Проклятые вечностью

      Время в ожидании тянулось мучительно медленно, и чтобы хоть как-то разбавить поток бесконечных минут, Карл решил потратить их с пользой, пытаясь отыскать Мираксиса. Судя по новостям, приходившим от соратников по Священному ордену, за вампиром тянулся кровавый шлейф жертв до самого Бухареста, где бесследно обрывался. Едва ли кровопийца боялся столкновения с жителями крупного города, скорее всего на то у него были свои мотивы. Это позволяло надеяться на то, что вампир еще не покинул пределы страны, решив на некоторое время затаиться, дожидаясь момента, когда взойдет его звезда. Как бы то ни было, след его терялся в столице, а значит, путь его преследователей будет пролегать именно туда.       Изучив газетные вырезки, послушник составил список грядущих событий, затрагивающих аристократическую верхушку Румынии, логично рассудив, что если Мираксис решит заявить о себе и провести демонстрацию силы, он, подобно Дракуле, сделает это с присущим вампирам шиком. Такова была природа детей ночи: они любили зрелищность, блеск и пафос, превращая свое появление в некое представление, заставляя зрителей, затаив дыхание, наблюдать за раскинувшимся перед их взглядом действом. Выходит, оставалось только найти грандиозное событие, которое станет апофеозом тысячелетней подготовки. В день первого полнолуния Нового года таких праздников было два: военный смотр по случаю возвращения в столицу короля Кароля I и бал в честь оного. Что ж, это была единственная зацепка, на ней послушник и решил остановиться, по крайней мере, до тех пор, пока из ледяного плена не вернутся его товарищи.       К тому моменту, когда четверка беглецов покинула пределы Ледяного замка, в мире людей закат одиннадцатого дня окрасил кровью нескончаемые просторы заснеженной Трансильвании, встречая луну, восходящую на противоположном берегу небесного купола. Первое, что открылось их затуманенным взорам – это наполненный радостью взгляд Карла, подбежавшего к ним. – Я так рад, что вам удалось выбраться! – твердил он, остановившись подле Ван Хелсинга. – Я же говорил, чтобы ты уезжал отсюда и предупредил рыцарей ордена, – произнес охотник. – Здесь небезопасно! – Сейчас нет такого места, где можно чувствовать себя в безопасности! – отозвался послушник, глядя на него. – И что же заставило тебя в этом увериться? – саркастично заметил граф, сложив руки на груди. – Мираксис, разумеется, – не обращая внимания на тон вампира, продолжил послушник, взглянув на охотника. – Как мы и условились, я отправился в порт, чтобы вернуться в Ватикан, но по дороге наткнулся на вырезанную деревню. Не осталось никого. Он не пощадил ни женщин, ни детей! Тогда я телеграфировал в Орден, а сам решил вернуться сюда. Едва ли он решит возвращаться назад по разоренной им же дороге. – Поступок истинного смельчака, – усмехнулся граф. – Как давно это было? – Больше недели назад, – буркнул Карл, вжав голову в плечи так, будто готовился получить тяжелую оплеуху. – Недели?! – не веря своим ушам, произнесла Анна. – Сколько мы пробыли в этом аду? – проговорила Селин. – Двенадцать суток без одного дня! – пояснил послушник. – Вы достали его? Достали ятаган? – Достали, – прохрипел вампир. – Что ж, все могло быть куда хуже. Завтра первая суббота убывающей луны. Ритуал… – О, не переживайте об этом, – перебил его Карл, не сумев сдержать своего порыва. Не часто ему выпадал шанс сделать что-то на самом деле значительное в решающей момент. – Я достал все необходимые ингредиенты для проведения обряда, – мужчина кивнул на стол. Граф бросил беглый взгляд на сложенные склянки и коробки, слегка улыбнувшись, но в то же мгновение его лицо вновь приняло суровое выражение. – Что ж, вынужден признать: я рад тому, что в прошлый раз не убил тебя! – фыркнул Дракула. При этих словах Карл инстинктивно потянулся к горлу, проведя кончиками пальцев по застывшей кровяной корке, которая до сих пор причиняла ему немалое беспокойство. – Одной проблемой меньше! – кивнула Селин. – Осталось найти Мираксиса. – Я…я конечно не уверен, – раскрывая небольшую карту на мраморной столешнице, проговорил послушник, – но я напал на его след. – Ты не перестаешь меня удивлять, – хлопнув друга по плечу, отозвался Ван Хелсинг. – Ну что ж, излагай! – проговорил вампир, взглянув на полотно, где раскинулись Трансильванские владения его фамилии и граничившие с ними территории. – Итак, – начал послушник, – первой разоренной и обескровленной деревней стала Шимон, что расположена на юге от Брана. Ее я видел собственными глазами, – мужчина указал пальцем на точку на карте, – далее два безымянных селения на границе гор, о них мне телеграфировали в ответ на запрос из соседнего городка, что по дороге на Бухарест, но через пару дней от них тоже перестали приходить вести. Тогда я решил придерживаться логики и написать во все селения на пути в столицу. Везде одна и та же картина: сначала мне сообщают о трагедии в соседних деревнях, а потом – тишина. – И так до самого Бухареста? – поинтересовалась Селин. – Да, – кивнул Карл, рассматривая карту, будто в присутствии товарищей по несчастью она могла рассказать ему значительно больше. – Прошел по земле будто чума. Кому-то, разумеется, удалось выжить, но эти несчастные либо потеряли память, либо рассудок. Так или иначе, но мы знаем чьих это рук дело. – Но что ему там нужно? – проговорила Анна, подходя к ним. – Я полагаю, что там он хочет во всеуслышание заявить о себе, – усаживаясь на стул, произнес граф. Магия потустороннего мира постепенно начинала его отпускать, и голод все больше напоминал о себе, туманя его разум. Удары сердец начали отвлекать, заставляя, в довершение ко всему, бороться еще и с самим собой, а это отнюдь не прибавило ему оптимизма. – Да, я тоже об этом подумал, – в знак согласия произнес послушник, кидая на стол достаточно