ.       Адониэль взмахнул рукой и в то же мгновение за его спиной появился огромный стол, на котором стояли десятки кубков с прозрачной жидкостью, внутри которых лежали ключи, призванные открыть врата Чистилища. Все сосуды были разной формы, разного размера: одни были золотые, другие серебряные, третьи – медные. Одни усыпаны драгоценными камнями, а другие – испещрены неизвестными иероглифами. От одних шел пар, другие, напротив, были холодны, как лед. – Прошу, – простирая свою длань в сторону кубков, наигранно вежливо проговорил ангел, расплываясь в улыбке. Анна и Селин взволнованно переглянулись, делая шаг вперед, но будто находясь под властью чужой воли, застыли в нескольких метрах от стола. – Хорошо, – подходя к столу, произнес Гэбриэл. – Не ты, – Адониэль преградил ему мечом путь, кивая в сторону вампира. – Этот выбор должна сделать самая темная душа. Пусть он выбирает. – Что я должен делать? – произнес граф. – О, все просто! – презрительно фыркнул хранитель. – В одном из кубков лежит ключ от врат Чистилища. Ты должен его достать. – А что в остальных? – В остальных закупорена смерть! Помни, истинный ключ дарует вам жизнь, ложный – ее заберет. Если сделаешь неверный выбор – вы умрете... все... и тогда, я буду иметь полное право отправить ваш квартет туда, откуда вы бежали.       Дракула вопросительно посмотрел на Ван Хелсинга, на губы которого, как по волшебству, легла печать безмолвия. Кругом воцарилась мертвая тишина, в которой траурным набатом одиноко билось сердце охотника. – Не пытайся прочитать его мысли! – произнес ангел. – Здесь твои силы не действуют. Руководствуйся своими знаниями и интуицией. Выбирай! – Которая из них? – пытаясь скрыть дрожь в голосе, произнесла принцесса. – Не имею ни малейшего понятия! – ответил граф.       Вампир подошел к столу, разглядывая сосуды. Всего их было тридцать три. Некоторые из них были истинными произведениями искусства. Взгляд сразу застыл на золотой чаше, усыпанной рубинами, внутри которой находился серебряный ключ в форме креста не менее искусной работы. Дар, достойный самого Господа, вне всякого сомнения – священная реликвия. За ней стоял серебряный кубок с медным ключом, на котором была сделана гравировка, изображавшая двух всадников на одном коне – символ тамплиеров, наверняка вывезенный из Иерусалима. Подле них стояли две медные чаши с инкрустированными бриллиантами и изумрудами медальонами, чуть поодаль деревянный резной сосуд, отделанный серебром. По углам находились серебряные кубки меньшего размера, в которых сверкали ониксовые ключи. В самом центре несколько простых кубков из дерева и малахитовый сосуд, который будто светился изнутри. Был здесь и горный хрусталь, и вулканическое стекло. От всего этого многообразия чаш буквально разбегались глаза, а выбрать нужно было одну. – Ну... – прошептала Селин, выглядывая из-за плеча графа. – Если хочешь завладеть миром, учись терпению! – задумчиво произнес Дракула. – Здесь тридцать три чаши! Тридцать три... Почему столько? Тридцать три – это возраст Христа. – И что? – не понимая его, проговорила вампирша. – Ничего! Очень символично, не считаешь? Занятное совпадение или.... Тридцать три – это ключ к разгадке. Число... – Что ты имеешь в виду? – произнесла Анна. – Для окружающих людей Иисус был плотником и сыном плотника, сыном Марии и Иосифа, – при этих словах граф поднял глаза на Гэбриэла, который едва заметно кивнул. – Как плотник обрабатывает дерево, так сын Божий был послан, чтобы выточить из наших душ сосуды, чтобы подготовить их для царствия небесного. Для Всевышнего мы подобны дереву – нас необходимо очистить от коры, удалить сучья, обработать, чтобы мы стали гладкими, без заноз, без травм, нанесенных прошлым... и Он.... Иисус трудится над нами, чтобы удалить все шероховатости, которыми люди ранят окружающих. Он делает из нас высшее творение по образу и подобию своему. – О чем ты, черт тебя дери? – не сумев уловить ход его мыслей, проговорила Селин. – Не богохульствуй здесь. Это лишнее, поверь. Я о том, что золото и серебро – материалы ювелиров, а плотник работает с деревом! – ответил вампир. – Нам нужна простая деревянная чаша! Чаша плотника! – будто читая его мысли, произнесла Анна. – В ней лежит ключ! – Да, – кивнул граф. – Но которая? – подходя ближе, спросила Селин. – Здесь их семь. – Семь – по количеству смертных грехов. Искупление? – граф поднял глаза на Ван Хелсинга, но тот застыл на месте подобно каменному изваянию, даже глаза заволокла стеклянная пелена, сокрывшая эмоции. – Он не поможет тебе! – отозвался Адониэль. – Выбор за тобой!       Склонившись над чашами, Дракула стал вглядываться в изображения адских порождений, ставших олицетворением главных пороков. Здесь собрались все: гордыня, зависть, гнев, уныние, алчность, чревоугодие, похоть. Видимо, правильного выбора не существовало, а точнее, для каждого человека он был свой, ибо каждая душа должна была до дна испить чашу собственных грехов в знак покаяния. И чаша эта была горька! Невольно по лицу вампира пробежала ироническая улыбка: за свое четырехсотлетнее бытие, пожалуй, в этом бренном мире не осталось скверны, которую граф бы не попробовал на вкус. Значило ли это то, что он должен был опустошить все кубки, чтобы искупить содеянное? К тому же, для искупления требовалось раскаяние, а он ни о чем не жалел.       Подумав несколько мгновений, вампир поднял чашу гнева. Гнев был отцом всех пороков, первоисточником, приведшим его на кровавый путь мести. Гнев был ядом и огнем, которые столетиями испепеляли и отравляли его изнутри, но теперь осознание того, что свет этого греха был слишком ярким, а потому не мог гореть в душе вечно, молнией пронзило его разум. Сама того не понимая, принцесса затушила пламя его злобы, став для него спасительной соломинкой – светочем надежды. Следуя за этой спасительной ниточкой, он должен был пройти по верному пути, заслужить право на искупление в Чистилище. Его чаша – чаша гнева! – Ваше здоровье! – поднимая кубок над головой, произнес граф, поднося сосуд к губам, но, встретившись с торжествующим взглядом Адониэля, замер, не сделав ни единого глотка. Какая-то необъяснимая горечь подступила к горлу, а сомнения поселились в сердце. Молча он отставил сосуд в сторону, пытаясь разгадать истинные намерения Создателя.       Грехи... За его спиной проливались реки крови, едва ли он сможет их искупить, испив из священного сосуда. Только смертью и адскими муками можно было смыть с него пятно порока. Сейчас вампир понимал это со всей ясностью, на которую был способен. Едва ли прочие беглецы из ада многим отличались от него. Нет, замысел Создателя был тоньше, изощрённей... или же, наоборот, проще! – Что? Что случилось? – произнесла Анна, не понимая причины в поведении своего избранника. – Не тот сосуд. Здесь дело не в грехах. За свою жизнь человек совершает их слишком много, в праве ли он судить о тяжести каждого из них? Не думаю. Для этого есть судный день! Ведь так? – Девушки застыли в молчании, боясь сбить его с пути верных мыслей. – Так какую чашу выбрать? Может, дело не в грехах, а в самих кубках. В материале, из которого они сделаны, или же в содержании?       Дракула осмотрел чаши: среди них было две дубовые, две оливковые, две терновые, в каждой паре лежало по серебряному и золотому ключу, а так же одна меньшего размера, сделанная из кипариса с медным ключом внутри. Все эти деревья почитались, как священные во многих мировых религиях, и христианство было не исключением. – Часы тикают! – произнес Адониэль. – Выбирай! – Неопалимая купина! – прошептал граф сам себе, вспоминая притчу о несгорающем терновом кусте, в котором Бог явился Моисею. Тогда Творец воззвал к пророку, призывая его отправиться в странствие по пустыне в поисках Земли Обетованной. Сказка, старая как мир, может ли она быть правдой! Сейчас граф готов был поверить в любую небылицу. – Что? – переспросила Анна, пытаясь запрыгнуть в лодку его мыслей. – Терновый венец! – не обращая внимания на нее, шептал он, поглядывая на неподвижного охотника. - Слишком много внимания Всевышний уделяет этому материалу, - пододвигая к себе две терновые чаши, проговорил вампир. – Есть древняя легенда о первом чуде, совершенном Христом во время брачного пира в Кане, что недалеко от Назарета. – Ты говоришь о... – О превращении воды в вино! – оборвал ее граф. – Богословы верят, что этим действием Иисус освятил таинство брака, но не многие знают о том, что в тот день он испил вино из терновой чаши, впоследствии ставшей одной из ценнейших реликвий христиан. – Ты хочешь сказать, что одной из этих чаш касались губы Христа? – не веря своим ушам, произнесла Анна. – Именно! – Неужели в этой темнице находится Святой Грааль? – не сдерживая восторга, произнесла Селин. Ангел, до этого хранивший молчание, не сумел сдержать презрительной ухмылки. – Скажу откровенно: твои познания Священного Писания меня удручают, – фыркнул граф, не сводя глаз с чаш-близнецов, которые отличались, пожалуй, лишь печатями порока, вырезанными на них. – По легендам из Святого Грааля Иисус вкушал на Тайной вечере, позднее в него собрали кровь распятого Христа и вывезли на континент. А это другая чаша... менее известная, но не менее ценная. – Но которая из двух? – Я думаю, эта! – произнес вампир, выбирая чашу с серебряным ключом внутри. – Серебро издавна считалось среди людей благородным, белым и чистым металлом, обладающим обеззараживающими свойствами. Не случайно его избрали главным оружием в битве с такими, как мы. – Ты уверен? – с волнением спросила Анна. – Есть только один способ это проверить! – он поднял чашу, собираясь сделать глоток, но принцесса вцепилась в его руку, не в силах отпустить. Она боялась, что он ошибся, боялась, что на этот раз смерть не упустит его из своих лап. Теперь она готова была признаться и ему и всему миру в том, что боится потерять его. – Нет... а если... – Я думаю, что хуже ада, в котором мы оказались, быть ничего не может. – Дракула поднес чашу ко рту, делая один-единственный глоток, но губ коснулась не вода, а крепкое вино – кровь Христова, как называли ее на причастии.       