Проклятые вечностью

      Никогда еще Анна не чувствовала себя такой одинокой в стенах отчего дома. Казалось, что даже древний замок, в котором она познала безграничную радость и жгучую боль, в котором провела свои детские годы, восставал против ее новой сущности. Точно так же, как Селин, как Ван Хелсинг, как Дракула, девушка не могла найти себе покоя. Похоже, это стало для каждого из них персональным проклятием, тенью, следовавшей за ними, куда бы они ни направились. Проходя мимо застывших в веках портретов своих предков, принцесса чувствовала на себе их осуждающие взгляды, проникавшие в ее душу и нигде не находила от них спасения. Мать, отец, брат, целые поколения ее семьи, — все будто кричали ей о том, что она предала их память, вверив свою душу и сердце тому, кого поклялась уничтожить.       Вконец устав от этих бесцельных скитаний из комнаты в комнату, Анна решила осесть в кабинете отца, погрузившись в чтение древних свитков, но вскоре ее взгляд наткнулся на небольшую коробку, в которой грудой лежали оплетенные в кожаные переплеты тетради и рукописи. — Очередная находка Карла, — проговорила девушка, взяв одну из тетрадей за увесистый корешок. — Дневники... — прошептала она, перелистав несколько страниц. Прочитав имена предков на кожаных корешках, принцесса поняла, что послушник проделал колоссальную работу, упорядочив эти записи в хронологическом порядке. — Элена, Виктор, Адам, Матиас, Раду, Мария, Милош... и так вплоть до отца и Вэлкана.       Некоторые записи были ей знакомы, а некоторые, напротив, она видела впервые. Неясно было только то, каким чудом монаху удалось их отыскать на покрытых вековой пылью полках библиотеки. В свете недавних событий, эти изыскания охотников на трансильванскую нечисть уже потеряли былую ценность, но все равно подогревали интерес принцессы, а учитывая то, что времени у нее было более чем достаточно, девушка решила приподнять пелену, которая окутывала тайной жизнь многих поколений ее семьи. — Элена была дочерью Дракулы и княгини Елизаветы, — задумчиво проговорила Анна, выхватив дневник, — после рождения сыновей она стала первой охотницей на вампиров, если верить семейным преданиям, но через год без вести пропала в горах на очередной охоте. Не мог же Дракула убить собственную дочь? Или...       Этот вопрос повис в воздухе, оставив вокруг себя ореол таинственности. История Дракулы была им известна лишь из официальных документов, оставленных Валерием Старшим, но что было на самом деле, не знал никто. Было бы не лишним узнать мнение человека, который лично был знаком с основателем их рода. Тем более что высшие силы так любезно предоставили ей такую возможность.       Раскрыв ветхую тетрадь, которая, судя по запаху пыли и плесени, исходившему от страниц, пролежала не в библиотеке, а в каком-то полусыром чулане не одно столетие, девушка уселась в огромное кресло перед камином. Некоторые страницы в дневнике истлели под натиском времени настолько, что практически рассыпались в руках, а некоторые почти невозможно было прочесть из-за расплывшихся от сырости чернил, но Анна с упорством кладоискателя, нашедшего очередную подсказку, вчитывалась в каждую строку, пытаясь построить картину жизни этой таинственной особы, чей образ вдохновлял ее многие годы, ибо она была первой женщиной, которая осмелилась взвалить на себя такую тяжелую ношу, первой охотницей, которая решилась отыскать логово Дракулы, сокрытое в заснеженных горах.       Если бы не время, ее дневник мог бы вполне считаться произведением искусства. Тяжелый для такой книги переплет был сделан из кожи с тисненым фамильным гербом на корешке, по краям шла небольшая окантовка из золотых пластин с растительным орнаментом, но истинной драгоценностью было содержание, ибо его обладательница поместила на пожелтевших от времени страницах свою душу, которую не могла открыть ни одному члену своей семьи. Именно поэтому она сокрыла свой дневник в тайном отделении одного из сундуков с книгами, где его, по чистой случайности, отыскал Карл. Первая запись была сделана в тысяча четыреста восемьдесят первом году и потом продолжались вплоть до ее таинственного исчезновения тремя годами позже, поэтому устроившись поудобней, принцесса погрузилась в чтение.       «Трансильвания, дворец-крепость в Васерии, 1 декабря 1481 года.       Впервые с момента рождения одиночество захлестнуло меня настолько, что я не могу найти спасения даже в объятиях самых близких мне людей, а потому оно вместе с моей болью выливается на эти страницы, будто последний крик отчаяния потерявшейся в сомнениях души. Почти два десятка лет над нашими головами, будто победоносное знамя преисподней, реет проклятие нашего рода, которое мы не в силах сбросить с плеч. Я боюсь... боюсь за деда, который с каждым днем все больше погружается в молчаливые объятия ненависти; боюсь за мужа, который денно и нощно строит планы пленения вампира, который когда-то был моим отцом; я боюсь за сына, который вынужден расти в атмосфере непримиримой розни, которая рано или поздно исковеркает его судьбу. Но к этому страху еще и примешивается страх за душу моего родителя, страх, которым я не могу поделиться ни с одной живой душой, и этот страх лишает меня сна, как незримый палач, следуя за мной.       Святое Писание учит нас тому, что любой человек, даже заблудший в дебрях порока, достоин прощения и искупления. Так почему же никто не верит в то, что тот, кто породил меня, может обрести покой в семейной усыпальнице? Его сослали в Ледяную крепость, заставили пройти сквозь дверь, не имеющую выхода, где он будет вечно влачить свое жалкое существование, предаваясь раскаянию, но где находится эта дверь? Почему мой дед так ревностно хранит эту зловещую тайну? Почему молчит каждый раз, когда я пытаюсь вытащить из чертогов его памяти ответы на вопросы, не дающие мне покоя? Досель мне неизвестно то, почему мой отец выбрал этот путь? Что случилось с ним в тот день, когда Нечистый забрал его душу? И главное, какая тайна окутывает мое рождение?       Столько вопросов, так и не получивших ответов, столько боли, не нашедшей утешения, а виной тому ненависть, прочно поселившаяся в душах, текущая по нашим венам, будто кровь. Она отравила нас, сделала нас слепыми. Внешне мы спокойны, но я точно знаю, что в наших душах пылает ад. Господь, ты видишь всё, ну так взгляни на нас, прислушайся к голосу женщины и матери: в наши сердца заползла змея, имя которой «ненависть». Она пытается превратить нас в судей, но одновременно с этим выносит нам приговор, делая нас несчастными. Ненависть заставила отца проклинать сына, ненависть вынудила сына восстать против отца, ненависть захлестнула нас своим потоком, и теперь я тоже должна встать в ряды бойцов, объявляя войну собственному родителю. Я не желаю мириться с такой судьбой!       Во имя Отца, во имя Сына, во имя Святого Духа, я предрекаю: проклятие угаснет лишь в тот час, когда угаснет ненависть в сердцах!»       