потрепанную газету. – Как раз в день парада планет в королевской резиденции в Бухаресте состоится бал в честь возвращения Кароля I. Я думаю, что именно там и объявится Мираксис. На торжество съедутся не только румынские вельможи, но и представители прочих знатных домов Европы. Вся высшая аристократия. Говорят, празднество будет грандиозное. – Чертов мерзавец! Мало ему было моей украденной силы, так он, будто в насмешку, решил украсть еще и мою жизнь! – прошипел граф, чьи глаза в эту секунду из синих превратились в молочно-голубые. – О чем ты? – произнесла Анна. – Ни о чем. Просто мысли вслух, – отмахнулся Владислав, подходя к окну. Это была жестокая насмешка небес и преисподней. Час его триумфа – Хэллоуинский бал обернулся полным провалом из-за коварного вмешательства Мираксиса, прикрывавшего личиной Виктора свои истинные намерения. Это был провал, прогремевший по всему миру ночных обитателей, обернувшись настоящей катастрофой, а тут еще это. Чтобы окончательно втоптать его память в грязь, бывший наставник решил сделать своей сценой куда более внушительную арену. – Что ж, тем сокрушительнее будет поражение, – под нос себе бросил граф, подставив лицо морозному ветру. – Встретимся в родовом замке. Я думаю, что каждому из нас не помешает подкрепить силы и побыть в одиночестве, чтобы упорядочить свои мысли. Ритуал проведем завтра после заката.       Вампир выскользнул в окно с такой быстротой, что никто из присутствующих так и не успел ему возразить. Полет как всегда подействовал отрезвляюще: мысли прояснились, эмоции улеглись, разум успокоился. Могучие крылья подхватили ветер, унося графа подальше от царящего кругом хаоса. Остался только голод, который он решил утолить в ближайшем поселении.       На проверку оказалось, что ни адскому холоду, ни огню Чистилища оказалось не под силу изменить его темную природу. Сама мысль о том, что, едва покинув обитель покаяния, он думал о кровавой жатве, вызывала на его губах ироничную улыбку. Что ж, в очередной раз он убедился в том, что никакое раскаяние неспособно избавить душу от проклятия. Это был его рок – крест, который он должен был до скончания веков нести на своих плечах. Хотя, справедливости ради, нужно сказать, что это бремя его вовсе не тяготило, напротив, оно приносило ему некую свободу от принятых в обществе устоев, от морали, от приличий. Оно поставило его вне закона, позволило реализовать тот потенциал, который оставался недоступен для него в смертной жизни. Этот дар сделал его сторонним наблюдателем, на чьих глазах завершались эпохи, рождались и умирали империи. А плата… плату за обладание этим подарком адской пучины вампир считал вполне приемлемой. Он не жалел ни о чем, тем более сейчас, когда разделить с ним вечность согласилась женщина, которую он с уверенностью мог назвать равной себе. Именно за такие крамольные убеждения и не менее ужасающие поступки ему было приготовлено место в аду, но Дракула пообещал себе, что отправится туда только после того, как расквитается со своим бывшим наставником. Хотя шансов на это было не так уж и много. Что ж, если они летят в адскую бездну, нужно насладиться последним полетом, ведь там, внизу, наверняка отрубят крылья.       Но что-то в нем все же переломилось: может виной тому стало очистительное пламя Чистилища, может иные причины – ответа не было. Владислав понял это в придорожной таверне, где решил удовлетворить свой голод. Заняв небольшой столик в самом углу, граф с присущей хищникам выдержкой начал караулить своих жертв. Взгляд привлекла супружеская пара, сидевшая в противоположной стороне от него.       На первый взгляд вполне заурядные личности – путники, остановившиеся на ночлег, чтобы переждать пургу. Он – офицер лет тридцати; она – верная супруга, решившая разделить с ним тяготы военной службы. Еще совсем юная девушка, едва вылетевшая из-под родительского крыла, она, скрывая лицо под темной вуалью, неуверенно жалась к стене, лишь слегка притронувшись к пище. В целом, они ничем не выделялись из серой толпы, собравшейся под этими стенами, но что-то в их поведении вызывало у графа не деланный интерес. Когда же из-под темного плаща незнакомки показался лоскут парчового платья, все встало на свои места. Несмотря на дорогие наряды и вызубренные манеры, в жестах мужчины проскальзывала не присущая аристократам скованность, а в речи – вольность. Незнакомка во всех этих вычурных одеждах, явно не предназначенных для придорожной гостиницы, тоже чувствовала себя не в своей тарелке, постоянно озираясь по сторонам. – «Беглецы», – подумал граф, потягивая из рюмки принесенное трактирщиком вино. Вскоре удача ему улыбнулась, спустя полчаса ожидания злополучная парочка все же решилась подняться наверх. Бросив на стол несколько медяков, незримой тенью Владислав последовал за ними. Какие бы тайны они ни пытались сохранить, кровь выдаст их все. Пройдя по небольшому коридору, он остановился у слегка покосившейся двери, за которой царила мертвая тишина, сквозь которую барабанным звоном пробивалось биение сердец. Отворив дверь, вампир проник внутрь, столкнувшись с парой разъяренных глаз. Нацелив на непрошеного гостя револьвер, офицер злобно прошипел: – Что тебе нужно от нас? Я видел тебя в таверне, зачем ты пришел? – Должен сказать: я поражен! Не многие могут услышать меня! Браво! И тем более, не многие могут найти в себе силы мне угрожать. – Кто ты? – продолжил мужчина, скинув с себя сюртук в предчувствии драки. Девушка, ставшая свидетельницей этого действа, от страха вжалась в стену, но бежать не спешила. – Твой самый страшный кошмар! – ухмыльнулся вампир, демонстративно обнажив белоснежные клыки. Не успел офицер ужаснуться, как граф накинулся на несчастного, впиваясь ему в горло. Пистолет с грохотом упал на пол, а мужчина обмяк в руках властелина ночи. Вместе с кровью потянулись воспоминания. Эта парочка была далеко не так чиста, как вилось сначала: убийца и воровка, сбежавшие из полицейского кортежа. Чтобы скрыться, они убили семейную пару, возвращавшуюся с приема, прихватив с собой их деньги и документы. Капитан получил новое назначение в Софии, а по пути, как это было принято в рядах высшей военной элиты, наведался к одному из полковых командиров, и, к собственной неудаче, на обратном пути невинные наткнулись на злополучных беглецов. По всей видимости, убийцы намеревались прожить жизнь убитых. Что ж, замысел сам по себе неплох, жаль только им не хватило знаний и везения для того, чтобы воплотить его.       