Триумфальная улыбка осветила его лицо. Еще раз взглянув на чашу, вампир увидел, как с нее исчезла порочная резьба, осталась лишь отполированная до блеска гладь, в которой предательски мерцало пламя факелов. Получилось! Может, действительно, их избрали для чего-то большего! Потянув за цепочку, мужчина достал серебряный ключ, оставивший на его руке ожог. – Что ж, я думаю, – вампир взглянул на Адониэля, кидая ему ключ, – в этой битве победа за нами.       Серафим одарил его презрительным взглядом, открывая врата. – Нет худшей союзницы, чем удача. Она изменит вам в час, когда будет нужна сильнее всего! Это еще не выигранная война, – в тон ему произнес ангел. – Но все же, выигранная битва лучше поражения, – усмехнулся граф, которого переполняло чувство гордости за себя и радость от триумфа над ангелом.       Путники уже собирались переступить алмазный порог, когда силуэт небесного стража предстал пред ними во всем своем величии. – Что еще? – с раздражением бросил вампир. – Чистилище – обитель кающихся. Ни один из вас не сможет попасть в этот мир без покаяния. В каких грехах вы готовы исповедаться? Что гнетет Ваши души? Хотите ли вы отпущения? Для этого я послан сюда. Итак...       Ангел грациозно подал руку Анне, стоявшей поодаль от остальных. При одной мысли о Чистилище ее охватывал суеверный страх, так в довершение ко всему, сейчас она должна была первой вывернуть свою душу, чтобы пересечь грань, разделяющую два загробных мира. Девушка прикрыла веки, вложив ладонь в руку Адониэля. Тут же по телу разлилась приятная нега, которую способен подарить лишь телесный поцелуй ангела. – Итак, в чем ты хочешь покаяться, дитя?       И действительно, в чем? Не так давно она всей душой жаждала высшего прощения и теперь, когда получила реальный шанс на искупление, не могла проронить ни слова. Ее глодали лишь два греха: убийство мальчика в порыве кровавой жажды и предательство семьи. Не проходило дня, чтобы она не корила себя за первое, а вот второе, похоже, она смогла себе простить, именно поэтому принцесса боялась переступить алмазный порог. Больше всего Анна страшилась встречи со своими предками, которые были обречены на вечное заточение в Чистилище из-за того, что их нерадивая родственница полюбила злейшего врага, презрев священные клятвы. Девушка всей душой стыдилась этого поступка, но уже не могла отречься от своих чувств к вампиру. Кровь и любовь навеки соединили их души, поэтому если Дракуле суждено отправится в ад – она последует за ним.       Неуверенно оглянувшись на графа, принцесса увидела в его взгляде молчаливое смирение. Он все понимал – не мог не понимать, но и помешать ей был не в силах. Анна знала, что ее покаяние воздвигнет между ними непреодолимую стену, оставив их души томиться в разных мирах. Ее до скончания веков заточат в Чистилище, а вот ему путь в ад был давно заказан. Смерть навеки разлучит их, а короткое бессмертие будет отравлено горечью ее поступка, ибо покаяние означало бы сожаление о содеянном: о любви, о страсти, о духовной близости. Обо всем, что произошло меж ними за столь короткое время. Жалела ли она об этом теперь? – В чем ты раскаиваешься? – слегка сжав ее ладонь, произнес Адониэль, выводя девушку из молчаливой задумчивости. Анна взглянула на Дракулу, желая, чтобы он попросил ее об этом, но граф, как нарочно, отвернулся в другую сторону, стараясь побороть своих внутренних демонов. Это был момент истины: сейчас или никогда. Переступив порог, она либо навсегда попрощается с прошлым, избрав вечную ночь, либо получит шанс на искупление, обрекая свою душу на вечное заточение в Чистилище в кругу семьи. – «Сейчас или никогда!» – мысленно произнесла Анна, взглянув в медовые глаза Серафима. Несмотря на всю его надменность, такие добрые и теплые. Подумать только, обитатели небес тоже носили маски. Эта новость стала для нее настоящим открытием, но что скрывал божий страж за своей личиной? Немой вопрос так и повис в воздухе, не услышанный никем из присутствующих. – Итак... – протянул он. – Я раскаиваюсь, – сама того не желая, девушка выдержала театральную паузу, натянувшую нервы присутствующих до предела. – Да, дитя... – Я раскаиваюсь в убийстве невинного ребенка! – выдохнула она. Если бы принцесса не была столь погружена в собственные переживания, она непременно заметила, что вздох облегчения вырвался из груди Дракулы, облокотившегося на столешницу, чтобы не потерять равновесия. Эти слова были для него желанней самых красивых любовных клятв, ибо за ними скрывались не лицемерные посулы, то были истинные чувства – сознательное решение возлюбленной быть с ним даже в самой глубокой преисподней. Несмотря на всю трагичность происходящего, он не мог воспринимать случившееся иначе, как благословением небес. Впервые за века граф вознёс искреннюю молитву Создателю, чувствуя, как за спиной вырастают крылья. – Это все? – произнес Адониэль, испытующе глядя на нее. – Да, – кивнула Анна, переступая грань между мирами. – А в чем хочешь покаяться ты? – ангел перевел взгляд на Селин, стоявшую рядом с принцессой. Вампирша давно приняла свою темную сущность, сумела обуздать кровавую жажду, питаясь, не убивая своих жертв, хотя всякое случалось за вечность в ночи́. Она не желала каяться в своей природе, но душу ей тянул другой грех, и имя ему – предательство. До сих пор она не могла простить себе своего позорного бегства. Виктор, сколь бы гнусен не был его поступок, заменил ей отца, а она бросила его ради помощи оборотню и злейшему врагу их клана. Она предала не только старейшину, она предала свой клан, ведь за грех Виктора наказание понесут все. – Предательство! – вставая подле Анны, произнесла вампирша.       Адониэль перевел глаза на Ван Хелсинга, у которого от злости на «брата» перехватило дыхание. Они оба были приближены к Творцу, веками стояли подле его небесного трона, ожидая распоряжений, а теперь он был вынужден выворачивать душу перед тем, кому меньше всего желал открывать свои тайны. Ангельская братия была не столь непогрешимой, как принято считать: серафимы никогда не были друзьями архангелов – так исторически повелось и продолжалось по сей день. В небесной иерархии они принадлежали к разным чинам, ибо первые восхваляли деяния Господа, а вторые с мечом в руках охраняли его царствие. Воины и приближенные, чиновники, властителя Вселенной, – две небесные касты, никогда не питавшие особой симпатии друг другу. – Гавриил, – не без удовольствия произнес ангел, – в чем желаешь исповедаться ты? – Неповиновение! – скрипя зубами, произнес охотник. Самый страшный грех для ангела – это ослушаться воли Господа. Ван Хелсинг это знал: знал, что именно неповиновение было истинным корнем всех его бед, именно поэтому его отлучили от небес, лишив памяти и прошлого, но пришло время расставить все на свои места. Пускай Гэбриэл стал смертным, но в нем живет ангельский дух – это была единственная ипостась, которую он желал принять. Выбор был сделан, карты розданы, осталось разыграть партию. – Пусть так, – сверкнул глазами серафим, – проходи! Интересно узнать, о чем же жалеет сын самого Люцифера, сына утренней зари.       Отступать было поздно, да и некуда. Раскаивался ли Дракула в реках крови, что пролил он в смертной жизни и бессмертии? Нет! Раскаивался ли он в том, что обрек на адские муки сотни душ обращенных им вампиров? Нет! Раскаивался ли он в том, что посвятил вечность мести, желая искоренить собственный род? Нет! Жалел ли он о жизни, полной похоти и разврата? О гневе, захлестнувшем душу? О тщеславии, затопившем его в океане порока? Нет! За века он совершил столько грехов, что счет им был давно потерян, и все же, он должен был покаяться. Взглянув на Анну, отказавшуюся от своего прошлого ради того, чтобы быть с ним, он понял, что должен ответить ей не меньшей жертвой. Не потому, что должен оплатить долг; не потому, что это было правильно, а потому, что этот выбор сделало его сердце. Прелесть прошлого в том, что оно остается в прошлом. Нельзя позволять ему врываться в настоящее, отравляя разум. Пришло время его отпустить! Навсегда! Отныне и во веки веков прошлое станет для него лишь воспоминанием, а не смыслом существования. – Я каюсь в кровосмесительной связи, что породила вековую войну, разрушившую мою семью! – произнес граф, поймав на себе не верящий взгляд охотника. Гэбриэл готов был услышать что угодно, но не это! Видимо, его удивление было столь сильно, что не ускользнуло от Селин, метнувшей в его сторону разгневанный взор. – Ты готов отпустить Изабеллу? – не сдержавшись, произнес Ван Хелсинг. – Я отпускаю Изабеллу! – становясь подле Анны, произнес вампир. – Пусть ее душа покоится с миром, найдя пристанище в лучшем из миров. – Ваш путь лежит сквозь долину скорби, на вершину горы Благочестия. Там, если Создателю будет угодно, вы сумеете найти выход и вернетесь к отправной точке вашего путешествия, – вослед им проговорил Адониэль, закрывая за ними врата.