Каждая строка этого послания была пропитана такой болью и страхом, что у Анны ком подступил к горлу. Ни разу в жизни девушка не задумывалась над тем, как эта борьба давалась детям Дракулы, ведь они, чтобы смыть с себя печать проклятия, были вынуждены поднять мечи против собственного отца. Теперь же она воочию видела всю глубину этого отчаяния. Элена на страницах дневника говорила почти теми же словами, что и Дракула, только трепещущему женскому сердцу понадобилось куда меньше времени для того, чтобы признаться в том, что всему виной была ненависть, вспыхнувшая между Владиславом и Валерием столетия назад. Перевернув несколько страниц, которые невозможно было прочесть, Анна продолжила:       «Трансильвания. Замок Бран. 21 декабря 1481 года.       Слухи, ставшие с годами легендой о том, кем был мой отец, я узнала от своей кормилицы, а она, в свою очередь, от одного конюха, жившего при дворе еще до того, как великий господарь Трансильвании принял бессмертие. О его жизни известно немногое, а в стенах замка даже запрещено произносить его имя, а потому я по крупицам годами собирала эти знания в окрестных деревнях, расспрашивая местный люд о короткой, но достаточно кровавой эпохе правления Владислава Дракулы.       Узнать довелось немного. Хоть мой отец и жесток был при жизни, но простой народ его почитал. Ленивых и непокорных крестьян строго наказывал, а к тем, кто служил ему верой и правдой, был добр и щедр. Во времена его господства ни обмана, ни воровства в его землях не бывало, ибо каждый боялся его гнева и страшного кровавого суда.       Железной рукой он правил в Трансильвании: сурово карал тех, кто сеял смуту в его землях. В те дни говорили, что можно золото на дороге выбросить — никто забрать не посмеет, ибо осмелившийся на чужое глаз положить рисковал не только слепым остаться, но и жизнь свою потерять. Почитали Дракулу и за справедливое отношение к крестьянам, и за подати умеренные, и за храбрость в битвах против неверных мусульман, что пытались через его владения к центру Европы пробраться. Бесстрашным и умелым воином он был, а оттого страшились его дворяне, желая трон отдать тому, кем управлять проще.       Но наступил тот час, когда отправился он в свою последнюю битву против турок-мусульман и погиб от руки переметнувшегося к врагам воина. Слухами земля множится, никто не знал того, что на самом деле произошло в тот час, но говорили, что в момент смерти его небо расчертила огромная молния, будто разделяя мир на части, отделяя его дух от остальных.       По словам моей кормилицы, Дьявол в тот час лично явился за его душой, но вот забрать ее не смог, ибо святая кровь в нем текла, не было ему места среди падших, покуда кровь эта мраком ночи и отречением от Всевышнего не осквернена». — Святая кровь... — задумчиво повторила Анна, и в этот момент ее будто осенило, мозаика сложилась в единое полотно, в котором по-прежнему не хватало фрагментов, но это ничуть не мешало ей разглядеть общую картину. Полотно внутри стены, где говорилось о том, что лишь оборотень может убить Дракулу, пророчество на свитке о том, что свершить это деяние может лишь Левая рука Господа и кровавое братание. В венах Дракулы текла святая кровь Ван Хелсинга, именно она не дала ему отправиться в обитель падших. Сам того не понимая, охотник защитил своего друга от адского пламени, в которое желал его отправить и косвенно спровоцировал эту ужасающую сделку. Если бы не это обстоятельство, путь в огненную Геенну был для графа заказан. Поистине судьба была злодейкой. Безусловно, случившееся было вызвано рядом пугающих совпадений, но это было одной из причин. Что ж, Дьявол всегда сам выбирал души, которые желал купить, и никогда не обращал внимания на тех, кто униженно выставлял себя на продажу, а продавать себя за гроши Дракула явно не собирался. Если решил играть, то надо всегда идти ва-банк! Такова была его натура, наверное, именно этим вампир и сумел покорить ее сердце. Перевернув страницу, девушка продолжила читать.       «А потому, желая заполучить его душу, Дьявол предложил Дракуле сделку, а тот, руководствуясь тщеславием и жаждой власти ее принял, но сердце мое неустанно твердит о том, что тому была еще и иная причина, ибо слишком уж рьяно мой дед хранит эти тайны. И пообещал ему Дьявол: если будет вампир пить кровь людскую, то станет бессмертным и сможет завершить свои смертные деяния, и власть его не кончится, покуда этот мир стоит или покуда смерть за ним повторно не придет. Потому Дракула смерть так легко и принял. Знал, что скоро поднимется из могилы. Сколько в этих преданиях правды, а сколько вымысла, судить не берусь, но так оно и случилось. Мой отец получил бессмертие, а мой дед с помощью Ватикана сумел заточить его в ледяную тюрьму, но, как все твердят, такую силу не дано удерживать долго, ибо стихия все равно вырвется свободу».       Эту легенду Анна слышала, но за четыреста лет она обросла многочисленными домыслами и переродилась почти до неузнаваемости. Следующая запись была датирована двадцать пятым декабря и была достаточно короткой, написанной скорым, практически нечитаемым почерком. — Видимо, сделана в спешке, — проговорила принцесса, пытаясь разделить несколько слипшихся страниц, но вскоре оставила эту затею, решив, что вернется к ним после того, как дочитает повествование до конца.       «Какая тишина. Часовые на сторожевой башне словно растворились в ней. Только огонь трещит в очаге, да поскрипывает мое перо. Одного взгляда за окно достаточно, чтобы понять: скоро выпадет снег. Похолодало, небо затянули свинцовые тучи, закрывая солнце, а воздух жжется так, словно из него вот-вот вырвется молния. Давно здесь не было такой суровой зимы. Дед неустанно твердит о том, что это дурное предзнаменование, пугая малышей, которые и без того напуганы случившимися событиями.       Из деревни, что невдалеке от замка, начали пропадать люди. Такого раньше не бывало! Отряды неустанно прочесывают окрестные леса, но искать в них преступника все равно, что искать иголку в стогу сена. Все бы ничего, но это так взволновало Валерия, что он с моим мужем несколько часов не покидал своего кабинета, а после, облаченные в боевые доспехи, они уехали в сопровождении небольшой группы людей. Благо, вылазка оказалась недолгой, и вскоре они вернулись невредимые, но на лица их легла маска ужаса, которую я никак не могу приподнять».       Не нужно было быть провидцем, чтобы понять то, что произошло. Видимо, за двадцать лет Дракула сумел найти способ вырваться из ледяного плена и вернулся в родные края, чтобы отомстить своим обидчикам, а для мести нужны были силы. Это был действительно замкнутый круг: ненависть породила желание мстить, а свершенная месть порождала ненависть.       «Трансильвания. Замок в Васерии. Канун Нового Года.       Наконец-то, к собственному горю, мне удалось сбросить с Матиаша печать молчания, и он открыл мне свои подозрения касательно исчезновения людей. Я всегда боялась и желала увидеть своего отца, несмотря на все усилия деда, я так и не сумела возненавидеть его по-настоящему, но теперь, когда его черные крылья накрывают своей тенью наш замок, я не могу смирить в своей душе страх.       Раньше в моих глазах он был лишь эфемерной угрозой, ожившим преданием, в которое я отказывалась верить, но теперь он реален. Каждую неделю мы находим красноречивые подтверждения его возвращения. Исчезают люди, а потом их изувеченные и обескровленные тела находят выброшенными у близлежащих деревень.       Валерий и Матиаш готовятся к войне, а я... я до сих пор не могу поверить в то, что мой отец мог стать причиной этих зверств».       