Алая кровь обагрила ладонь и манжеты вампира, окропив бревенчатый пол. Отбросив иссушенное тело в сторону, граф взглянул на застывшую в углу девушку, обезумевшую от страха. Видя его жаждущие наживы глаза, она рванулась к двери, но Дракула ухватил ее за горло, пригвоздив к стене. – Пожалуйста, – заливаясь слезами, лепетала она, трепыхаясь в его руках, как попавшая в силки птичка. – Не убивайте, – но ее жалобный писк утонул в приступе кашля, а потом была боль: пронзительная, но мимолетная. Биение сердца постепенно замедлилось, а страх сменился приятной негой. Теперь она поняла, почему испокон веков люди воспевали кровавые поцелуи вампиров. При желании кровопийцы могли подарить поистине блаженную смерть, вселив в свою жертву уверенность в том, что она покидает этот мир, чтобы попасть в царство вечного умиротворения, где не будет ни печали, ни лишений. Для несчастного это были секунды истинного блаженства, ибо с кровью его покидали и былые тяготы.       Для графа, наоборот, это были секунды соприкосновения с человеческой душой: воспоминания девушки проникали в него потоком, обрушивая его в океан прошлого, но не было среди этих туманных вод ни радости, ни любви, ни умиротворения. Лишь постоянная борьба за жизнь, боль и страдания.       Родившись в семье сельского мельника, девочка не знала ни ласки матери, умершей при рождении, ни детских забав. Отец, напиваясь, бил их с сестрой смертным боем, и так продолжалось годами. Когда же она достигла четырнадцати лет, мельник решил продать ее руку за небольшой отрезок земли у подножия гор. Практика известная, но девушка ей воспротивилась и убежала из дома. С этого момента все стало еще хуже: сначала бесконечные скитания и голод, а потом вереницей потянулись публичные дома. Так несчастная и очутилась в тюрьме. Желая лучшей доли, она осмелилась обворовать лучшего клиента. Разве кто-то мог ее за это осудить, зная, через что ей пришлось пройти? Но закон был суров, особенно в отношении тех, кто не мог от него откупиться. А дальше был ужас заточения. Как никто другой вампир знал о том, что чувствуют узники. Жизнь безрадостная, заставляющая взывать к смерти, но все же это — жизнь.       Девушка хотела перевернуть страницу своего бытия, но кара за содеянное настигла ее в мерзкой таверне. Постепенно ее пульс угасал, кровь медленно покидала вены, и несчастная безвольно повисла на руках у графа. Усилием воли мужчина оторвался от ее шеи, взглянув на лицо: рыжие волосы обрамляли затылок подобно венку; голубые глаза, сиявшие, словно два озера, хоть и утратили былой блеск, все еще негласно молили его о пощаде; обескровленные губы были слегка приоткрыты, обнажая ряды ровных зубов. Ему даже удивительно стало то, как такое «запачканное» во всех смыслах создание в момент последней агонии могло выглядеть таким невинным и беспомощным. Действительно, смерть уравняла всех, ибо не брезговала ни бедняками, ни богачами, забирала и властелинов мира, и простых крестьян. И лишь ему подобные оставались в земном царстве порока, наблюдая за тем, как века растляют людей, делают их более жадными, тщеславными, мстительными. От осознания этой истины жалость, которой он сам от себя не ожидал, наполнила его душу. Даже будучи смертным, он никогда не проявлял снисхождение к тем, кто осмеливался на присвоение чужого имущества. До сих пор ходили легенды о том, как на полу в его родовом замке рассыпали мешки серебряных монет, но, зная его крутой нрав, ни один, даже самый нуждающийся, не осмеливался присвоить их себе. Все знали, что гнев правителя никто не сможет обуздать, а тут такое! Держа на руках несчастную, граф стоял как пораженный громом, борясь с собственными порывами. Может, Чистилище и не выжгло его суть, но определенно сделало его более человечным. Уложив девушку в кровать, вампир бросил на стол мешочек золотых монет. – У тебя есть новая одежда, новые документы, а теперь будут и деньги, чтобы начать новую жизнь! – прохрипел он, отирая кровь с губ. После случившегося на душе стало еще гаже. Смерть убийцы его не волновала, а вот судьба девочки… Граф до сих пор не мог понять, что за сила побудила его сохранить ей жизнь, и это нарушало его душевное равновесие. – Определенно, ты становишься слишком сентиментальным, – одернул он сам себя. – Очнись! Из-за таких вот слабостей ты и очутился в таком положнии!       Вернувшись в замок, он сразу пошел в опочивальню Анны, надеясь подле нее найти некое успокоение, но там его ждало новое испытание. Видимо, в душе каждого из них Чистилище оставило глубокий отпечаток.       