***

      Дорога в Ватикан пролегала сквозь сосновые леса, усыпавшие отроги Трансильванских Альп. Узкая горная тропа, змейкой огибающая хребты, то спускалась в низины, сокрытые белесым туманом, то взмывала к облакам, открывая вид на далекую и пустынную равнину и расстилающуюся у подножия деревушку, издалека казавшуюся обителью покоя.       Укрытые снежными шапками крыши серебрились в ночи́, создавая поистине волшебную атмосферу; лунная дорожка, отражаясь от ледяного наста, поднималась в небеса, заставляя вспомнить легенды о рождении древних богов. Это было ни с чем несравнимое ощущение, заставляющее затаить дыхание в предвкушении чего-то необычного. Кое-где из окон пробивалось мерцающее свечение огня, ставшее для уставшего путника маяком, влекущим его в эту сказочную страну, не имеющую никакого отношения к разворачивающейся вокруг нее бойне.       С каждым шагом Карл все больше задумывался о мягкой кровати, вкусной снеди и горячей ванне в придорожной гостинице, чувствуя, как от сладостного предвкушения во рту скапливается слюна. Какого же было удивление послушника, когда у таверны его не встретил мальчишка-конюший и куча детворы, ожидавшей уставших путников в надежде заполучить несколько медяков. В тот же миг душу обуяли дурные предчувствия, завладевшие всем его существом. Вооружившись серебряными кольями, мужчина с опаской проник внутрь трактира. Покосившаяся дверь предательски скрипнула, впуская в помещение ветер, закруживший в безумном танце сухие листья и снежинки, угрожающе хлопая калиткой. Вскоре глаза привыкли к мраку, царившему вокруг, и Карл, спотыкаясь о перевернутую мебель, все же смог найти огарок свечи, вспыхнувший во тьме, как предвестник грядущей катастрофы. – Матерь Божья, – прохрипел послушник, дрожащей рукой поднимая свечу. От охватившего его страха, казалось, заледенела даже душа, кровь застыла в венах, а сердце остановилось, разбившись о каменный пол. Карл помнил эту деревеньку: они с Ван Хелсингом останавливались здесь по пути в Васерию. Он помнил сердобольную тучную хозяйку, угощавшую их крепким элем; помнил ее дочку тринадцати лет, сновавшую с огромным подносом между столами, разнося тушеные овощи и запечённое мясо; помнил завсегдатаев этого местечка, по вечерам приходящих сюда, чтобы обсудить последние новости. Каждое лицо казалось ему удивительно знакомым и даже близким, а теперь все они замертво лежали перед ним, глядя на него мертвыми глазами, в которых застыл неописуемый ужас.       Кругом царила смерть и разруха. Десятки обескровленных трупов с разорванными глотками усеяли пол, не успевшие застыть лужи крови растекались по каменным плитам, как свидетельства разразившейся здесь трагедии – поистине устрашающая картина. Дрожа, как осиновый лист, монах поднялся в гостиницу на втором этаже, желая отыскать выживших, но зрелище наверху было куда более устрашающим: окровавленные простыни, залитые кровью стены, разорванные в клочья тела. Несколько часов назад здесь происходила кровавая вакханалия, преддверием которой стала жуткая оргия. Большего надругательства над природой и религией сложно было даже вообразить.       Осенив себя крестом, послушник осмелился пройти в ванную комнату. Приоткрыв дверь, он в ужасе отскочил в сторону, увидев изуродованное тело девушки, наполнившей своей кровью огромную ванну. Ее когда-то прекрасное лицо исказила гримаса боли, глаза помутнели, сделавшись практически бесцветными, а на губах в немом крике застыла последняя печать смерти.       Не нужно было быть следователем или провидцем, чтобы понять то, что здесь произошло. Почувствовав собственную непобедимость и власть, Мираксис превратился в истинного жнеца смерти, убивая уже не ради пропитания, а для забавы, бросая вызов не только людям и вампирам, но и высшим силам. Эта была первая деревня, вставшая на его пути, но послушник с горечью признавал, что она будет не последней.       Выйдя на улицу, Карл наугад стал заходить в стоявшие по обеим сторонам дороги дома, надеясь найти хотя бы одну живую душу, но все усилия были тщетны. Вся деревня была вырезана за несколько часов. Глядя на следы этой бойни, даже ему, человеку религиозному, было сложно сохранить в сердце веру в высшую справедливость. С каждой минутой послушник все больше вопрошал себя о том, куда смотрит Создатель, если в мире может безнаказанно разгуливать такое древнее зло.       Ван Хелсинг отправил его в Ватикан, чтобы уберечь от войны бессмертных, которая должна была разразиться на просторах Трансильвании, но судьба распорядилась по-другому. Против своей воли Карл оказался втянут в самую гущу событий, и чем больше усилий он прилагал для того, чтобы покинуть это болото, тем сильнее его затягивало в трясину, а значит, нужно было оставить сопротивление и принять неизбежность. Если ему не суждено вернуться с этого задания – пусть так! Довольно бегства!       Пусть он не может сражаться, подобно Дракуле и Ван Хелсингу, пусть в его душе не горит такой огонь, как у Анны и Селин, но он все же может помочь своим товарищам в их самоубийственной затее. Если у них получится преодолеть границу ада, если они найдут священный ятаган, им понадобятся ингредиенты для проведения ритуала. Едва ли у них будет время, чтобы искать их на заре битвы, в этом он и должен им помочь – подготовить все необходимое! – Итак, мне необходимы лавровые и тисовые ветви, петушиная желчь и морская вода, – проговорил мужчина, вспоминая рассказ вампира.       Отыскать ветки и желчь труда не составило: тисовые деревья были достаточно распространены в Восточной Европе, сухие лавровые листья на ветвях удалось найти на кухне, а птицу – в курятнике. Из всего перечисленного проблема состояла лишь в том, чтобы достать морскую воду. Черноморское побережье Констанцы находилась в трех днях пути от него, если поторопиться, то вполне можно обернуться туда и обратно за неделю, а если прибегнуть к помощи сторонних лиц, то и того быстрее. Таким образом, до наступления Нового года при убывающей луне они смогут завершить ритуал, тогда у них останется несколько недель для подготовки плана битвы перед судьбоносным днем. – Телеграф! – прокричал Карл сам себе, кидаясь к зданию почты. В его распоряжении было достаточно золота, на конюшне призывно ржали лошади, нужно было только найти смельчака, который отправится ему навстречу с заветной склянкой, а учитывая то, что Мираксис отправился в Бухарест, восточная дорога была относительно безопасной. Что ж, попробовать стоило. С горем пополам набив послание, мужчина, не дожидаясь рассвета, пустился в путь, прихватив с собой пару резвых скакунов, чтобы не останавливаться по дороге.       К полудню у него получилось достичь перевалочного пункта, куда спустя день прибыл гонец, доставивший груз. Сон и домашняя еда оказались как нельзя кстати. Молодой организм быстро восстановил силы, а горячая похлебка и вино с пряностями немного улучшили настроение. Вознеся молитву Святой Деве, мужчина пустился в обратный путь, надеясь, что и сейчас удача не оставит его.       Поглядывая в высь, сокрытую свинцовыми тучами, послушник тщетно пытался отыскать какие-то знамения, свидетельствовавшие о том, что его товарищам удалось покинуть загробный мир, но лишь комета, огненной змеей расчертившая небеса, стала предвестницей скорого парада планет, приближавшего апокалипсис. Оставалось дождаться лишь всадников, которые ураганом пронесутся по разоренной земле, сея войну, голод и смерть. В какой-то момент Карлу начало казаться, что Мираксис и стал воплощением этой четверки, оставляющей после себя нескончаемый хаос. Интересно, сколько раз за свою тысячелетнюю историю мир находился на пороге судного дня? Сколько раз неизвестные воины, благословленные Создателем, спасали его от страшной участи? Удастся ли сделать это сейчас? Десятки вопросов роились в его голове, а дорога все ближе подводила его к цели.       Спустя несколько дней, прорезая башнями небеса, черной громадой вдалеке показался родовой замок Анны. Лес расступился, обнажая укрытые снегом нивы, а дальше, погруженная в сон, перед его взором кучкой домишек, укрытых снежной пеленой, расстилалась Васерия. Обогнув городское кладбище, мужчина оставил за спиной сосновый бор, направляясь к не менее величественному строению, ставшему вратами Ледяной пустыни.       Благоразумно рассудив, что Дракула выведет товарищей тем же путем, что указал ему, послушник расположился в главном зале, напротив северной стены, где не так давно располагалась лаборатория графа.       Минуты тянулись невыносимо медленно, то и дело мысленно подгоняя стрелки часов, бегущие по циферблату, послушник подскакивал при каждом шорохе, подходя к стене в надежде встретиться с душами, бежавшими из заточения потустороннего мира. Но ничего не происходило. Им удалось найти адские врата в положенный срок – на остальное Создатель отвел им больше времени, и на том «спасибо». Единственное, что оставалось послушнику, это ждать, со страхом представляя себе, как его товарищи стремительно движутся вглубь коварного и зловещего ледяного безмолвия, именуемого адом, которое готово было обрушить на них не только свирепые ураганы, но и самые страшные кошмары, которые он, божий человек, даже не мог себе представить без душевного трепета.       С этими тяжелыми мыслями, откинувшись на небольшой кушетке, плененный усталостью и ожиданием, Карл погрузился в беспокойный сон, то и дело возвращаясь мыслями к своим товарищам, боровшимся с судьбой в самой жуткой из темниц, когда-либо придуманной высшими силами.