В это Анна как раз-таки верила. Теперь она не понаслышке знала о том, сколь нестерпимым может быть голод бессмертных. Он опьянял, кружил голову, лишал воли. Она до сих пор не могла его контролировать, ибо жажда была сильнее ее. Перевернув еще несколько страниц с выцветшими чернилами, девушка продолжила:       «Трансильвания. 10 января 1482 года.       За последние дни здоровье деда заметно ухудшилось. Нескончаемые ночи поиска, и дни, проведенные за чтением древних свитков, оставили печать на и без того ослабшем организме. Ноги его подкосила неведомая хворь, а душу сковало отчаянием. Все чаще он твердит о том, что не может умереть, не выполнив свой долг, что тайны множатся во мраке, но каждый раз, когда я прошу его пролить лучик света на жизнь и смерть моего отца, он отвечает упорным молчанием, и это меня беспокоит.       Что за тайна может оставить такую пропасть между отцом и сыном? О, как бы я хотела хотя бы раз в жизни увидеть собственного отца! Все твердят мне о том, что мой долг подарить ему смерть, но как можно поступить подобным образом с тем, кто подарил мне жизнь?       Дед неустанно повторяет то, что он разрушил нашу семью, что он стал причиной смерти моей матери, что он отрекся от Бога и этим накликал на семью гнев небес. Но упорное нежелание Валерия говорить, заставляет меня усомниться в его словах. Глядя на исторические документы, я вижу, что он делал большие пожертвования церковным приходам, строил монастыри, наделял их привилегиями и землями. Разве мог такой человек просто так отринуть веру в Создателя. Что-то тут не чисто, и я обязательно узнаю истинную причину!»       Это чтение захватывало Анну все больше и больше. Элена задавала те же вопросы, которые терзали и ее собственную душу, но девушка никак не могла решиться на откровенный разговор с Дракулой, а точнее, Дракула упорно не желал развеять таинственный туман, окружавший причину его обращения. Поэтому больше всего сейчас принцесса боялась того, что ответ на этот вопрос сокроют размытые чернила.       «Трансильвания. 18 января 1482 года.       Таинственные убийства продолжаются. Вчера пропали двое крестьян из деревни, ушедшие в лес на охоту. С каждым днем все сильнее паника окутывает сердца. Люди боятся покидать свои дома, даже торговые караваны, заезжавшие сюда, остановились. Горы и снега будто отрезали нас от мира, заперев в клетке с неведомым ужасом, который до сих пор не явил свою личину.       Валерий все так же молчалив и сильнее ослабел. Не на шутку мы начинаем опасаться худшего. Сегодня я застала его за сжиганием старых бумаг и писем. Все больше его поведение напоминает поведение безумного алхимика, который опасается попасть в лапы инквизиции, а потому сжигает все следы своей былой деятельности. Боюсь, что теперь мы никогда не узнаем о том, какая истина хранилась на этих страницах». — И я многое отдала бы за то, чтобы узнать эту тайну, — прошептала Анна. Раньше ей казалось, что все бумаги, хранившие на своих страницах столь желанные для всех потомков Дракулы сведения, были уничтожены тленом веков, но все оказалось намного проще: не время, а человек уничтожил память о собственном ребенке, оставив по большей части написанные после его смерти документы и предания собственного авторства, передающиеся из уст в уста. Безусловно, Дракула был кровожадным тираном, но и он имел право на то, чтобы его история была рассказана, ибо даже в самой глубокой тьме всегда затаен лучик света. Даже темное небо освещается звездами, так почему собственный отец с таким упорством насаждал культ ненависти к нелюбимому отроку? О, как она рассчитывала на то, что найдет этот ответ в дневнике своей прародительницы. Следующая запись была сделана лишь спустя полгода после предыдущей:       «Трансильвания. Замок Бран, 5 июня 1482 года.       За все это время я не написала ни строчки. Валерий умер! Неизвестная хворь и угрызения совести преждевременно унесли его душу в иной мир, и еженощно я молюсь за то, чтобы его мятежный дух нашел успокоение и прощение.       Смерть деда подкосила и ослабила меня. Все чаще я думаю о людях, которые навсегда покинули этот мир: о своих дорогих родителях, о Валерии, о другом своем брате, умершем в детстве. И конечно же, о моей милой, безвозвратно потерянной сестре, чье существование и смерть были сокрыты от меня все эти годы. Иногда я даже думаю о тех несчастных, чьими костьми и черепами набиты горные пещеры и заполнены окрестные леса. Куда ни повернись — на всем лежит отпечаток смерти и страданий! Воистину это проклятие не только нашего рода, но и наших земель. Эти мысли переполняют мои разум и сердце, отчего омут бездонного отчаяния все глубже затягивает меня. Это похоже на пытку, которая в любой момент может привести не только к смерти тела, но и души. Но не только это омрачает мой разум и душу. Теперь желание увидеть моего отца переполняет все мое существо, оно преследует меня, как наваждение, от которого я не могу скрыться и виной тому предсмертное письмо моего дорогого деда.       Все эти месяцы я провела у его постели, надеясь на то, что божья благодать снизойдет на него, но, видимо, Всевышний окончательно решил забрать его, а Валерий даже не пытался бороться. По-прежнему на его устах лежала печать молчания, за которой скрывались ответы на мои вопросы, и сломить ее я не могла. Все чаще лихорадочный бред завладевал его разумом, и он в агонии начинал метаться по кровати, произнося лишь два имени, которые, очевидно, не давали ему погрузиться в спокойный сон, как два палача, преследуя его в ночи́. Это было имя моего отца и таинственной Изабеллы, о которой он отказывался говорить, когда сознание возвращалось к нему. Порой он выкрикивал в их адрес жгучие проклятия, а порой заливался слезами, прося о прощении. В эти мгновения смотреть на старика становилось невозможно, и сердце разрывалось от отчаяния». — Изабелла — таинственная возлюбленная Дракулы, но какое отношение она имела ко всему этому? — задумчиво произнесла Анна, возвращая взгляд к пожелтевшим страницам.       «Это было настоящим кошмаром! До сих пор я вижу перед глазами его испещрённое морщинами, землистое и обрюзгшее лицо, впалые, потерявшие свой цвет и блеск глаза и искаженный в предсмертной судороге рот. В последние дни жизни он скорее напоминал скелет, обтянутый кожей, чем живого человека, но так и не решился раскрыть своих тайн. Даже последняя исповедь, которую я отважилась подслушать, не сняла с его губ этой печати. О, Боже, что за тайну можно так ревностно хранить, находясь на смертном одре?       В третьем часу ночи меня разбудил слуга, сообщивший, что дед желает меня увидеть. Зная, какое жуткое зрелище меня ожидает в его покоях я, к своему стыду, никак не могла заставить себя ускорить шаг, сознательно заставляя умирающего ждать. Каждый шаг давался мне все с большим трудом, а дойдя до двери его опочивальни, я и вовсе остановилась, не решаясь переступить порог, где властвовала смерть. Это было поистине устрашающе, ибо ее запах ощущался даже на расстоянии, а войдя внутрь, я едва не потеряла сознания от духоты, запаха микстур и тлетворного смрада, исходившего от умирающего тела. — Элена, моя дорогая, подойди ко мне! — прошептал он, протянув мне навстречу свою костлявую руку, на которой буквально за день выросли длинные желтоватые ногти, внушавшие не деланное отвращение.       