Принцесса недвижно сидела за туалетным столиком, пытаясь отыскать в зеркале свое умершее отражение. Он знал причину тоски, заполнившей ее глаза, но хотел, чтобы она сама поведала ему об этом. Ведь разделив с кем-то свои тяготы, нести оставалось вдвое меньше. И вновь его захлестнуло в водовороте эмоций. Сразу вспомнились слова Мираксиса о том, что войну ведут с холодным разумом и опустошенным сердцем. Только когда нечего терять, можно было идти в бой с полной отдачей. А что делал сейчас он? Он пытался врачевать душевные раны вместо того, чтобы подумать над тем, как подобраться к своему злейшему врагу. Обругав самого себя, вампир вошел в комнату. – Порой молчание женщины бывает таким выразительным, что подле него меркнут самые громкие слова. Эта тишина оглушает, – вставая за ней, проговорил граф, обхватив ее плечи. Нежная кожа, которую он чувствовал сквозь хлопковую сорочку, приятно обожгла руку, пробудив в душе вполне отчетливое желание. – Что тебя тяготит? – Ничего, все хорошо, – прижавшись к нему спиной, отозвалась Анна. – Твои губы могут солгать, – шепнул он, склонившись к ее уху, вдыхая аромат цветов, который источали ее локоны, – но вот глаза всегда говорят правду. Тебе лучше сказать о том, о чем ты так старательно пытаешься умолчать. – Зачем? Ты и так все прекрасно знаешь! Не можешь не знать! – Анна, никто из нас не желал подобной участи, но это произошло. Произошло помимо воли и здравого смысла. Не жалей о том, чего не в состоянии изменить. Сожаления повлияют на твои последующие решения, и итогом будет смерть. Твоя семья… – Они не простили меня! Отказались… – перебила его принцесса, не в силах сдержать слезы. – Время меняет многое, в особенности мысли. Они не дали себе даже пары дней на то, чтобы попытаться понять тебя и простить – это не одно и то же. Даже твой брат признавал, что этот поступок эмоционален. Решение, принятое ими, не позволит им раскаяться в содеянном, потому что они даже не вспомнят о случившемся. Сейчас их души освободились и обрели счастье, освободись и ты. Не трать отведенное тебе время, как показали последние события, даже для бессмертных оно не вечно. Пустые сожаления ничего не изменят. – Да будь она проклята такая судьба! – обхватив голову руками, произнесла она. – Ради того, чтобы убить тебя, я лишила себя покоя и нормальной жизни. Я желала этого с исступленной страстью; а теперь, теперь вся прелесть этой мечты исчезла, существование обрело новый смысл, но каждый раз, когда в мое сердце проникает надежда на светлое будущее, происходит что-то, что отбивает желание бороться. Удел вампира — вечная тьма. – Как-то раз я тебе уже говорил о том, что даже в самой непроглядной тьме всегда затаен лучик света, его нужно просто найти.       И хотел бы граф сказать ей о том, что для него этим спасительным лучиком стала принцесса, но, будучи мастером искромётных острот, он, к сожалению, не был мастером любовного слога. – Я хочу побыть одна, – проговорила девушка, прикрыв своей ладонью его руку. – Хорошо, – понимающе кивнул вампир. Надежды на приятный вечер разрушились, как карточный домик, унесенный ветром. Он жил более четырехсот лет, познал не одну женщину, но, к собственному стыду, так и не научился их понимать. Нелогичные, эмоциональные, выводящие из себя, но в то же время манящие, загадочные и столь необходимые каждому мужчине. Разве кто-то из них мог понять этих загадочных существ? Порой ему казалось, что все мудрецы мира не смогут ответить на этот вопрос.       Выйдя из ее опочивальни, Дракула прошел в кабинет, рухнув на софу с такой силой, что деревянные ножки затрещали. На столике подле него в игривом пламени свечей поблескивал хрустальный графин с бурбоном. До краев наполнив бокал, вампир осушил его несколькими большими глотками, откинувшись на мягкие подушки. – А утро-то не до конца испорчено! – ухмыльнулся мужчина, наливая себе еще немного янтарной жидкости.       У Ван Хелсинга утро тоже не задалось. Простившись с Карлом, он направился в свою комнату, надеясь хоть немного поспать, но там его уже ждала Селин. На первый взгляд девушка была спокойна, но за личиной напускного равнодушия скрывался бушующий океан в глазах, что не предвещало ничего хорошего. Он прекрасно понимал причины ее появления, но был не готов раскрывать перед ней свою душу, хотя этот разговор назревал уже давно. – Что произошло с тобой в Ониксовом замке? – сразу произнесла она, устремив на него испытующий взгляд, проникающий в самую душу. – Ты вернулся другим? – А ты думаешь, что ад можно покинуть просто так? У всего есть своя цена, и я плачу ее сполна. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Твоя душа… – Расколота? Потеряна? Поругана? – нетерпеливо перебил он. – Наверное, все вместе, а может, и больше. – Стала чужой! – выслушав его, проговорила Селин. – Ты будто находишься рядом, но мысли твои далеко.       Охотник прекрасно понимал, что уйти от этого разговора не получится, но и, что ответить ей, не знал. За такой короткий отрезок времени вся его жизнь перевернулась: он уже не разумел, где добро, а где зло; где правда, а где ложь. Собственные чувства постоянно играли с его сердцем, заставляя блуждать по нескончаемым лабиринтам души, которые никуда не вели. Он стал пленником собственных желаний, которые не мог реализовать, а потому метался из стороны в сторону, как загнанный зверь. И именно они, женщины, загнали его в этот лабиринт отчаяния, завлекая в свои сети, но не подпуская к себе. – Я не в силах объяснить тебе всего, – с выдохом проговорил охотник, стараясь избежать встречи взглядов. – Но последние месяцы стали для меня настоящим адом. И наши недавние приключения не имеют к этому никакого отношения. Все дело в ипостасях, раздирающих душу на части. Ангел, человек, оборотень – у каждого из них свои желания, совладать с которыми я не в состоянии. Три разных существа, три разные личности, заключенные в одном теле и противоположные во всем – это приговор, вынесенный на небесах. Их голоса у меня в голове звучат постоянно, доводя до сумасшествия. Они говорят мне, как жить, что делать, кого любить… Мне уже не слышен собственный голос, он теряется в бесконечной какофонии. Более того, я уже не знаю, кто я на самом деле и кем хочу быть. После того, как Дракула вернул мне память, это стало невыносимо. Только представь: месяц назад у меня не было никакого прошлого, а теперь я помню все с момента сотворения мира. – Кто говорит в тебе сейчас? – произнесла Селин, пораженная его ответом. – Пока…всего лишь человек, которого преследуют призраки прошлого, – усмехнулся он, откинувшись в кресле, наблюдая за пляшущим огоньком огромной свечи, стоящей подле него. Ее слабый свет рождал в просторном, почти лишенном мебели, помещении игривые силуэты, открывая взгляду настоящий театр теней.       