***

      Чистилище, открывшееся их взгляду, представляло собой огромный остров посреди океана Бытия. То и дело к его скалистым берегам причаливали челны, привозившие новые души, успевшие покаяться в своих грехах. Ступая по каменистой земле, они, проходя сквозь очищающее пламя, на коленях поднимались на гору Раскаяния, взывая к милости Создателя. – Нам туда! – указывая на вершину горы, произнес Дракула.       Анна проследила взглядом за его рукой, вцепившись в плечо графа, чтобы не потерять равновесия, настолько потрясло ее ужасающее зрелище.       Пред ними простиралось нескончаемое огненное месиво: языки пламени, высокие как башни замка, оставляли свои смертельные поцелуи не только на каменной лестнице, спиралью поднимающейся к обители раскаяния, но и на ногах грешников, поднимающихся на вершину. Невольно принцесса задумалась о том, что Чистилище, открывшееся им, не многим отличается от канонического ада, которым с детства пугают католиков. Разница заключалась лишь в том, что муки чистилища заканчивались в тот момент, когда души поднимались на последнюю ступень, а дальше было лишь бесконечное ожидание, лишенное надежды. В этом и крылся замысел Создателя: лишь сумевшие сохранить веру получали билет на небеса. – Это ужасно, – прошептала Анна, проследив взглядом за поднимающимися душами. Взгляд застыл на гипнотизирующем пламени, не привычном для человеческого взгляда. Оно было не оранжево-красным, как в мире людей; не зеленовато-желтым, как в обители падших; оно фиолетово-черным, как ночные небеса. Поразило принцессу еще и то, что вокруг царила мертвая тишина: ни завывание ветра, ни стенания грешников, ни потрескивание огня не смели нарушить безмолвия этого места. – Почему они молчат? – проговорила Селин, наблюдая за тем, как несчастные, объятые священным огнем, карабкались в гору по крутой лестнице. Одни двигались быстро, перешагивая через несколько ступенек, другие, напротив, постоянно падая назад, оступаясь, поднимались со скоростью раненой черепахи. Многие несчастные были с головы до пят, будто в черные саваны, окутаны языками огня, у других же горели только руки или ноги. Видимо, величина огня определялась тяжестью греха. Чем больше пороки, тем сильнее пламя, сжигавшее их. – Они молчат потому, что знают: кара заслужена, – пояснил Ван Хелсинг, ступая вперед. Тлетворный запах горелой плоти ударил в ноздри, заставляя тошнотворный ком подступить к горлу. Тряхнув головой, чтобы отвлечься, Гэбриэл продолжил: - Чистилище – темница для тех, кто на самом деле раскаивается в своих поступках. Они по собственной воле платят такую цену за избавление от грехов, ибо огонь выжигает из них скверну. — Даже не знаю, что страшнее: это или ад! — проговорила вампирша, не решаясь последовать примеру Гэбриэла. Причина была проста: вампир, прошедший кровавое крещение был истинным воплощением греха. Пройти по этой дороге, означало заживо сжечь собственную душу. — Но почему одни вынуждены быть здесь, а другие в преисподней? — проговорила Анна. — Потому что грешники ада раскаиваются только из-за тяжести наказания. Не будь его — не было бы и покаяния, — проговорил граф, понимая какой тяжелый путь предстоит пройти ему. — Сколько времени может занять подъем?       Ван Хелсинг озадаченно посмотрел вверх, пытаясь найти слова утешения для своих спутников, но в голову не пришло ничего, кроме правды. — Я думаю, что скорость подъема экспоненциальна тяжести греха, — проговорил охотник. — Другими словами: чем больше грехов, тем дольше подъем! — обреченно выдохнул граф. — Проще было остаться в аду. И все же... сколько? — Одни на это тратят несколько минут, другие — вечность! — ответил Гэбриэл. — Но учитывая то, что наш черед еще не пришел, я думаю, что мы сможем воспользоваться правом льготного подъема. — Это как? — произнесла Селин, наблюдая за мужчиной, оступившимся о пылающую ступеньку и покатившимся вниз. Пролетев несколько пролетов, его придержала девушка, облаченная в тогу черного огня. Помогая ему подняться, она опустилась на ступеньку, но потом, пожертвовав собой, стала подниматься быстрее. — По тропе Серафимов, объятой ангельским огнем. Ей пользуются лишь хранители. Надсмотрщики чистилища, если можно так сказать. Простым смертным эта дорога неведома. — И чем она отличается от этой? — поинтересовался граф. — Жарит сильнее, — нервно ухмыльнулся Ван Хелсинг. — Зато путь значительно короче. — Знаешь, я предпочитаю мясо с кровью, — усмехнулся вампир, устремив свой взгляд к самой вершине горы, наблюдая за женщиной, которая, почти добравшись до заветной цели, поскользнулась и полетела вниз, начиная свой подъем с самого начала. — Боюсь, у нас нет времени на то, чтобы удовлетворять твои пищевые предпочтения, — фыркнул охотник. — А дальше что? — не удержалась принцесса, вставая между мужчинами. — Для каждого свое: одни по лестнице из света поднимаются на небеса, где их ждет вечная благодать, другие, как многие поколения твоих предков, — он многозначительно посмотрел на Анну, — ожидают высшей справедливости в камерах. — Выходит, я встречусь с ними? — в страхе произнесла она, склонившись под тяжестью этой истины. Больше всего она страшилась осуждения своих родных, и судьба, в насмешку, забросила ее на нескончаемые просторы Чистилища. — Это вполне вероятно! — кивнул Ван Хелсинг. — Я не могу... не пойду, — заливаясь слезами, шептала она, отступая к краю обрыва. — Они не простят... не простят. — Анна, — проговорил вампир, обхватив ее плечи. — Сейчас выбора у тебя нет. Ты должна! — Нет! — искоса поглядывая в темные воды океана Бытия, твердила Анна. Если бы граф вовремя не подхватил ее, девушка бросилась бы в эту пучину, навсегда поглотившую ее душу. — Анна, от судьбы не уйдешь! — прошипел вампир, хватая принцессу за руку. — Он прав, — подтвердил охотник. — Теперь иного пути для нас нет.       Обойдя гору, они остановились около небольшой тропы, уходящей вниз. Каменистая змейка пылала золотым пламенем, таким жарким, что даже находясь в полусотне метров от него, они чувствовали нестерпимый зной, заставляющий кожу дымиться. — Там кто-то есть! — прошептала Селин, глядя на вырисовывающийся из огня ангельский силуэт. — Этот путь хранят ангелы. На другом конце нас встретит Адониэль! — проговорил Ван Хелсинг. — Знаете, — вмешался в разговор граф, — Я не настолько раскаиваюсь в содеянном, чтобы туда пойти! — Пойдешь сам или тебе придать ускорение? — фыркнул охотник. — Ты, видимо, находишь свои остроты чертовски смешными! — отозвался граф, ступая в очищающее пламя. — Помните, — раздался за спиной голос Ван Хелсинга, — физической боли здесь не существует, чтобы вы не видели — это лишь иллюзия. Страдания выпадают на долю души, а она уже экранирует их на тела.       Первые шаги дались графу достаточно легко. Жар был сравним с пламенем погребального костра. Взглянув на руку, вампир увидел, как от высоких температур кожа начинает пузыриться и обугливаться, а кровь запекаться, не успев обагрить землю. Он знал, что боль здесь лишь иллюзия, но с каждой секундой эта химера становилась все более правдоподобной, причиняя физические муки. Горела не бестелесная душа, горело тело. Дракула чувствовал этот отвратительный запах, наполнивший легкие, чувствовал вкус гари на языке. Оглянувшись, вампир увидел Ван Хелсинга, который склонившись к земле, будто у подножия костра жар был слабее, полз к своей цели. В какой-то момент он понял, что и сам стоит на коленях, не выдержав этой муки. Удивительным было то, что, несмотря на нестерпимую боль, все они находились в сознании, сгорая заживо в святом огне, но не падая замертво.       Охотник оказался прав, чем меньше грехов было за плечами жаждущих отпущения, тем быстрее они проходили по стезе раскаяния. У Гэбриэла и Анны этот путь занял несколько часов, а вот Дракуле и Селин, успевшим за четыреста лет отнять немало жизней, эта дорога давалась все труднее. Сгорая в очищающем огне, они больше были похожи на обугленные скелеты, встреченные охотником в адской пустыне. Плоть отвратительными смрадными клочьями слезала с костей, будто обнажая душу. В этом эфемерном мире реальными для них были лишь страдания, лишавшие рассудка. Дракула покаялся лишь в одном грехе, но в этом пламени пред ним восстали все его преступления. Перед его затуманенным взором проплывали невинные жертвы, чью жизнь он забрал в угоду своего тщеславия и кровавой жажды, и каждая из них вгоняла в его мертвое сердце раскаленный докрасна меч, и этим мукам не было конца.       Пламя Чистилища было зеркалом души покаявшихся, меняя мучителей и мучеников местами. И Дракула, и Селин снова и снова были вынуждены переживать боль, которую в свое время пережили их жертвы, но любая дорога когда-нибудь должна была закончиться — по пути раскаяния прошла и Селин, вставая подле своих товарищей в привычном человеческом облике. Раны и ожоги в мгновение затянулись, будто и не было этого пути, а вот в душе скорбели тысячи голосов, не знающих успокоения. — Признаюсь, я не думал, что ты решишься пройти по этому пути! — проговорил Адониэль, встречая их лучезарной улыбкой. — Призраки прошлого больше не страшат меня, — не поворачиваясь к серафиму, ответил Гэбриэл, обратив все свое внимание на вампира, несущего бремя своего греха. — Что-то не так, — задумчиво произнес Ван Хелсинг, — он должен был уже пройти! — Это дорога ангелов — путь покаявшихся, — произнес Адониэль. — Его проблема в том, что он не раскаивается в своих грехах, потому святой огонь не отпускает его. Что ж, яблочко от яблони! Когда вы с Михаилом сбросили Люцифера в огненную бездну, он ведь тоже выказал сожаления. — Не говори о том, чего не ведаешь. Люцифер был нам братом, — прошипел охотник. – Будь он здесь, ты бы прикусил свой язык. — Будь он здесь, на небесах царила бы анархия. Но теперь многое ясно: я понимал, отчего ты так опекаешь его сына! — фыркнул Адониэль. — Судьба властвует даже над нами, заставляя бродить по замкнутому кругу. Никогда не задумывался о том, почему из миллионов она выбрала и свела вас двоих? — Замолчи, — прорычал охотник, вжав небесного стража в раскаленную стену. — Не суди о том, чего не в состоянии понять. — Это, если я не ошибаюсь, гнев? Гавриил, ты слишком долго жил среди людей и стал заложником низменных страстей. Не стоит так распаляться из-за пустяков, если, конечно, ты еще хочешь заслужить билет на небо. – Прекратите, – прошипела Анна. Девушка прекрасно понимала, что, кидаясь из огня в полымя, они настолько иссушили душевные силы, что одного неосторожного взгляда было достаточно, чтобы раздуть пламя войны, но остатки здравого смысла, за которые она хваталась с надеждой, призывали ее к благоразумию.       