Не в силах противостоять последней воле умирающего, я приняла протянутую ладонь и села на угол кровати, ожидая того, что поведает мне человек, заменивший мне мать и отца, взрастивший меня и воспитавший, вливший в мои вены свою кровь, а в разум знания, научивший меня всему, что я умею, но он молчал. Лишь влажные хрипы и душивший его кашель нарушали тишину, которая с каждым часом становилась все более невыносимой. — Дедушка, — не выдержала я, — много раз я спрашивала тебя о том, что произошло в ночь смерти и перерождения моего отца, а так же в день гибели моей матери. Прошу, не оставляй меня в неведении.       В этот момент он обратил на меня такой взгляд, которым могут только старики смотреть на мир. Я понимала, что в этот миг решалось многое, но вот в его глазах не было той решимости, которая бывает в глазах тех, кто готов уйти в мир иной, унося с собой все свои секреты. — Пообещай мне... — прохрипел он, коснувшись дрожащей рукой моей щеки. — Что? — не расслышав его слов, переспросила я, чувствуя, как в моей душе с новым пламенем разжигается надежда. — Пообещай мне что, несмотря ни на что, ты сделаешь все, чтобы убить его! Поклянись мне так, как сделал это твой муж! — Он мой отец, как же я могу... — Поклянись, — вцепившись в мою руку с такой силой, которую никак не ожидаешь встретить у умирающего, проскрежетал он с таким огнем в глазах, что я невольно отшатнулась. Я даже представить себе не могла, что можно так ненавидеть собственного сына. — Поклянитесь, что закончите то, что не смог закончить немощный старик.       В то мгновение ненависть в его глазах сменилась горькими рыданиями. Я даже представить не могла, что его душа так изнывала и томилась от секретов, которые он столько лет хранил в своем сердце. Но каких только обещаний не дашь на смертельном одре, чтобы облегчить путь умирающему человеку. — Хорошо, — едва слышно кивнула я. — Тогда ты достойна узнать истину, — проговорил он, указывая пальцем на небольшую шкатулку, стоявшую подле его ложа. Открыв ее, я увидела конверт, скрепленный гербовой печатью, и уже собиралась вскрыть, когда услышала хрипящий, почти булькающий голос деда: — Только после моей смерти.       Любопытство жгло меня каленым железом, мыслями я уже давно унеслась к злосчастному письму, гадая о том, какие тайны хранит эта хрупкая бумага. Но я ждала почти двадцать лет, могу подождать и еще несколько часов, потому как вскоре состояние старика ухудшилось настолько, что он уже не мог отличить дня от ночи. Но хуже и страшнее всего была его предсмертная агония, с которой вернулся бред. Находясь в руках смерти, он продолжал взывать к отцу, проклиная его и тут же моля о прощении. Дед уходил долго, мучительно, с именем Владислава на устах, повторяя его, как заученную молитву, но к утру его не стало. Первые лучи солнца развеяли ночное безумие, и, последним взглядом обведя комнату, он испустил дух.       Не помня себя от горя, я кинулась к нему с таким отчаянным рвением, будто мои слезы могли повернуть время вспять, остановить смерть, уносившую несчастного в неизвестность. Хотя нет, хуже, она уносила его душу во мрак чистилища, где он будет ожидать исполнения наших клятв.       Дойдя до комнаты, я первым делом решила прочитать письмо, которое не давало мне покоя все эти часы. Сорвав печать, я словно помешанная, ухватилась за выведенные строки, жадно впитывая в себя каждое слово, но еще не зная того, какое потрясение меня постигнет тогда, когда я дочитаю до конца».       Быстро выхватив конверт, вложенный между страниц, Анна начала читать строки, выведенные рукой своего прародителя с не меньшей жадностью, чем делала это Элена столетия назад. Было что-то воистину безумное в этой тяге к истине, а точнее в желании удовлетворить мучившее ее любопытство.       «Моя возлюбленная Элена, драгоценная внучка, свет, освещавший мою жизнь с тех пор, как я шагнул во тьму!       Если ты читаешь эти строки, значит, мой грешный дух уже унесся в чертоги неизвестности, которые открывает для нас смерть, но знай, что ухожу я с тяжелой душой и неспокойным сердцем. Но все же, я не могу уйти, не поведав тебе тайну, которую я не в силах унести с собой в могилу. Многие годы она тяжелым бременем позора лежала на моих плечах, теперь же, я передаю ее тебе, искренне надеясь на то, что твой дух окажется сильнее моего и сможет сохранить ее от остальных, ибо эта истина — позор для всего нашего рода, который мы обязаны сокрыть и, как прах, развеять по ветру.       А истина эта в том, мое дитя, что когда-то у меня была дочь, зачатая во грехе и во грехе покинувшая этот мир. И ее имя Изабелла. Я был слишком малодушен, слишком хранил честь нашего рода, а потому не смог уравнять ее с остальными детьми, сокрыв тайну ее рождения от всех. И это было самой большой ошибкой в моей жизни, ибо столь ценный цветок не смог оставить равнодушным даже моего сына, насильно взявшего ее, втянувшего это невинное создание в смертельный грех прелюбодеяния.       Влад нарушил мой зарок, он увез мое возлюбленное дитя, он осквернил ее тело своими прикосновениями, а она, по воле злого рока, понесла от него в первую же ночь. Это был позор, несмываемым пятном упавший на нашу честь. Тогда я был вынужден разлучить их, кровью смывая этот грех. Мой сын был выслан на дальние рубежи, где должен был принять смерть от меча в бою, либо от кинжала в спину, а дочь... моя возлюбленная дочь... Я решил перевести ее в дальний монастырь, где бы она приняла постриг и до конца дней замаливала свои грехи.       За любой грех мы платим жизнью, но кровью заплатил не только мой сын, но и дочь, до срока разрешившись от бремени и уйдя в мир иной от родильной горячки. И я, я заставивший ее проделать этот долгий и опасный путь, был тому виной. Я убил свою дорогую Изабеллу, но не в этом грехе я буду тебе признаваться.       Я подослал к своему сыну убийцу, поведав эту историю позорного падения наследника нашей династии его лучшему другу, который взялся отомстить за поруганную честь моей дочери, но и этот грех меня не тяготит. О, знала бы ты, сколь велика моя ненависть и боль, не посмела бы осуждать меня за это, ибо никакая любовь, даже самая пылкая не должна бросать тень на честь семьи, а он...он осмелился просить Святой Престол о разводе, чтобы жить во грехе с собственной сестрой. Как...как отцу вынести такое бремя?!       На моих плечах лежит куда более ужасная тайна, настолько ужасная, что я взял на себя самый страшный из грехов. Я убил невинных людей, знавших о ней! Судьба сыграла с нами злую шутку. Лежавшая на сносях княгиня Елизавета разрешилась мертвым ребенком, поставив под угрозу продолжение нашего рода, тогда я решил поменять детей, выдав мертворожденного ребенка за ребенка почившей Изабеллы, а ее детей забрал на воспитание к себе, сообщив всем, что княгиня произвела на свет близнецов. Это был великий грех, который я никогда не смогу смыть со своей души, но на этом история не заканчивается.       Назревала война, война великая по своей сути, но скрытая от глаз непосвященных, война между светом и тьмой, между людьми, оборотнями и вампирами. Желая уберечь свою семью, будущее которой текло в жилах каждого из наследников, я решил отправить вас в разные уголки страны, укрыть от всего ужаса, который окружал нас. Я хотел уберечь Вас от Вашего отца, а потому ты отправилась в замок в Бухаресте, мой внук в замок Бран, а Маргарета, твоя сестра-близнец, вместе с Елизаветой направилась в ее наследные владения в Венгрии, но по дороге произошло непоправимое.       