Ван Хелсинг понимал одно: какими бы далекими ни были воспоминания, никогда не наступит момент, когда оные перестанут для него что-то значить. Они копились в закоулках сознания, как фрагменты утраченного счастья, словно ненужный хлам, оставленный в коробке на чердаке. Они могли лежать там годами: забытые и потерянные, — но стоило начать уборку, и едва притупившаяся болезненная чувствительность в области сердца возвращалась с новой силой, смывая барьер между прошлым и настоящим. Это и произошло с ним, когда Дракула вернул ему память. Плотина, отделявшая тысячелетнее существование ангела от нескольких лет в человеческом облике, рухнула, оставив после себя голую пустошь. Призрак Изабеллы и покинутые небеса навсегда отделили его душу от мира людей, и он не знал, как ему вернуться обратно, да и стоило ли это делать?       Безусловно, он мечтал о Селин, любил ее всей душой, но любовь это была особенная: не такая, которую он помнил; не такая, которую мог представить. Она не была огнем, сжигающим сердце, или ядом, отравляющим разум, она была спасением, приносящим умиротворение. Ради нее он готов был снова пройти через все адские муки, но, прикасаясь к девушке, Ван Хелсинг не мог избавиться от ощущения, что берет то, что ему не принадлежит.       Это было наваждением, проклятием. Она была для него самой близкой и в то же время «чужой». Селин нашла правильное слово, лучше сказать он не мог. Как бы охотник хотел, чтобы все было иначе, но, видимо, Господь в очередной раз заставляет его грезить о несбыточном, развенчивая его иллюзии. – Гэбриэл, реальность мучительна и без постоянного копания в прошлом, – разрушив пугающий ореол его мыслей, проговорила Селин. – Дело не в прошлом, а в будущем, которого нет у таких, как мы. Вся наша жизнь – непрекращающаяся борьба. У нас никогда не будет нормальной жизни, счастье – удел смертных. Мы примеряем на себя роли охотников и жертв, пытаемся без передышки бежать от неизбежности, но она все равно нас настигнет. – Ты говоришь о… – Смерти, – перебил ее Ван Хелсинг. – Она неотступно следует за нами, дышит в спину. Счастливы мы будем лишь по ту сторону реки забвения. Неужели ты не поняла это в Чистилище? В этой жизни мне нечего тебе предложить! – Ты не прав. Граф и Анна… – Скоро убедятся в моей правоте. Противоположности притягиваются – таков закон, но долго оставаться вместе не могут. Подумай: они такие разные, какими только могут быть два человека. Рано или поздно груз минувшего разверзнет между ними пропасть, которую они не смогут преодолеть. Такое прошлое, как у них, бесследно не проходит. Не лучше ли сейчас закончить это? Запомнить тот огонь страсти, в котором сгорают их тела, чем столетиями смотреть, как это пламя затухает, превращая любовь в ненависть? – Этого ты хочешь? Закончить все сейчас, не давая даже шанса на будущее? – прошипела Селин, глаза которой вспыхнули синим огнем. – Селин, – устало потирая переносицу, произнес он. Господи, как объяснить женщине то, что ему нужно чуть больше времени? У него не было лишней минуты даже на сон и на еду, а она хотела, чтобы он разобрался в собственных чувствах. Боже, сейчас он всего лишь человек и хочет немного отдохнуть. И почему в своем гневе все женщины превращаются в демонов преисподней, додумывая за тебя то, что ты еще не успел сказать. – Я думаю, что тебе лучше уйти! – отворачиваясь к окну, проговорила она. – Это моя комната! – с легкой улыбкой произнес Ван Хелсинг, но, встретившись с разгневанным взглядом Селин, предпочел не устраивать спор, который неизбежно перейдет в выяснение отношений, грозившее обернуться физическим противостоянием. Лучше уж несколько часов проспать на неудобной кушетке, чем не спать вовсе.       Кабинет встретил его притушенным пламенем, едва освещавшим огромное помещение. Сквозь сомкнутые портьеры едва проникал солнечный свет, создавая вокруг таинственную атмосферу. Пододвинув к креслу небольшой пуф, охотник блаженно откинулся на мягкие подушки, закрывая глаза. – О, женщина, имя тебе «коварство»! – раздался знакомый голос подле него. Охотник открыл глаза и только сейчас, в дальнем углу, заметил графа, потягивающего бурбон. – Бог наделил ангельски привлекательную девушку дьявольским характером? – ехидно усмехнулся вампир. – Селин… – О, не бери в голову, – Владислав небрежно его перебил. – Господь сотворил женщин для того, чтобы они перечили нам. – Философия жизни? – горько усмехнулся охотник. – Скорее алкоголь! Присоединяйся, – он указал на второй бокал, в котором уже плескалась янтарная жидкость. Залпом осушив его, Ван Хелсинг наполнил еще один. – Знаешь, чем прекрасен бурбон, Гэбриэл? – невозмутимо продолжил Дракула, будто только и ждал слушателя. – Тем, что он гасит огонь в наших душах, топит горечь отчаяния. Когда люди пьют вместе, они усиливают то общее, что их связывает. Так и с нами, только нас связывает нечто большее, чем любовь к хорошим напиткам: общая ненависть и война и, разумеется, женщины, а бурбон – это отдушина, преображающая нашу ночь. Он примиряет нас с собой и дает силы жить и надеяться. Мы испытываем радость, заново узнавая друг друга и примиряясь с собственными демонами. Пить по другой причине, как по мне, просто глупо. А одиночные возлияния, вообще, сравнимы с изменой отечеству. Кто пьет один, чокается с Люцифером, а я итак отдал ему все, чем обладал. Так что я рад твоему приходу, – Владислав поднял бокал.       