Адониэль их провоцировал, нарушая хрупкое равновесие, установившееся меж ними, но почему? Было ли это очередным испытанием небес или его собственной неприязнью к Ван Хелсингу, которая вырвалась из тумана прошлого в самый неподходящий момент? Ответа у нее не было, а потому действовать нужно было с политическим тактом и величайшей осторожностью. Отец учил ее тому, что нельзя недооценивать своих врагов, а Дракула говорил, что для того, чтобы стать хорошим охотником, необходимо мыслить, как жертва. Но сейчас жертвами были они, а высшие силы явно лишили их своей поддержки. Это было самым сложным испытанием, ибо для искупления они должны были сохранить веру, но разве это возможно, когда спасители превращаются в карателей, заставляя наблюдать за мучениями, пусть и заслуженными, близких. – Нужно что-то сделать! – Помоги ему, – прорычала Селин, глядя на ангела. – Ты видимо что-то путаешь, девочка, – пренебрежительно фыркнул он. – Серафимы не выполняют приказов всякой падали, но они могут снизойти до мольбы. – Пожалуйста, – прошептала Анна, молитвенно сложив руки. – К небесным созданиям принято обращаться, стоя на коленях, – высокомерно глядя на нее произнес серафим. – Молю, – опускаясь к его ногам, произнесла принцесса. Подумать только, если бы ей раньше кто-то сказал, что она будет вымаливать у ангелов прощение для Дракулы, она сочла бы этого человека сумасшедшим. Воистину, жизнь была непредсказуема. – А теперь послушай меня: мы не можем ему помочь, а откровенно сказать, и не желаем, – отозвался Адониэль, приподнимая ее подбородок. – Святое пламя пожирает грехи, выжигает скверну. Он должен раскаяться, чтобы пройти по дороге ангелов. Иначе он будет до скончания времен гореть в этом пламени, пока Господь не решит перевести его в тюрьму строгого режима. В ад, – пояснил ангел, поймав на себе испепеляющий взгляд Селин. – Он этого не сделает! – покачала головой Анна. – Не покается!       И она была права. Врагом вампира было его собственное упрямство, мешавшее последнему избрать верный путь. Он жил вопреки всему: судьбой ему было предначертано подниматься и падать, но стезя раскаяния требовала от всех смирения. Граф должен был покориться воле Создателя, вверить ему свою душу. Интересно, возможно ли повторно заложить то, что уже не принадлежит ему? Как бы то ни было, меньше всего Владислав хотел быть дрессированным псом на службе высших сил: лежать забытой тенью на горячем песке под палящим солнцем, если прикажут; сбросить крылья, лишь для того, чтобы потешить небожителей; склониться пред властью тех, кому было все равно, кто давным-давно позабыл о мире людей, погрязшем в пороке и бесконечных войнах. Нет, довольно этих игр и праведного преклонения, за которым скрывалась личина лжи. Какие бы беды ему не пророчил этот путь, он пройдет по нему до конца, или сгинет, но сделает это по собственной воле, не изменит ни себе, не своей природе.       Адониэль был прав как никогда: мятежный ангел избрал себе такого же мятежного сына, ибо Дракула с таким же слепым упрямством не желал признавать власть небес, решив, подобно своему Отцу, что лучше быть королем ада, чем слугой Бога. К тому же, слишком много крови пролилось с тех пор, как он переступил роковую черту. Чтобы не говорили священники о великодушии Творца, о силе покаяния, об искуплении – граф знал, что ни в одном из миров не знать ему прощения. Судьба таких как он известна испокон веков, а потому не было никакого смысла тешить себя ложными надеждами на спасение. В этом он решил быть честен и с собой и с небесами, желавшими сломить его дух.       В глубине души вампир знал, что происходящее с ним сейчас – лишь божественная химера. Он еще не умер, потому хранители Чистилища не имели права истязать «живую» плоть, а его душа и вовсе была собственностью Властителя Преисподней, если не считать того кусочка человечности, который он, сам того не зная, сберег для Анны, а значит, происходящее с ним, не более чем иллюзия – игра с сознанием. Гэбриэл был прав. Годы, проведенные с Мираксисом, считавшимся мастером миражей, научили Владислава тому, что усилием воли можно было оборвать эти страдания, но божественное пламя, выжигавшее его суть, никак не давало сконцентрироваться и успокоить разум. Его будто снова и снова топили в кипящей лаве, пытаясь заставить признать поражение, и мукам этим не было конца. – «Заставить!» – мысль ураганом ворвалась в его разум, сметая сомнения, превратившись в наваждение. «Еще один грех в мою копилку», – превозмогая боль, вампир взглянул на Адониэля.       Невозможно было создать такую правдоподобную иллюзию, находясь вдалеке от театра главного действа. Ведь не случайным было то, что именно он ожидал их на другой стороне тропы. Это было лишь предположение – выстрел вслепую, но раздираемой адской болью разум ухватился за эту мысль с таким рвением, что ему уже было невозможно противостоять. Собрав оставшиеся у него силы, Дракула ухватил рукоять «Бальмунга». – «Сослужи мне последнюю службу», – негласно произнес он, коснувшись губами навершия. Граф не знал о том, способен ли меч архангела убить серафима, не думал он и о том, что своими действиями осквернит эту обитель покаявшихся. Призвав себе в помощь все силы преисподней, он метнул меч в стоявшего на другом конце тропы ангела, рухнув в святое пламя, поглотившее его.       Будто ведомый собственной волей, «Бальмунг» вонзился в грудь серафима. Огненная вспышка осветила округу, оставив на месте небольшого перелеска выжженную пустошь. В ту же секунду кровавый рассвет обдал несчастных нестерпимым жаром, а дух хранителя Чистилища, издав невообразимый стон, вознесся на небеса. Постепенно огонь священной тропы начал потухать, пока не иссяк окончательно, оставив графа, упавшего на одно колено и уронившего голову на грудь, в окружении пепла грехов. – Влад, – не сумев совладать со своими чувствами, прокричала Анна, кинувшись к нему, но вампир, выставив руку вперед, повелительным жестом остановил ее. В то же мгновение осознание горькой истины рухнуло на нее неподъемной тяжестью. – Ты убил его! Убил ангела Господня! – Давай мы это обсудим, когда выберемся отсюда, – проговорил он, пытаясь подняться. – Выходит, все было зря... Искупление... – шептала она, будто впав в транс. Когда они шли по стезе раскаяния, девушка прониклась уверенностью в том, что им дарован второй шанс, что они вернутся на землю обновленными неопороченными, но хрупкая надежда разрушилась, как карточный домик от дуновения ветра. Они стали соучастниками убийства и не простого убийства. Они позволили себе неслыханное – занести меч над головой одного из высших ангелов. И пусть не ее рука привела в исполнение этот приговор, но она стояла рядом и ничего не сделала. Она должна была попытаться остановить палача, заслонить его жертву собой, а что сделала она? Стояла рядом... а что она делает сейчас? К собственному стыду думает о том, как выторговать время, чтобы найти какой-то выход. После такого едва ли они смогут покинуть Чистилище, напротив, они собственноручно вымостили себе дорожку в Ад. Определенно, проклятия следуют за ними попятам. Будь она проклята, такая судьба! – Сейчас не время и не место предаваться самобичеванию, – отирая с лица золу, произнес он. – Нужно уходить, пока ангелы не прислали карательный отряд! – Вообще-то, и время, и место самые подходящие, ты видимо забыл о том, где мы находимся, – произнес охотник. – А ты, я смотрю, не упускаешь возможности позлорадствовать, возвращая меч в ножны, – парировал граф. – Не вижу грусти в твоем взгляде. Неужели не жалко брата? – Хотелось бы ответить «нет», но проблема иная – ты не убил его! Скорее изгнал на время. Ангелы не столь неуязвимы, как принято считать. – Что ж, тогда не стоит терять время! – произнесла Селин. – Мы должны покинуть его вотчину до того, как он вернется обратно. – Полностью согласен, – проходя сквозь расщелину в горе, произнес граф, теряясь в нескончаемых лабиринтах Чистилища. Остальным не осталось ничего большего, как последовать за ним.       