Карета, двигавшаяся через Трансильванские леса, не успела в срок добраться до ближайшего поселения и попала в засаду оборотней. Это была кровавая резня, унесшая жизни эскорта, княгини и твоей маленькой сестры. Когда несколькими днями позже мы нашли их изувеченные этими нелюдями тела, нам некого было спасать. Все они пали в неравной схватке с этим зверьём.       Вскоре судьба явила нам новые испытания, и, не успев закончить траур по Елизавете и Маргарете, мы похоронили твоего брата, скончавшегося от холеры месяцем позже. Проклятие существует, и оно неотступно следует за нами, и, лишь убив того, кто навлек на нашу семью подобные несчастья, мы сможем искупить вину, а наши души обретут покой. Поэтому тебе, единственному лучику света, разгоняющему мрак нас окруживший, во имя спасения собственных детей я завещаю выполнить эту богоугодную миссию и сохранить эту ужасную тайну.       Любящий тебя, Валерий».       Прочитанное ввергло Анну в такой шок, что она никак не могла найти в себе силы вернуться к дневнику. Всю жизнь она считала себя потомком древних князей, а оказывается, весь ее род идет от кровосмесительной связи брата и сестры, причем связь эта была насильственная и порочная. Они были нечисты с самого начала, а потому оказались прокляты Богом, и всему виной была эта грешная страсть. Вот она, истинная причина этой розни и этой ненависти. Вот почему Дракула всегда пытался увести этот разговор в сторону, когда она желала расспросить его о прошлом.       Немного придя в себя, Анна вновь обратилась к дневнику, пытаясь проникнуть в душу Элены, которой было намного сложнее принять эту истину. Ведь принцессу с Дракулой разделяли четыреста лет, разбавивших кровь в венах настолько, что даже самый чуткий вампир не почувствует их родства, а Элена была его дочерью, которая, к тому же, не испытывала ни малейшего желания воевать со своим родителем. Ее боль была куда сильнее, а долг давил на ее плечи куда большим грузом, поэтому, перевернув страницу, девушка возвратилась к чтению, с душевным трепетом вникая в каждое слово.       «Несколько дней я не могла прийти в себя после прочитанного. Это было невыносимо, всю жизнь я считала своей матерью княгиню Елизавету, а теперь весь мир перевернулся, а прежние убеждения развеялись в прах. Какая-то часть меня до сих пор отказывается признать эту истину, а другая разрывается от боли. Теперь я познала истинный ужас, ужас, который охватывает человека в час, когда он должен сделать свой выбор.       Любой, кто горел в испепеляющем пламени любви, поймет моего отца, поймет его поступок, хотя вторая половина души, будет осуждать его. Это происходит и со мной. Порой я задаюсь вопросом о том, смогла бы я отказаться от своего возлюбленного мужа, узнав о том, что мы с ним кровная родня. И понимаю, что не смогу, точно так же, как не смог он, но отец пошел в своем решении до конца, не сумев простить Валерия за обман и убийство любимой, он вампиром вернулся в этот мир. Его глаза также застилает ненависть, а душу — мрак, который тот заливает кровью. Такая трагедия не может вызывать ненависть, она вызывает лишь боль, безысходность и страх».       О, как права была Элена, как мудра была, несмотря на то, что в тот момент прожила столько же зим, сколько прожила Анна, но сколько было милосердия, добра в этой женщине. В ней не горел тот огонь, который она часто замечала в душе Дракулы, в ней не было того пламени, который жил в душе Анны, характер она явно забрала у своей матери. Теперь-то принцесса знала о том, кто такая Изабелла, и оттого сердце у нее сжималось в невидимых тисках, готовое в любой момент вырваться на свободу неконтролируемым рыданием.       Бегло просмотрев еще несколько страниц, на которых Элена описывала свои душевные муки, сомнения и свои страхи, принцесса остановилась на записях, сделанных спустя несколько месяцев после описываемых событий.       «Трансильвания. Родовой замок в Васерии. 2 сентября 1482 года.       Все мои уговоры оказались напрасны. Следуя данной клятве, мой муж вместе с отрядом добровольцев решил найти логово Дракулы и уничтожить вампира, держащего в страхе все окрестные селения. Удел мужчин — война, а женщин — ожидание, но что может быть страшнее дурных предчувствий, рождающих в сознании пугающие ведения? Я вижу приближение крушения, я боюсь той жизни, что нас ждет. Я боюсь лжи, предательства и лицемерия. Я боюсь навеки потерять тех, кто завладел моим сердцем».       «Трансильвания. Замок Поенари. Запись сделана на берегу Арджеша. 14 сентября 1482 года.       Оседлав черных коней, мы с мужем выехали из крепости и поскакали в Поенари, именно оттуда он планировал начать свое опасное предприятие, ибо в документах из Ватикана говорилось, что это убежище находилось высоко во льдах, а оттуда было проще всего добраться отрогов гор. Вначале наш путь пролегал вдоль берега Арджеша, затем мы въехали в лес, где стволы и ветви лиственных деревьев перемежались с зеленой хвоей сосен. В воздухе пахло дымом и приближающейся грозой. — Дальше мы поедем одни, — проговорил мой возлюбленный супруг и, поцеловав меня в лоб, вместе с отрядом направился в горы.       Сидеть в стенах крепости было невыносимо, а потому я позволила себе прогуляться вдоль берега реки, наслаждаясь горным пейзажем. Было в этом что-то завораживающее, притягательное, почти мистическое, что-то, чему я никак не могла сопротивляться. Расположившись на каменистом шлейфе у самой реки, несколько часов я наблюдала за плеском воды, пока, наконец, эта молчаливая задумчивость не прервалась откровением, посланным с небес. Я увидела путь к спасению и этим спасением была любовь. Только она могла растопить лед, сковавший мертвое сердце моего отца, только она могла снять это проклятие, только она могла простить... Только та, в чьих жилах течет моя кровь, подарит нам освобождение, ибо она сумеет сделать то, что не смогу я — спасти его душу или последовать за ним в огонь!»       Перевернув еще несколько страниц, Анна прочитала последнюю запись, от которой мурашки побежали по ее коже.       «Трансильвания, Родовой замок в Васерии. 5 января 1483 год.       Он погиб. Мой возлюбленный супруг, жизнь моя, моя душа. Он погиб не от болезни, не от предательства, а от руки чудовища, которое когда-то носило личину моего отца. Много месяцев я ждала его возвращения, но ко мне вернулись лишь его останки в мраморном гробу. Нет больше горя для дочери, нет тяжелее доли для человека, чем подписать смертный приговор своим родным. К этому меня готовили с рождения, к этому вела меня судьба, и я покорилась. Отныне за спиной я оставляю сомнения и жалость, ибо впереди нас ждет война!»       