Искусство распития горячительных напитков граф усвоил еще в смертной жизни. Притворяться подшофе, чтобы узнать желаемое – трюк простой и действенный. Через три бокала они смогли прийти к соглашению, но вот искренней беседы у них не получалось. Пустяковый разговор сменился тишиной, ставшей предвестницей напряженного молчания. Прочесть мысли Ван Хелсинга у Дракулы не получалось, годы охоты научили первого защите от ментальных атак, которая не слабела даже под натиском алкоголя, а приподнять завесу тайн, которые с каждым днем тяготили его все больше, по собственной воле охотник не желал. – Я думал, что вампиры не могут употреблять человеческую пищу, – произнес охотник, наблюдая за тем, как Владислав осушил еще один стакан. – Когда Селин попробовала абсент, она едва смогла оставаться в сознании. – О, Гэбриэл, ты как обычно забываешь, что я особенный, – при этих словах граф ему подмигнул, причмокнув губами. – Те, кого к жизни возвращает Дьявол, как правило, не умирают от алкогольного отравления. К таким вещам у нас иммунитет врожденный. – Опьянение тебе не грозит? – Как и похмелье! – усмехнулся вампир, а потом более серьезно добавил. – Знаешь, Гэбриэл, командуя армией, я усвоил одну истину: успех вылазки небольшого отряда зависит от подготовленности каждого воина. Это как цепь, где слабое звено – смерть для остальных. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду, – возвращая себе циничное выражение лица, произнес граф. – Я не знаю, что тебя гнетет после нашего возвращения, но сейчас не время и не место для самобичевания. Каждый из нас встретился в аду со своими демонами и призраками из прошлого, такова плата за наше появление – это нужно преодолеть. – Смею заверить тебя, что я не главная твоя проблема, – фыркнул он. – С Анной мы уже переговорили, – отвечая на его выпад, произнес Владислав. – Уверяю тебя, она пойдет с нами до конца и не подведет в решающий момент. – Судя потому, что ты вынужден спать на кушетке в кабинете, договориться у вас не получилось, – с ехидной ухмылкой произнес Гэбриэл. – Следи за языком, – сверкнув глазами, произнес граф. — Ты… – Я видел ее, – оборвал его охотник, решившись поделиться своими терзаниями. За последнее время все они укрепились в привычке перебивать друг друга. Одни могли сочти это за признак глубокого неуважения, но истинная причина скорее крылась в том, что испытания сблизили этот квартет настолько, что они научились понимать друг друга с полуслова.       При этих словах и без того бледная кожа графа стала белоснежной, а привычную ухмылку с губ стерла истинная обеспокоенность. – Кого? – пытаясь развеять сомнения, произнес он, не желая верить собственным догадкам. – Изабеллу, – пояснил охотник. – Быть не может, – прошептал он, нахмурив брови, между которыми образовалась глубокая морщинка. – Она не могла попасть туда… не могла. – Точнее не Изабеллу, а тот образ, что сохранила моя память. Она такая же, как в момент похорон. Это было последним испытанием в зале иллюзий. Демоница создала вокруг меня такой мир, который не хотелось покидать. Самое правдоподобное видение из всех, что мне приходилось видеть. – Но все же, ты его покинул! – Я убил демона, посягнувшего на ее образ, священным ятаганом, но покоя меня лишает другое. С тех пор как мы вернулись, я неустанно слышу голос Изабеллы – настоящей Изабеллы. Она будто взывает к нам, предостерегает от грядущего, твердит о том, чтоб мы оставили это безумие. Может ты и был прав изначально? Может зря мы все это затеяли? – Разумеется, я был прав, но после того, через что мы прошли поздно отступать назад, – усмехнулся он. – Дань уплачена, души растерзаны. Мы пересекли черту, остается только идти вперед. Что до остального – это лишь иллюзия, обман разума, пытающегося найти укрытие в счастливой памяти о минувшем. К тебе взывает собственный голос. Вопрос в другом: почему твое сознание говорит с тобой голосом Изабеллы? – А вот это уже не твое дело! – прошипел охотник. – Гэбриэл, мы никогда не станем друзьями, но, уважая светлую память сестры, я дам тебе совет, которому последовал сам: отпусти ее. Она умерла, а смерть нельзя обратить вспять. Четыреста лет ее призрак довлел над нами, заставляя заново переживать то, что следовало со временем предать забвению. Позволь ее душе упокоиться в мире, оставь прошлое в прошлом.       Граф пытался дать Ван Хелсингу совет, который дал сам себе. Не всегда получалось ему следовать, потому что пробуждающийся в душе гнев, зачастую поднимал со дна памяти былые обиды столетней давности, а вслед за ними шли воспоминания, от которых нельзя было просто отмахнуться, но он дал себе зарок при входе в Чистилище и изо всех сил старался его исполнить. Хотя одного взгляда на охотника было достаточно, чтобы огонь предательства друга вновь начал жечь его сердце. – Ты сейчас говоришь, как Селин, а точнее говоришь то, что она думает. Только во всем этом плане есть одно но, и тебе оно известно: у таких, как мы, не бывает будущего! Наше будущее – смерть! – Всех, даже бессмертных, ждет одна и та же ночь, мой друг, – до краев наливая пару бокалов, произнес граф, – но это не повод, чтобы лишать себя радостей жизни по пути к ней. В погоне за эфемерными видениями ты можешь упустить то настоящее, что у тебя уже есть, а оно, поверь, стоит не мало. – Откуда такая забота о моей персоне? – глядя ему в глаза, произнес охотник. – А с чего ты решил, что меня волнует твоя судьба? – в тон ему отозвался Дракула. – Селин… – прошипел Ван Хелсинг, глядя на вампира. Он пытался найти связь, которая могла соединить их, но если она и существовала, то была так завуалирована, что ее невозможно было разглядеть. – С чего ты решил опекать ее? – Я тебе все сказал, Гэбриэл, – с явным раздражением прошипел граф. – Я услышал тебя! – откидываясь на спинку кресла, в ответ бросил Ван Хелсинг, всем своим видом давая понять, что душевные излияния окончены. Он и так сказал больше, чем мог себе позволить.       