Петляя по бесконечным лабиринтам этой обители, они медленно поднимались к вершине священной горы, то и дело наталкиваясь на небольшие камеры, в которых томились грешники. Ни Анна, ни Дракула, ни даже Ван Хелсинг, не могли себе представить, что пристанище кающихся немногим будет отличаться от обычной тюрьмы. Более того, осматривая длинные коридоры, граф находил некое сходство с казематами Османов, которые стали его «домом» на долгие годы. Те же влажные, поросшие плесенью стены; тот же тлен, пропитавший каждый уголок. Видимо, для познавших жизнь в заточении особой разницы не было. Однако они не могли не заметить, что поднимаясь выше и воздух, и условия становились более сносными. По всей видимости, принцип был тот же, что и у огненной лестницы: от тяжести грехов и степени раскаяния зависело то, какие «хоромы» будут отведены несчастным. – Нужно передохнуть, – прислонившись к стене, проговорила Анна. После жара ангельской тропы прикосновения к холодному камню казались высшей благодатью. Прохлада отрезвляла, будто придавая сил, хотя в действительности это были лишь игры разума, пытавшегося даже здесь найти надежду. – Она права, – сбрасывая арбалет и дорожную сумку на пол, поддержал охотник. Селин молча опустилась подле принцессы, стараясь не смотреть на Ван Хелсинга.       Бродя по чертогам своего разума, девушка то и дело находила свидетельства того, что охотник воздвиг меж ними Великую стену недосказанности. Пережитые горести не сделали их ближе, а точнее, не сроднили их души, ибо Селин чувствовала готовность Гэбриэла отдать за нее жизнь, но не могла переступить черту, за которой крылись его истинные чувства. Казалось, что рядом с ними находилась лишь телесная оболочка легендарного небесного воина, а мысли последнего унеслись далеко, оставив подле них лишь тень. Это сводило с ума!       Из размышлений ее вывел душераздирающий крик Анны, которая по неосторожности слишком сильно надавила на какую-то из каменных плит, приведшую в движение механизм, открывший потайную дверь. Все бы ничего, но последствия были плачевными: не удержав равновесие, принцесса рухнула вглубь черной бездны, а проход закрылся ей вослед. Ни по одному разу они ощупали стену, пытаясь отыскать заветный рычаг, но ни одна попытка успехом не увенчалась. Будто какая-то неведомая сила открыла и закрыла портал, не оставив после себя даже следа. – Нужно двигаться дальше! – после некоторых раздумий, проговорил вампир. – Ты шутишь? – с негодованием прошипел охотник. – Анна... – Будет двигаться вперед, точно так же, как и мы. Мы найдем ее, но, находясь здесь, мы только теряем время, облегчая задачу тем, кого отправят на наши поиски. Если ты не забыл, мы не совсем честно прошли по стезе раскаяния! – Мы?! – воскликнул Ван Хелсинг. – Мы выстрадали каждый свой грех, а вот ты... – Прекратите, разве вы не понимаете, что ссоры между вами на руку нашим врагам, а их с каждым днем становится все больше. Мы не сможем одновременно воевать с раем и адом. Они уничтожат нас. – Если только не схлестнутся друг с другом, – задумчиво произнес вампир. – О чем ты говоришь? – поинтересовалась Селин, глядя на Дракулу. – Мне нужно подумать... пойдем...       Они прошли по широкому коридору, условно разделявшему чистилище пополам. Поднявшись на несколько ярусов, путники решили, несмотря на опасность, оставлять путеводные метки, на тот случай если Анна пойдет вслед за ними. Несколько часов прошли в мучительных блужданиях. Несколько раз они наталкивались на заполненные душами камеры, несколько раз возвращались к исходной точке их путешествия. Казалось, гора была построена таким образом, что лишь спустя вечность для очистившихся душ открывался истинный путь на небеса.       Шли преимущественно в молчании, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, но в минуты, когда тишина становилась невыносимой, они решались на короткий, ничего не значивший разговор. Пока вампир не озвучил мысли, терзавшие не только его разум. – Итак, Гэбриэл, удовлетвори мое любопытство! – Что еще? – Какие темные делишки связывали тебя с Люцифером, что ты не побоялся запятнать свои крылышки? Я слышал слова серафима... – Не принимай всерьез речи Адониэля, он не понимает половины того, о чем говорит. – И все же, нет дыма без огня! – Адониэль считает меня клятвопреступником, стоявшим на грани мятежа во время небесной битвы. – А это было не так? – ехидно заметил граф, сверкнув глазами. – Нет, не так, – с выдохом сказал охотник. – До последнего я пытался урегулировать этот конфликт, примирить Отца и Брата. – Нет ничего страшнее, чем оказаться между двух огней, – произнесла Селин, положив руку ему на плечо. – Да, – кивнул он. – Я любил брата, до мятежа бывшего примером для каждого из нас; любил Отца, подарившего нам жизнь; любил небеса и землю. До последнего я верил в возможность спасения, а когда надежда умерла, встал на сторону Создателя. Клятвопреступник? Возможно. За свою жизнь мы даем столько клятв: защищать небеса, защищать власть Господа не земле, защищать слабых и невинных, почитать отца и старшего брата, не поддаваться тщеславию и страстям, возлюбить ближних своих, подставить при ударе другую щеку. Я дал столько клятв, но как их все исполнить? Какой путь избрать, если Брат восстает против Отца? Что делать, если люди отступаются от веры? Как поступить, если земля восстает против небес? Слишком много обязательств – как ни старайся, а какое-то обещание обязательно нарушишь. Это был мой грех, мой рок! Природа ангела – слепое подчинение. Я не смог... – Ты ни в чем не виноват! – произнесла Селин, до глубины души тронутая этим признанием. Теперь она понимала спасительную силу забвения. Не имея воспоминаний, не зная своего предназначения, охотник не испытывал этого гнетущего чувства вины, не корил себя за неспособность повлиять на события высшего порядка, а теперь он был сломлен – разрывался между своими ипостасями и своими прегрешениями. Тысячелетний груз памяти, перемешавшись с человеческими эмоциями, создал некое подобие бомбы замедленного действия, которая накалялась с каждым мгновением. Взрыв был неизбежен, вопрос лишь в том, когда он произойдет. – Может, и не виноват, но почему тогда я не знаю покоя с тех пор, как ко мне вернулась память? – вопрошая сам себя, проговорил он. – Потому что ты продолжаешь думать о том, чего не в состоянии изменить. Прелесть прошлого в том, что оно прошло. Каким бы счастливым или несчастным оно ни было – отпусти, иначе потеряешь будущее, – отозвался граф. Вампир прекрасно понимал охотника, ибо сам прошел по этому пути, но судьба такова, что каждое решение люди должны принимать самостоятельно. – Те события стали истоком сомнений – именно тогда Отец и братья усомнились во мне. Именно поэтому меня отправили в тысячелетнюю ссылку на землю. Я по-прежнему был предводителем небесной рати, приближенным к Создателю, любимым им, но в то же время, я не мог избавиться от чувства, что он не доверяет мне. С этого и начались мои невзгоды. – Подумать только, – фыркнул граф, – архангелы тоже страдают от недостатка веры. Если верить Писанию, все твои проблемы как раз оттого, что усомнился ты. Ах, эта вечная проблема выбора! Вот почему я избрал темную сторону, здесь нет сожалений и угрызений совести. По меркам Творца ты принял верное решение, но твои душевные метания и размышления о том, «а что было бы, если...» привели тебя на путь, по которому ты шагаешь сейчас. Здесь работает принцип снежного кома: одна ошибка налипает на другую и так до бесконечности. – Меня поражает твоя способность переворачивать все вверх дном. – Просто мне милее упадок! – ухмыльнулся вампир. – Тише! – оборвала их тираду Селин. – Вы слышите? – Что? – в один голос проговорили мужчины. – То ли шорох, то ли голоса! Внизу... – прислушиваясь, проговорила она. – Анна! – воскликнул Ван Хелсинг, пускаясь по коридору. – Да ты не стесняйся, Гэбриэл, – саркастично заметил граф, придерживая его за плечо. – Неизвестно с какой древней силой мы столкнемся в этих стенах. Так что кричи громче – предупреди их о нашем приближении!       Охотник сверкнул глазами, но спорить не решился. В последнее время все их разговоры переходили в непрекращающиеся споры, но в то же время Гэбриэл уже не мог отрицать, что былая дружба, довлеющая над ними вполне осязаемым ореолом, против воли давала о себе знать, пробуждая былое понимание. Иногда Ван Хелсингу начинало казаться, что за их плечами не стоял груз предательства, не было столетий, проведенных в забвении – вопреки всему они оставались добрыми товарищами и братьями по оружию. Это заставляло какое-то чувство... гордости... наполнить его сердце.       А вот у Анны не было времени на подобные размышления. Оказавшись в одиночестве запертой в стенах божественной тюрьмы, девушка отчаянно пыталась найти выход. Метаясь из одного коридора в другой, девушка то и дело натыкалась на камеры раскаяния, в которых томились несчастные души. Они уже успели подняться по огненной лестнице и теперь молчаливо ожидали, пока Создатель откроет для них небесные врата. И не было ничего страшнее этого ожидания, ведь оно тянулось веками, будто мало было праведного огня, выжигавшего не только грехи, но и душу.       Проведя несколько часов в скитаниях, девушка поняла, что окончательно заблудилась. Все коридоры Чистилища были на одно лицо. Несколько раз она уходила в противоположные ответвления, но неизбежно возвращалась к огромному залу с кустарным фонтаном посередине, ставшего своего рода местом паломничества узников этой обители. Все они были молчаливы и погружены в свои мысли, черпая золотистую воду в небольшие чарки, не обращая на «живую» гостью никакого внимания, они выстраивались в очередь, чтобы утолить свою жажду. Наблюдая за их стройными движениями, принцесса с любопытством отмечала перемены в ликах несчастных: одного глотка живительной влаги было достаточно для того, чтобы скорбь на их лицах сменилась блаженством. Это было истинным волшебством. В какой-то момент времени девушке захотелось кинуться с головой в это божественную жидкость, оставить за спиной все свои невзгоды, но какая-то неведомая сила останавливала ее.       