Дневник этой женщины был, по сути, зеркалом, отражавшим жизнь каждого представителя ее рода. Это был действительно замкнутый круг, в котором были заперты их души. И ведь никто из них не рождался с ненавистью в сердце, никто из них не мечтал посвятить свою жизнь мести и борьбе с вампиром. Поколениями эти чувства и желания насаждались им старшими представителями рода. Эта ненависть передавалась от отца к сыну, усваивалась младенцами вместе с молоком матери. Дракула был прав, они не делали выбор, он был сделан за них столетия назад! Все представители ее рода проходили по одному и тому же пути и погибали не от руки вампира, хотя, безусловно, он был к этому причастен, но убивала их собственная ненависть, уничтожившая их души задолго до того, как граф дарил смерть их бренной оболочке. Однако на этом история не заканчивалась: вслед за отцами на путь мести вставали их дети и так было столетиями... Возможно, Анна была первой, кто сошел с этой дороги, избрав тот же путь, что и ненавидимый всеми предшественник, который оставался жив, несмотря на ненависть, веками копившуюся в его сердце... но почему? Почему ненависть, уничтожившая всю ее семью, не уничтожила сам источник этого зла? Это было для нее загадкой.       Еще раз перелистав дневник, принцесса вспомнила про несколько склеенных страниц. Тогда ее любопытство было похоже на натянутую тетиву, грозя в любой момент оборваться, но сейчас, зная правду, она могла позволить себе каплю терпения, аккуратно отделяя друг от друга пожелтевшие листы, вчитываясь в короткие пометки и небольшие иллюстрации, пока, будто громом пораженная, не замерла на месте, всматриваясь в карандашный набросок юной девушки, глядевшей на нее со страницы дневника. — Быть этого не может! — едва шевеля губами, прошептала Анна, не в силах отвести взгляд в сторону.       Это был автопортрет Элены, датированный 1482 годом. В семейных архивах не сохранилось ни одного прижизненного портрета дочери Дракулы, а те, что были написаны после ее смерти, представляли девушку совсем в ином свете, поэтому теперь, глядя на нее теми глазами, которыми родоначальница видела сама себя, Анна не могла сдержать мелкой дрожи, колотившей её сердце и игравшей волнующую мелодию на струнах трепещущей души.       Несколько лет назад она, умыкнув у брата пару современных томов, бегло ознакомилась с теорией Дарвина о наследственности и с генетическими закономерностями Менделя, но в тот момент не придала им никакого значения, считая, что наследственные признаки не могут пройти сквозь века. Как бы ни сильна была кровь основателей рода, такая последовательность казалась ей невозможной. Теперь же, будто в зеркало глядя на старый портрет, она не могла отрицать того сходства, которое уже имела возможность воочию наблюдать несколько дней назад. За исключением несущественных различий, в Элене она видела собственное отражение, а это привело ее к не менее пугающей догадке, которая при всей своей очевидности, будто обдала ее холодной водой. — Селин... — прошептала она, проведя пальцем по портрету. — А что если малышка Маргарета не погибла вместе с матерью, что если ее спасли, а после обратили... Выходит, что дочь Дракулы жива.       Эта догадка ножом полоснула ее сердце, заставив слезы кровавой пеленой выступить на глазах. Из молчаливого созерцания девушку вывели раздавшиеся в глубине коридора шаги. Поспешно засунув под корсет письмо Валерия, Анна захлопнула дневник, пытаясь взять себя в руки. Секундой спустя в дверях кабинета показались явно взвинченные вампир и охотник, напряжение между которыми можно было резать ножом. — Что случилось? — проговорил Дракула, бросив взгляд на стопку книг, лежавшую на столе, и на принцессу, которую по-прежнему била мелкая дрожь. — «Знал ли он правду о том, кем была его дочь? Судя по его отношению и недоверию — не знал!» — пронеслось у Анны в голове в эту секунду.       О, как бы она хотела сейчас ответить на его вопрос, как бы хотела поделиться с ним своей тревогой, но слова комом встали у нее поперек горла, так и не облачившись в связную речь. Нет! Он не знал, она искренне хотела верить в это, а потому и не могла ему об этом сказать, ибо даже представить не могла, как поступит вампир, узнав тайну, ради сохранения которой их общий предок не побоялся умертвить большую часть своей прислуги и собственных детей. Зная крутой нрав Дракулы, она даже боялась помыслить о том, какой ураган вырвется наружу, посмей она высказать ему свою догадку. А может, к этим опасениям примешивался женский страх, ибо сейчас она ощутимо чувствовала призрак Изабеллы, вставший между ними.       Молчание явно затянулось, лишь треск догоравших в камине поленьев и тихий плач восковых свечей, заливающих своими слезами не только серебряные подставки, но и столешницу из резного дерева, нарушали тишину. Пляшущий свет бросал тяжелые тени на их лица, а оттого зрелище и обстановка становились еще невыносимее. — Это правда? — собравшись с мыслями, произнесла принцесса. — Что правда? — непонимающе спросил он, хотя по незримой связи, соединивший их, вампир чувствовал растущее в душе девушки негодование, он даже смутно ощущал причину ее волнения, но, однажды решив не проникать в ее разум без крайней необходимости, Дракула застыл в ожидании, глядя на свою возлюбленную глубокими синими глазами. — Правда что ты и Изабелла были родными братом и сестрой?! — срывающимся голосом проговорила Анна. — Единокровными, если быть точнее, — с глубоким вдохом проговорил граф, только несколько минут назад он сумел успокоить собственный разум, воскрешавший в его памяти образы из прошлого, а теперь был вынужден в очередной раз пройти по этому пугающему маршруту, повторяя Анне то, что только недавно сказал Ван Хелсингу. — Она была твоей сестрой! — с негодованием произнесла Анна. — Вся Европа тогда состояла в родстве, если уж быть до конца откровенным. — Дядья женились на своих племянницах, двоюродных братьев выдавали за сестер. Общеизвестная практика! — Но не родных! — Клеопатра была замужем за собственным братом, а Маргарита Валуа к тринадцати годам уже успела затащить в свою кровать троих братьев и кузена, — невозмутимо проговорил он. — Я не хочу говорить о тех событиях, которые сокрыты тленом веков. Некоторые истины лучше не поднимать из омута памяти. — Но если завеса тайны приоткрыта — молчание тоже не выход! — не унималась принцесса, в этот раз решившая идти до конца. — Однако удивлен, откуда ты об этом узнала? Я думал, что наш предок сделал все, чтобы сокрыть эту тайну, позорящую наш род, — с привычными нотками надменности в голосе проговорил граф. — Дневник Элены, твоей дочери... — отозвалась Анна, указывая взглядом на кожаный переплет тетради, лежавшей на столе. — Всегда считал, что чтение женщину до добра не доведет, — усмехнулся Влад, а после более серьезно добавил, повернувшись к Ван Хелсингу: — Оставь нас на несколько минут. — Я бы предпочел остаться, в конце концов, это касается и меня, — заметил охотник. — То, что тебя касалось, ты уже узнал! — резко повернувшись, отозвался граф. — Ну, так ты меня прогони! — с вызовом бросил он, отведя полы длинного плаща и сомкнув руку на револьвере. — Не используя своих магических штучек... рискнешь бросить мне вызов как мужчина? Не скрываясь за силой, дарованной тебе падшими... — Ты забываешься, — ухватив его за грудки, прошипел вампир, но охотник тут же парировал атаку, перехватив его запястье. Со стороны эти двое больше походили на двух древних исполинов из оживших легенд, готовых перегрызть друг другу глотки, чем на людей, в чьем образе они сейчас предстали перед растерянной девушкой. — Всего несколько минут, он не заговорит, пока ты здесь, — коснувшись ледяной рукой запястья Ван Хелсинга, проговорила принцесса. В этом изумрудном взгляде было столько скрытой мольбы, что охотник не смог ему противостоять. В который раз он убедился в том, что истинной силой женщины была ее слабость. Ну и, разумеется, слезы, которым не мог противостоять ни один мужчина, у которого было сердце и душа, а особенно, если эта душа трепетала от каждого прикосновения нежной руки. — Хорошо, — совладав со своим гневом, прошипел охотник. — Я подожду в зале.       