Сколь бы ни был тяжел для них этот разговор и воспоминания, потянувшиеся за ним, он принес каждому из них некую ясность и покой. Дракула огласил приговор: им никогда уже не дано стать друзьями, но нить, связавшая их судьбы столетия назад, не оборвалась и по сей день, сохраняя меж ними холодное понимание и некое подобие мужской солидарности. Гэбриэл мог сказать графу то, что не решился бы открыть Селин или Анне, а выслушав долю ехидства, получить ответ, пусть и не тот, на который рассчитывал, но логичный.       Вопреки ожиданиям охотника, отношения между ними были хоть и прохладными, но вполне приемлемыми. Чувствуя некую зависимость друг от друга, они были вынуждены придерживаться политики терпимости, чему только способствовал потрескивающий в камине огонь, и бурбон, льющийся рекой. Через несколько часов они даже перестали считать бутылки, решив наверстать то, чего были лишены в заточении; то, что по воле судьбы может уже никогда не повториться. Эта атмосфера умиротворяла, и постепенно усталость взяла верх над измученным сознанием. Вскоре тепло камина убаюкало их, и сон, окутавший старых боевых товарищей своим туманным покрывалом, унес их мысли за пределы этого мира, туда, где в царстве Морфея царила приятная нега, и рождались новые мечты.       Время от времени сквозь сон они различали звон часов, звучавший где-то вдалеке, но вдруг громкое восклицание, раздавшееся за спиной, вывело их из забытья, возвращая к кошмарам реальности. – Пора вставать. Ритуал сам себя не проведет, – произнесла Анна. То ли от количества выпитого алкоголя, то ли из-за не желавшего его отпускать ореола сна ее голос показался охотнику колокольным звоном, заставляющим голову раскалываться от пронзительной боли. Мучительная жажда доводила до исступления. Искоса бросив взгляд на вампира, который как ни в чем не бывало стоял подле принцессы, Гэбриэл про себя помянул не только рогатого, но и всех его прихвостней, дав себе зарок больше никогда не пить в компании графа. Налив себе стакан воды, он с блаженством осушил его до дна, следуя за своими товарищами.       Ночь выдалась спокойная и тихая, едва заметное зарево заката еще освещало восточные склоны гор, но серебряная владычица тьмы уже взошла на небесный трон, окруженная десятками звезд, бросавшими тусклый свет на укрытую белесой пеленой землю. Снег приятно хрустел под ногами, нарушая царившую кругом тишину, а легкий ветерок, гуляя меж стройными деревьями, поднимал вверх миллионы снежинок, которые будто блестки сияли в ночи́.       Поравнявшись с вампиром, Ван Хелсинг поймал на себе его издевательскую ухмылку. Уязвленное самолюбие тут же напомнило о себе. – Ты находишь в этом что-то веселое? – сквозь зубы прорычал он. – Ну, мне, по крайней мере, не грустно, – усмехнулся тот. – Парадоксальная штука жизнь: ты вроде ангел, а пьешь, как лошадь. – Что ты туда подмешал? – Исключительные спирты, выдержанные в дубовых бочках, обожженных изнутри. – Ты, очевидно, считаешь себя мастером искрометных ответов? – с долей презрения в голосе произнес охотник. – О, нет, этот титул давно уже принадлежит Оскару Уайльду. Заметь, насильно я в тебя бурбон не вливал. Умение пить – тоже искусство, не каждому дано. – По ночам на дне бутылки, – вмешалась в их разговор Селин, – страдания души пытаются найти облегчение, уныние сменяется весельем, нерешительность – уверенностью, страх – смелостью, но с наступлением утра их место занимает похмелье – верный путь к самоуничтожению. – Хорошо сказано, – усмехнулся граф. – Знаешь в чем твоя проблема, Гэбриэл? Ты не знаешь, когда нужно вовремя остановиться? В пылу сражения не слышишь сигнала к отступлению; в своем глупом упрямстве слепо идешь до конца, не слыша ничего вокруг; даже в любви не брезгуешь грязной игрой и интригами. – Замолчи! – А не то что? Обрушишь на меня гнев Господень? Или в очередной раз вонзишь нож в спину? – забывая о своем собственном совете, произнес он. Сколько бы вампир не старался, а до конца вытравить эмоции у него не получилось, а Чистилище лишь усугубило это. – Хватит! – прошипела Анна, разведя бывших товарищей в разные стороны. – Зачем ты это постоянно делаешь? Прошло больше четырехсот лет! Отпустить прошлое – значит отпустить не только свою ненависть и любовь. Это значит подарить прощение и себе и другим. Только тогда минувшее не будет иметь власти над тобой. Найди в себе силы простить и Валерия, и Гэбриэла, и остальных, кто прямо или косвенно был замешан в тех событиях. – Неужели принцесса решила учить меня жизни? – игривым голосом проговорил он, но вот на лицо вампира легла суровая маска, не предвещавшая ничего хорошего. – Как мы можем победить Мираксиса, если воюем друг с другом? – вампир молчал, и Анна осмелилась продолжить. – Я никогда ничего у тебя не просила, поэтому, надеюсь, ты не откажешь мне в просьбе: найди в себе силы предать былое забвению? – Для тебя это так важно? – подняв бровь, произнес граф. – Да. – Я постараюсь. – Анна удовлетворенно кивнула, и они продолжили свой путь. Вскоре их взгляду открылась небольшая поляна круглой формы. С высоты птичьего полета она была подобна отражению ночных небес: посреди чернеющего леса светился серебряный диск луны.       Сложив огромный костер из лавровых и тисовых ветвей в самом центре поляны, они разожгли огонь. Пламя быстро пожрало сухое дерево, выплевывая в небо клубы едкого серого дыма и распространяя вокруг приятный пряный аромат лавра. По мере того, как костер разгорался, языки пламени золотистым сиянием заполнили собой чуть ли не все небеса, отбрасывая угрожающие тени на окружившие их деревья и обдавая их нестерпимым жаром.       