Разум отчаянно твердил о том, что за столь сильную магию придется заплатить слишком высокую цену, а память воскрешала в сознании древние легенды, где говорилось о преломлении пищи в обители мертвых. – Персефона осмелилась пригубить яблоко в царстве Аида, заплатив за это заточением. Я не могу... не должна этого делать, – произнесла она самой себе.       Окончательно отчаявшись найти выход, Анна обреченно осела на небольшой скамье в глубине алькова, обхватив голову руками. Рассудив, что товарищи будут ее искать, она решила не покидать этого пристанища, чтобы не разминуться с ними. Сколько часов она просидела в этом обреченном безмолвии? Сколько объятых мукой лиц встретила за это время? Для нее все это слилось в единое полотно скорби, застывшее перед глазами. – Анна! Быть не может! – принцесса подняла заплаканные глаза и застыла в удивлении и страхе. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете: больше адских мук, больше смерти. – Вэлкан! – одними губами прошептала она, не в силах подняться на ноги. Храбрость отказала ей, как, впрочем, и здравый смысл. Она хотела кинуться в объятия брата, прильнуть к его груди, но все ее тело будто налилось свинцом. Как? Как она расскажет ему о том, что с ней произошло? Что сделают близкие, узнав о глубине ее падения. Она не только приняла в дар бессмертие из рук злейшего врага, она разделила с ним ложе, испила с ним кровь, подарила ему свое сердце и душу. Никогда ей не отмыться от этого позора, никогда они не поймут ее. – Анна, я так рад, – подхватывая девушку на руки, произнес брат. – А отец, он тоже обрадуется! – Вэлкан! – прохрипела Анна, пытаясь его остановить, но слова застыли на ее губах. – Скажи, мы свободны от клятвы? – с надеждой в голосе произнес юноша. – Вэлкан, я... – она опустила голову, заливаясь слезами. – Я не смогла его убить! – Радость в глазах брата мгновенно потухла, сменившись смирением. – Ты умерла до того... – он перешел практически на шепот, ибо последних слов Анна разобрать не смогла. Между ними воцарилось тяжелое молчание. Не думала принцесса, что когда-нибудь ей придется испытать подобные чувства с самым близким когда-то человеком. – Это ничего! – произнес он, более спокойно. – Пойдем, отец будет рад встрече с тобой.       Ухватив ее за руку, юноша увлек Анну за собой. Видимо, каждый, прошедший по пути раскаяния, знал лабиринты Чистилища, как свои пять пальцев. Они достаточно долго поднимались, пока не вышли на бескрайние просторы подземного царства. Это была своего рода граница, отделявшая край покаяния и чертоги ожидания широкой золотистой рекой.       Эти два мира отличались друг от друга, как огонь и вода. Один не многим разнился с адской бездной, другой, был преддверием рая, где очистившиеся души пребывали в вечном блаженстве, пока ангелы не призывали их на небеса. Узнав, что паромщик уже перевез ее семью на противоположный берег, где они ожидали последнюю представительницу их рода, Анна облегченно выдохнула. – Как ты нашел меня? – произнесла Анна, заходя в ладью вместе с братом, который кинул в руки паромщика несколько золотых монет. – Скажем так, нам отправили весточку с небес! – ехидно ухмыльнулся Вэлкан, глядя на нее. – Кто? – не унималась Анна. – Один из ангелов! – Ангелов?! Адониэль! Это ловушка! – прокричала она, пытаясь спрыгнуть за борт, но юноша ее удержал. – Анна, успокойся. – Ты не понимаешь! Это ловушка! Он хочет убить нас! Я должна остаться там! – девушка указала рукой на противоположный берег. – Это невозможно! Без позволения небес ты не можешь пересечь Лету! О чем ты говоришь? Что за ловушка?       Анна понимала, что у нее не получится сохранить в тайне свое обращение, но, как ни пыталась подготовиться к разговору, упорядочить свои мысли и прокрутить в голове грядущий разговор, слова застывали на ее губах. Сейчас она не была готова ему это объяснить. – Лету? – рассеянно переспросила она, глядя на противоположный берег, где в очереди к лодке паромщика столпились десятки душ. – Лета – река забвения, протекающая в подземном царстве. Тот, кто изопьёт ее священных вод, забывает былое и переходит в новую сферу бытия, – пояснил Вэлкан. – Я думала, что это лишь бабушкины сказки! – задумчиво произнесла принцесса. – Скажи, клятва Валерия правдива? Мы будем гнить в Чистилище до скончания времен, неся крест нарушенных обетов.       На мгновение Вэлкан застыл, обдумывая ее вопрос. Хоть он и был ярым охотником на нечисть, но полностью не разделял взглядов своего отца и их предков. А тайны Чистилища, открывшиеся ему за это время, окончательно укрепили его уверенность в своей правоте. – Не думаю, что это так! Многих держат в Чистилище не неисполненные обеты, а нежелание проститься с прошлым. Многие, искупив свои грехи, добровольно остаются в Чистилище, продолжая самобичевание, другие же, просто ожидают открытия райских врат. – А наши предки? – с душевным волнением произнесла Анна. – Все по-разному. Первые поколения, уставшие от бесконечного покаяния, испили воды из Леты и теперь ожидают открытия врат, они искупили свои грехи, а наш отец... – Вэлкан на мгновение замолчал, обдумывая свои слова. – А отец?! – Он ждал тебя! Не желал отказаться от памяти, ожидая, когда ангельские трубы возвестят о падении сына Люцифера, – проговорил юноша. – А я так подвела его, – произнесла она, чувствуя, как слезы наворачиваются на глазах. – Не кори себя за это, – произнес мужчина. – Господь милостив, он дарует прощение всем нам! Я в этом уверен. Нужно еще немного подождать. – Ты не понимаешь! Я должна тебе сказать... – но закончить она не успела: лодка, ударившись о берег, остановилась. Вэлкан, выскочив на землю, подал ей руку. – Пойдем! – увлекая ее за собой, произнес он. По пути она встречала десятки знакомых лиц, восставших с семейных портретов. Она знала каждого из них, а вот они встречали ее равнодушными, но умиротворенными взглядами. – Что с ними? – произнесла она. – Они испили воды из Леты и готовы переступить порог небес. Они не помнят ни клятв, ни родового проклятия. Они не знают Дракулу. Они очистились не только от своих грехов, но и от памяти. Даже Валерий, – Вэлкан кивнул в сторону родоначальника их фамилии, – он тоже отказался и от воспоминаний, и от клятв. Не выдержал этого бремени. И теперь, судя по всему, счастлив. Для грешника жизнь в раю – это в прямом смысле жизнь с чистого листа. Тем, кто сразу ступает в небесные чертоги, разрешается сохранить свои воспоминания, таким как мы, это право не дано. – Выходит, остались только ты и отец? – поинтересовалась принцесса. – Да, мы ждали тебя! – Вэлкан, постой! – молчать дальше она уже не могла. Не было для нее ничего страшнее, чем признаться в собственном падении, но выбор был сделан, оставалось лишь огласить приговор. Уж лучше пусть только брат проклянет ее навеки, чем отец. Она знала, что Вэлкан сохранит ее тайну и со временем сможет ее понять, а вот Борис... В подобных вопросах он был непреклонен. – Что ты скрываешь? – Я... я должна тебе сказать, что изменилась с момента нашей последней встречи. – Анна, мы все грешны. Тебе известно, что и на моих руках есть кровь невинных. Когда я получил проклятие оборотня, Дракула заставлял меня делать такие вещи, от которых мне никогда не отмыться, даже если небеса посчитают иначе. – Как раз о проклятиях я и хотела с тобой поговорить. Когда мы пытались перевести монстра в Рим, мы попали в засаду. Я стала пленницей в замке Виктора – одного из старейшин враждующего с Дракулой клана и... и он обратил меня! – Что?! – выпуская ее ладони из рук, произнес Вэлкан, отшатнувшись от девушки, как от прокаженной. – Я стала одной из детей ночи, но это еще не все. Я стала невестой Дракулы... по доброй воле!       Вэлкан смотрел на нее не верящим взглядом, сказанное вылилось на него как ушат холодной воды. Мужчина до сих пор не мог поверить в истинность этого признания, но сильнее всего Анну ранил вскрик отца, прозвучавший за ее спиной. – Как?! Как ты могла?! – Отец, – проговорил Вэлкан, пытаясь вклиниться между Анной и Борисом, но последний оттолкнул его со своего пути, метая глазами молнии. – Он уничтожил всю нашу семью, довел до разорения, из-за него мы обречены гнить в Чистилище, а ты... ты стала его подстилкой?! – Отец, я... – взвизгнула Анна. – Замолчи! – мужчина наотмашь хлестанул ее по щеке с такой силой, что Анна рухнула на землю. – Нет оправдания твоим поступкам. И не надо говорить мне про выбор: ты всегда могла принять героическую смерть, но ты выбрала жалкое, позорное существование! Мне стыдно! Стыдно, что я воспитал такую дочь! – Папа, – заливаясь слезами, пискнула принцесса, прикрывая лицо руками, увидев, что он замахнулся в очередной раз, но удара не последовало. – Не стоит этого делать! – прошипел до боли знакомый голос вампира. Перехватив руку Бориса, он отшвырнул его в сторону. – Не надо, – ухватив его за полы плаща, лепетала Анна. Только этого ей еще не хватало, чтобы самые близкие и самые любимые ей души, сошлись в битве на священной территории, навсегда утратив право на спасение. – Ты? – прорычал Борис, кидаясь на вампира, но Вэлкан удержал его от этого безумства. Горячая цыганская кровь, зачастую, затмевала голос разума, и мужчина действовал достаточно импульсивно, о чем впоследствии жалел. Зная эту черту родителя, юноша попытался обуздать его гнев или хотя бы направить в иное русло. – Отец, – вскричал он, – Они еще живы, но почему-то оказались здесь! Я уверен, что для того есть причина. Как и