В ответ Анна лишь кивнула, а Владислав поправил собственный сюртук, всем своим видом выказывая презрение и пренебрежение к происходящему. Когда тяжелая поступь Гэбриэла смолкла в коридоре, граф, усаживаясь перед камином, произнес: — Итак, что ты хочешь от меня услышать? — Правду... — тихо отозвалась принцесса, поднимая на него глаза. — Правды не существует. Что бы я ни сказал, все становится ложью. Слова эфемерны, а слух обманчив, ибо каждый слышит то, что желает услышать. И все же... — И все же... — в тон ему протянула девушка, желая услышать продолжение. — И все же... ты зовешь меня по имени, ты по доброй воле находишься подле меня, и лишь это удерживает меня от тех безумств, в которые я бы пустился, чтобы заглушить одиночество и получить власть. Лишь это дает мне силы жить и бороться, не будь тебя рядом... — граф сам поразился тому, с какой легкостью он произнес эти слова, которые из его уст не слышала еще ни одна женщина. Это стало для него очередным откровением, показавшим, сколь глубоки были эти грешные чувства, но, судя по всему, Анну не удовлетворил этот ответ. Подобно Ван Хелсингу, она желала влезть в его душу, перевернуть все с ног на голову, заставив его в очередной раз переживать собственную смерть и собственную обреченную страсть, которая привела его к бессмертию. — Я хочу знать правду о том, что тогда происходило, ты правда похитил и изнасиловал собственную сестру? — не удержалась Анна, сначала решившая не говорить об этом, но слова сами полились из ее уст. В ту секунду в его глазах загорелось пламя, но граф быстро его смирил, усаживаясь в кресло. — А ты как думаешь? — глядя ей в глаза поинтересовался вампир. — Я... я не... не уверена, но... кто знает, что было несколько веков... — запинаясь проговорила она, сама не желая верить собственным мыслям. — Анна, я убийца, а не насильник! — невозмутимо проговорил он, будто превознося один грех перед другим, будто одним стоило восхищаться, а другой нужно было предавать осуждению. — Подумай сама, если бы я так поступил с ней, зачем бы я стал добиваться тебя, ведь все можно было решить силой?!       Владислав пытался переубедить Анну, пытался оправдаться, хотя прекрасно понимал, что даже его красноречивые слова не смогли бы изменить мнение того, кто желал увидеть его виновным и мысленно уже вынес ему обвинительный приговор, но, с другой стороны, молчание могло сделать еще хуже, ибо оно выглядело как признание вины, а потому вампиру приходилось доказывать очевидные для него вещи, взывая к здравому смыслу своей возлюбленной. — Я... я уже не знаю, во что верить... — отстраненно произнесла она, глядя на пляшущие огоньки в камине. — Я пытаюсь забыть прошлое, но оно то и дело напоминает о себе, особенно в этих стенах. Не так много времени прошло с тех пор, как утих огонь ненависти, а потому, порой, то здесь, то там, мы встречаем отголоски того пламени.       Он прекрасно понимал, о чем говорила. Лишь Господь одним днем был способен создать райский сад на месте мертвой пустоши, а потому, их путь только начался. Еще не раз былая ненависть напомнит о себе, и лишь терпение и совместные усилия помогут им преодолеть эти преграды. — Тогда поверь тому, что говорит тебе твоя интуиция. Во многие эпохи великие умы считали, что чувства, основанные на лжи, обречены, ведь когда встречаются предательство и страх — это начало крушения! — Крушения?! Что может быть хуже того, что происходит сейчас?! Мы живем на руинах человеческих жизней, будто тень, за нами следуют воспоминания и чувство долга... — Долга?! Нет такого долга, ради которого необходимо отказаться от любимого человека. — И ты не отказался... и к чему это нас всех привело? Века ненависти, мести и проклятий, за которыми стояла смерть! Собственные дети подняли против тебя оружие, а ты убил их. — Я не убивал Элену, она погибла от холода во льдах горного перевала! Но... — Но... — протянула Анна, дожидаясь ответа. — Но я убил ее мужа. В своих исканиях он зашел слишком далеко, стал слишком опасен, но это был честный бой, настолько, насколько это было возможно, — усмехнулся граф, очевидно вспоминая тот далекий момент. — Каждый вампир по природе убийца, охотник! Тебе ли не знать, что мы не можем иначе, наша цель – пропитание, в то время как сами люди убивают себе подобных ради забавы.       Здесь уже спорить Анна не могла. Невозможно было идти против своей сущности, и если раньше она не могла принять эту истину, то сейчас, если не разделяла эти взгляды в полной мере, то по крайней мере могла понять. Она брала лишь кровь животных, но каждый раз в момент их смерти, девушка вспоминала тот манящий вкус, который коснулся ее губ в ночь первого убийства. С тех пор ее самым страшным кошмаром стал тот, в котором она убивала людей, не сумев побороть в себе жажду человеческой крови. — Я запуталась... и устала... — прошептала она, поворачиваясь к нему спиной, и тут же почувствовала, как его сильные руки обхватили ее за плечи. — Нет, ты просто напугана и пытаешься убежать от собственных страхов! — прошептал он, целуя шелковистые локоны на ее макушке. — А ты, неужели ты ничего не боишься? — Боюсь, — со вздохом проговорил он. Анна была в преддверии отчаяния, и сейчас ей нужно было успокоение, нужно было знать, что она не одна, что те же самые опасение живут и в его душе, а потому он говорил, говорил то, что она хотела услышать, поражаясь тому, что и сам начинал верить собственным словам. — Я боюсь потерять тех, кого против воли и здравого смысла запер в своем сердце. Боюсь воспоминаний, которые, словно удавка, постепенно затягиваются на шее, не давая дышать, заставляя бессильно хватать воздух. А еще я боюсь, что, однажды обняв тебя, получу удар ножом в спину.       Анна подняла на него глаза, застланные пеленой слез, и коснулась его губ легким едва уловимым поцелуем, который был жарче и желанней самых страстных объятий. Все меньше оставалось меж ними кровавых тайн, ибо связь, соединившая их души постепенно развеивала окутавший их мрак, но вопросы не кончались. Все чаще принцесса спрашивала себя о том, властна ли она над своей судьбой или же, наоборот, судьба властвует над нею?! Сама ли она выбрала того, кого полюбила? Или же этот выбор был сделан задолго до ее рождения? Почему в сердцах одних это чувство разгорается годами, а других оно настигает внезапно, словно шторм, подхвативший легкое суденышко, заплутавшее в океане? Порой она тонула в этих темных волнах, но в душе радовалась тому, что ей довелось испытать подобные чувства. Почему на их долю выпали столь тяжкие испытания? Кем они были в этой Вселенной? Людьми? Вампирами? Сторонниками света или тьмы? А может, всего лишь песчинками, странствующими в бескрайнем межзвездном пространстве в постоянном поиске родственной души? Или же они были творениями Господа, не сумевшими найти путь к спасению? А может, слезинками падшего ангела, тоскующего по покинутым небесам? Но если Создатель позволил их неприкаянным душам бродить под сенью ночных светил, не значит ли это то, что он благословил детей тьмы на светлые деяния, чтобы