Дракула посмотрел на темное небо, на звезды и убывающую луну, которые периодически застилал несущийся ввысь дым. Любой магический ритуал забирал у проводившего его немало жизненных сил, а порой и более весомую дань, цена которой была непомерна, а потому вампир выжидал, будто испрашивая позволения у небесных светил и вбирая в себя энергию природы. Какую плату возьмут высшие силы за применение столь сильной магии? Что произойдет после того, как ятаган впитает в себя силу богов? Что в последствии делать с такой реликвией? Ответов у него не было. Много чувств перемешалось в нем, но среди них не было того, которое возникает и схватывает горло железными тисками, когда смерть дышит в спину, играет на нервах, но по каким-то неведомым причинам не решается нанести свой удар.       Ухватив ятаган за рукоять, вампир погрузил его в золотисто-красное пламя, несколько раз прочитав заклинание на языке Еноха. Сакральные символы на клинке в мгновение ока вспыхнули голубым сиянием, высекая десятки искр. Произносить слова на канувшем в Лету языке было невероятно сложно, но дело было не только в самой стилистике речи, каждый круг заклинаний требовал от произносившего все больше жизненных сил. Через несколько минут граф почувствовал мучительную слабость, ноги в коленях начали дрожать, а рука едва могла поднять ятаган. Повелительным жестом остановив охотника, кинувшегося его поддержать, вампир произнес уже на родном языке: – Именем света и тьмы, породивших жизнь; властью четырех стихий мироздания, я призываю силы природы: явитесь и наделите силой это лезвие, сотворенное в согласии с древним Знанием. Наделите силой мое заклятие, дабы это оружие, на котором вырезаны руны огня, обрело могущество вселять ужас в сердца всех падших и мятежных, не повинующихся моим приказам, и помогло мне сохранить гармонию добра и зла на чаше весов судьбы. Пусть в решающий момент земля не уйдет у меня из под ног, огонь осветит мой путь, вода очистит мою душу, воздух наполнит мои крылья. Да будет так! – не отводя взгляда от всепоглощающего огня, мужчина подошел к своим товарищам. – Что теперь? – проговорил охотник. – Нужно ждать, – отозвался граф. – Если пламя посинеет, это знак того, что духи подчинились моим требованиям. – А если оно нет? – произнесла Селин. – Поверь, лучше тебе не знать!       Через несколько минут огонь из оранжево-желтого сделался бело-синим, тогда Владислав погрузил лезвие в подготовленную Карлом смесь морской воды и петушиной желчи, после чего плеснул в огонь немного собственной крови, как жертвоприношение призванным духам, а затем произнес: – Именем владыки небесных сфер и властителя преисподней, я отпускаю вас; возвращайтесь в Пустоту, где царит Хаос, и не возвращайтесь до тех пор, пока вас не призовут снова. Прочертив над огнем никому не известный символ, граф затушил костер морской водой, обернув ятаган лоскутом черного шелка. – Все кончилось? – произнесла Анна, подходя к нему. – Все только началось, – усмехнулся мужчина, опираясь на нее. – Нужно возвращаться в замок. Следующей ночью мы выезжаем в Бухарест.       Окинув прощальным взглядом поляну, они медленно побрели по припорошенной снегом тропе. Погруженный в сон лес обещал сохранить в тайне произошедший ночью древний ритуал. Лишь память присутствующих навсегда сохранит в душах это завораживающее и одновременно пугающее зрелище призыва неведомых сил. – Должен заметить, очень странный ритуал, – проговорил послушник, не в силах сдержать своего любопытства. – Никогда не слышал о том, чтобы черная магия вершилась именем Господа. – Это не черная магия, – возразил вампир. – Она древняя и очень сильная. В ее основе лежат силы природы, призванные не уничтожить, а сохранить гармонию между мирами. Нет света без тьмы, а без ошибок — пути к искуплению. К такому согласию пришли Бог и Дьявол, разделяя меж собой власть. Иногда в нашу жизнь вмешиваются силы, которых нам не понять, и что-то бросают на чашу весов, чтобы качнуть их в нужную сторону. Мы называем это судьбой, они – равновесием. Синее пламя ритуального костра – знак того, что высшие силы поддерживают нас в нашем решении, считая, что единство нарушено. – Но это ведь хороший знак? – оживился послушник. – Не обольщайся, – усмехнулся граф, – на этом их поддержка закончится, и всю грязную работу придется делать нам.       Остаток пути они проделали в молчании, и каждый думал о своем, пытаясь представить картины, ожидавшие их в столице. От одной мысли о встрече с Мираксисом, у них по спине пробегал неприятный холодок. К тому времени, когда из-за деревьев начал вырисовываться мрачный силуэт родового замка, уже начало светать. Солнечный диск, разгораясь, налился свежей горячей кровью и окрасил перистые хлопья облаков и туго натянутый небесный шелк багровым цветом, медленно поднимаясь из-за горных вершин, заставляя крыши домов пылать огнем, а вампиров ускорить шаг, чтобы избежать палящих лучей холодного зимнего светила. На западе же, над нетронутыми человеком рощами вековых сосен, небо, еще не успевшее сменить свою бездонную синеву на розоватую гладь, по-прежнему сияло десятками поблекших звезд, среди которых был криво подвешенный блеклый и словно бы выцветший серп луны, желавшей хоть ненадолго встретиться со своим возлюбленным Солнцем, с которым она была разлучена, не имея возможности воссоединиться. – «Таков был закон природы – закон гармонии», – с горечью думала Селин, глядя на небеса. Для нее этот рассвет был символом обреченности, порожденной неизбежностью. Они с Гэбриэлом были созданиями, порожденными враждующими мирами: добром и злом, светом и тьмой, льдом и пламенем. Они были земным воплощением небесных светил: Солнцем и Луной. Влюбленные друг в друга, вынужденные делить одни небеса, бредущие одной тропой, но волею высших сил разлученные бесконечностью, они были вынуждены на мгновения встречаться в часы восхода и заката, коротая вечность в одиночестве. И пока стоит этот мир не дано им воссоединиться, ибо день и ночь разделяют их.