причина, по которой они объединились! Дай им высказаться. – Что?! – взревел он. – И ты, мой единственный сын, готов принять сторону этой нежити? Боже, вот почему не знать мне прощения. Господь отказывает мне в милосердии потому, что я воспитал таких детей! Один принял проклятие оборотня, другая – вампира! Вот она истинная кара небес – разочарование в собственных детях. Мой род пресёкся на предателях. – Отец, – стараясь перекричать его, вмешался Вэлкан. – Я, подобно тебе, ненавижу это порождение ада, – он с гневом посмотрел на графа, – но Чистилище – обитель мертвых, они не просто так сюда спустились! – Довольно! Я не желаю больше слышать сладкий яд, который источают их уста, – мужчина приблизился к берегу и, зачерпнув пригоршню золотистой воды, сделал несколько глотков. Все застыли в изумлении, наблюдая за преображением, отразившемся на его лице. От боли и злости не осталось и следа, их сменило блаженное спокойствие и какое-то внутреннее сияние, уничтожившее мрак, царивший в душе. – Отец! – приближаясь к нему, в один голос проговорили Анна и Вэлкан, коснувшись его руки. – Кто вы? – переведя на них ясный взгляд, наполненный манящей синевой, произнес мужчина. – Я... я не знаю вас. – Лета? – прошептал Дракула, переведя вопросительный взгляд на охотника. – Да, – кивнул тот в ответ. – Что ж, по крайней мере, мне ясно, каким образом у тебя отобрали воспоминания. Заставили испить из источника забвения, не учли только одного – кровь хранит память куда лучше разума. – Отец, – не унималась Анна, – прости меня! – За что, дитя? Это обитель раскаяния, не у меня надо просить прощения. Господь простит, у него на всех милости хватит! – Анна, – произнес Ван Хелсинг, коснувшись ее плеча. – Он испил священной воды, оставил былое за спиной. Он готов перейти в другую сферу мироздания, где не будет боли минувшего. Не держи его. – Сферу? – не понимая Гэбриэла, переспросила Анна. – Да. В рай! – Он больше ничего не вспомнит? – поинтересовался Вэлкан, глядя на Ван Хелсинга. – Нет. Такова цена вечного блаженства. Зато теперь он познает истинное счастье, без горькой памяти о прошлом. – Но он не вспомнит и то хорошее, что было! – сжимая руку мужчины, произнесла она. – Увы. – Анна, нам нужно идти, – произнес граф. – Мы не можем изменить случившегося. – А Вэлкан? – с надеждой произнесла принцесса. – Смерть нельзя обернуть вспять, – проговорил вампир, – за пределами Чистилища он лишь бесплотный дух.       Дракула поднял глаза, застыв в молчаливом выжидании. В его взгляде вспыхнул тот огонек, которого Анна всегда так боялась. Проследив за ним, она повернулась, увидев перед собой Валерия. Сотни эмоций и сотни мыслей сейчас кружились в голове графа. В отличие от Анны, он не боялся встречи с собственным родителем, напротив, желал ее. Мечтал взглянуть в глаза того, кто собственноручно подписал приговор сыну и дочери, а все ради чего? Ради власти? Денег? Процветания? Сколько раз он засыпал с мыслью, что встретившись с отцом в загробном мире, разорвет его на кусочки, но когда оное случилось, не видел смысла в этой мести.       Старик, стоявший перед ним, уже не был грозным владетелем Трансильвании, несмотря на то, что он вкусил воды забвения и в его душе воцарился мир, на лице несчастного на века застыла печать страдания, оставленная спасительным пламенем лестницы раскаяния. Валерий с лихвой заплатил и за свое предательство, и за свое тщеславие, но на руки вампира оковы повесила не сострадание к родителю, а осознание того, что, ввергнув его душу в пучину ада, Валерий станет мучеником, потому что будет уверен в том, что кара его не заслужена. А потому и смысла в мести найти он не мог. – Влад, – охотник положил руку на плечо вампира, пытаясь перевести поток его мыслей в другую стезю. – Нужно идти. – Вампир нехотя кивнул, но противиться не стал, позволяя товарищам увести себя в сторону. – Вэлкан, прости меня, – проговорила принцесса, кидаясь к брату, но он, повелительно выставив перед собой руку, остановил ее. – Я уже не твой брат, не тот, кого ты знала. Чистилище изменило и меня. Прежний Вэлкан любил тебя настолько сильно, что он без сожаления отдал за тебя жизнь, без сомнения и в будущем этот Вэлкан простил бы тебя за содеянное, точно так же, как и наш отец. Проблема в том, что настоящий Вэлкан не хочет помнить всего этого! – с этими словами юноша кинулся в Лету. – Стой, – крикнула Анна, бросаясь ему вослед, но Ван Хелсинг, оказавшийся быстрее своего товарища, сбил ее с ног, придавив к земле. – Не надо: забвение лучше ненависти и злости. Они мертвы и их душам нужен покой, подари его им, если действительно любишь. – Гэбриэл! – несчастная, заливаясь слезами, уткнулась в его грудь. – Пойдем, – глядя на показавшегося за спиной девушки принца, отозвался он. – Уже недалеко. Нет времени на прощание. – Как жаль, что нельзя, испив воды Леты, забыть об этих злоключениях, сохранив память об остальном, – выдохнула Селин, до глубины души тронутая этой сценой. После того, как Анна признала в призраках Чистилища своих родственников, вампирша начала искать взглядом своих, но к собственной радости – не нашла. Видимо, их души нашли покой в небесных чертогах, оно и к лучшему.       Остаток пути они проделали в гробовом молчании. Никто не осмеливался нарушить мысли Анны, отрешившейся от всего вокруг. Сегодня она получила удар, на который не могла ответить. Это сломило ее дух. Она оказалась проклята не только вечностью, но и собственной семьей. Только сейчас девушка задумалась над тем, сколь они с Дракулой были похожи: проклятые, отверженные собственной семьей, познавшие боль утраты, потерявшие смысл в жизни. Сегодня она лучше поняла чувства вампира. Их разделяла пропасть времени глубиной в четыреста лет, но раны по-прежнему кровоточили. И если сегодня вампир, наконец, потушил в своей душе этот огонь, встретившись с родителем, то Анне только предстояло проделать этот путь. Ей предстояло научиться жить с осознанием того, что собственный отец отвернулся от нее, пусть на то и были свои причины. Видимо их семейным проклятием было разочарование отцов в собственных детях, а вовсе не вечность, объятая кровью.       Пройдя по увитой плющом тропе, ведущей на самую вершину горы, они остановились, осматривая открывшиеся им дали. Гора находилась на небольшом острове, раздаренном пополам: огненная бездна и райские кущи – поразительный контраст. По сути, Чистилище выполняло роль ворот в оба загробных мира, но как выбраться из него в мир живых не знал никто. – Что дальше? – произнес граф, обратив на Ван Хелсинга все свое внимание. – Понятия не имею. – Пройдя такой путь, было бы обидно оступиться на финишной прямой, – раздался насмешливый голос за их спиной. – Адониэль! – прошипел Ван Хелсинг. – Собственной персоной! – ухмыльнулся ангел. – Зачем с пеной у рта искать вас по всему Чистилищу, если я знаю конечную точку вашего маршрута?! – Это ты отправил Вэлкана найти меня? – выйдя из своего забытья, проговорила Анна. – Ваша вылазка не оставила равнодушными небеса, – усмехнулся серафим. – Судя по тому, что мы до сих пор живы, тебя прислали не для того, чтобы убивать нас, – отирая со лба капельки пота, произнес охотник. – Вас выпустили из Ада, позволили покинуть Чистилище, возвращают на землю... кто мы такие, чтобы противиться воле высших сил? Я пришел, чтобы помочь и провести вас, – ангел демонстративно пожал плечами. Несмотря на то, что голос его был тих и сладок, в нем иногда проскальзывали нотки сдерживаемой злости. Всем было ясно, что Адониэля сдерживает лишь приказ, а потому даже Дракула, привыкший с сарказмом отвечать на подобные предложения, благоразумно прикусил язык. – Тогда, может, пропустишь нас? – произнес охотник. – Как прикажет архистратиг! – ехидно отозвался серафим. Он знал, что вместе с крыльями архангел утратил и свой титул, а потому ударил по больному, смакуя каждое слово.       Взмахнув кровавыми крыльями, он заставил подняться ураган, захлестнувший беглецов своей мощью. Мгновение спустя их непроглядной мантией окутал уже знакомый черный морок, представлявший собой осязаемую энергию. Он заполнил собой не только окружающее их пространство, но и души, перенося в мир людей. Они почувствовали падение в пустоту, а потом все стихло, время остановилось, а вместе с ним остановилось и их перемещение. Лишь мысли, быстрые, как вспышки молний, вспыхивали в их разуме, рождая самые страшные предположения.       Адониэль не мог ослушаться прямого приказа небес, но в то же время не мог он забыть и своей обиды, а потому сделал их путешествие как можно более мучительным, растягивая и без того напряженные моменты, играя на нервах, заставляя сердца трепетать от страха в немой молитве к Создателю и ангелам, исполняющим его волю. Но время не способно было бесконечно стоять на месте, то ли серафиму наскучило с ним играть, то ли он не мог дольше держать в своей узде столь мощную стихию, но вскоре они почувствовали свободное падение, приземлившись уже в знакомых стенах Ледяного замка вампира.       Не думали путешественники, что с такой радостью встрется взглядом со стенами, которые веками считали проклятыми. Они вернулись. Вернулись с позволения небес при поддержке преисподней. Это было истинным благословением, ибо высшие силы встали за их спиной, помогая в борьбе с Мираксисом, осмелившимся восстать против обоих миров, заполучив силу Древних. В аду каждый из них оставил частичку собственных душ, но каждый из них принес из ада куда больше, ибо они принесли с собой пламя надежды и решимость, которые отныне горели в их душах в преддверии грядущей битвы.