они могли заслужить прощение? Может быть не случайно они оказались отвержены своими собратьями? Может быть, именно они должны восстать против порождений тьмы? Эти вопросы роились в ее разуме, но так и оставались без ответа. Каждая раскрытая тайна порождала еще десятки вопросов и так до бесконечности. Теперь она понимала, что сводило с ума Древних. Их постепенно разрушало тяга к поиску ответов, а разум туманили тысячелетние знания, порождающие в их душах противоречивые конфликты, разрушавшие изнутри. — Мы не одни, — тихо проговорил граф, выпуская девушку из своих объятий. — Что? — переспросила Анна, не разобрав его слов, но в ту же секунду Дракула метнулся к противоположной двери, сдавив свою жертву в стальной хватке. — А у нас тут гостья! — насмешливо бросил он, прижав Селин к стене с такой силой, что она могла лишь трепыхаться в его руках. — И сколько вас таких тут набежало? — Только я, — прохрипела девушка, тщетно пытаясь вырваться. — Отпусти ее, — вмешалась Анна, — она же твоя... — в очередной раз слова застряли у нее в горле, и девушка не смогла сказать вампиру, что Бог или Дьявол решили по-своему удовлетворить его навязчивое желание обзавестись потомством, и послали ему долгожданного наследника, о существовании которого он даже не подозревал. — Она моя... кто? — прошипел Дракула. — Твоя гостья, спасшая тебе жизнь, если ты запамятовал, — проговорила Анна. Нехотя вампир выпустил свою жертву из когтей, раздраженно усаживаясь в кресло напротив нее. — Что ж, могу заметить, что ваше отношение с гостями оставляет желать лучшего и полностью соответствует Вашей репутации, — откашлявшись, прошипела Селин. — Не думаю, что гости, ставшие предвестниками войны, заслуживают другого отношения! Сколько еще идет по твоим следам? — Десятка три обученных воинов! — проговорила вампирша. — А Виктор, он с ними? — вмешалась Анна, в глазах которой зажглась неутолимая ненависть. — Да. — Неужели ты явилась за тем, чтобы нас предупредить? С чего вдруг такая забота? — бросил Дракула, пытаясь проникнуть в самые дальние уголки сознания их незваной гости. — Они узнали о том, что я помогла Вам тогда... — О, а комедия, я смотрю, продолжается... к нашей троице предателей добавился еще один изменник, когда же высшие силы откроют нам суть своего великого замысла? — произнес граф. А ведь он был прав. Теперь Анна понимала, что они стали всего лишь жертвами какой-то игры, которую вели между собой высшие силы. И действительно, компания у них подобралась стоящая: каждый из них предавал и был предан, каждый из них испытал боль утраты, каждый из них попытался бросить вызов судьбе и проиграл. И теперь они собрались вместе... Видимо, в том было их предназначение, видимо для этого они прошли сквозь пепел веков, переродились и приняли высшую кару. — Как скоро они будут здесь? — произнесла Анна. — Быстрее, чем вы думаете! Ибо с ними те, кому не нужны лошади для того, чтобы перемещаться. — Убийцы теней! — задумчиво проговорил вампир. — Зови Ван Хелсинга, мы уходим отсюда!       В этом не было необходимости — не успев закончить свои слова, граф тут же услышал, тяжелую поступь охотника, эхом отражавшуюся от высоких сводов. — У нас проблема, — прокричал он на ходу, но, увидев Селин, замер, словно каменное изваяние. — Уже знаем! — отозвался вампир. — Тут есть черный ход, за мной, — произнесла принцесса, кинувшись к дальней двери, но Дракула, ухватив ее за руку, пошел в другом направлении. — Не сюда. Если ты считаешь, что возможно скрыться от них в лесу, то умрешь, не добежав до первых деревьев. Здесь нужна магия, которая хотя бы на время сможет смешать их карты. — О чем ты говоришь? — взволнованно пискнула принцесса, следуя за ним по главному коридору. — О портале. — О чем? — не веря своим ушам, произнесла Селин, но вампир так и не ответил, остановившись у огромного полотна, изображавшего Трансильванские владения их семьи. — Это просто карта! — произнес охотник, но, взглянув на латинскую надпись в левом углу, будто остолбенел. Шрифт показался ему удивительно знакомым, а потом в памяти всплыл фрагмент полотна, который ему дали в Ватикане. Озвучить свою мысль он не успел, потому что голос Дракулы, вывел его из размышлений. — Deum ac ianuam imbeat aperi!* — произнес вампир.       В этот миг перед глазами беглецов раскинулась небывалая, почти фантастичная, картина: извилистые реки, мгновение назад застывшие на ветхой карте засеребрились, открывая изумленным взглядам зеркальную гладь, расплывающуюся в разные стороны. Затапливая поля, горы и леса, она покрывала все пространство карты, оставляя после себя лишь отражение реального мира: мебель, деревянные стены и охотника, с изумлением смотревшего на свое отражение. — Зеркало?! — удивленно спросила Анна, подходя ближе. — Не простое зеркало! — отозвался вампир. — Это и есть твое логово?! Убежище, не имеющее выхода, сквозь которое тебя заставили пройти? — проговорил Ван Хелсинг. — Да, это дорога к проклятию, на которое меня обрек наш предок! — Небезосновательно, — отозвался охотник. — Я больше никогда не увижу своего отражения! — будто не слыша небольшой словесной перепалки, ставшей уже привычной для каждого из них, проговорила Анна, коснувшись кончиками пальцев сияющей поверхности. В ту же секунду на стекле отразился морозный узор, а рука будто провалилась в другое измерение. — Холодно... и снег идет! — растирая снежинки между пальцами, добавила принцесса. — И хорошо, что не увидишь, не будешь наблюдать за тем, как старость и смерть постепенно окутывают тебя своими сетями. Тебе дарована вечная молодость и вечная жизнь! Такие как мы обманули смерть! Прими этот дар и носи с гордостью. — Но бессмертие не сделало нас неуязвимыми, — вмешалась Селин. — И то верно, — согласился Дракула. — Неуязвимыми нас может сделать только время. — Это задержит их? — произнес охотник, подходя к зеркальному порталу. — На какое-то время, но, думаю, что у нас есть несколько дней спокойствия. Как раз придумаем, что нам делать! — отозвался Дракула. — Это точно, не сможем же мы всю жизнь убегать! — подытожила Селин. — Подумать только, столетиями ты был так близко от нас! Достаточно было лишь протянуть руку, а мы... мы были слепы! — проговорила Анна. — Я тебе уже говорил однажды, что смертные порой не замечают очевидного, хотя оно все время было у них перед глазами. Прошу Вас! — подавая ей руку, произнес граф, изящно поклонившись. В этот момент на его лице отразилась по-мальчишески задорная гримаса, от которой у Анны на душе все потеплело. Поразительно, как, находясь в такой тяжелой ситуации, он находил в себе силы на то, чтобы не падать духом самому, так и еще внушать спокойствие остальным. Девушка робко протянула ему свою ладонь и последовала за ним на просторы ледяной пустыни, а следом за ними прошли Ван Хелсинг и Селин.       Это было ни с чем несравнимое ощущение. Холод обволакивал их тела тонкой пеленой, сквозь которую проступали достаточно размытые силуэты мрачной крепости и черных небес. Лишь редкие огоньки да всполохи молний озаряли кромешный мрак, ожидавший их впереди. Вскоре туман рассеялся и они вышли будто в потусторонний мир, такой земной и в то же время пугающий.       Первое, что они увидели, пройдя сквозь ледяную дверь, была огромная твердыня, закованная вековым льдом. Замок располагался на утесе, что делало его практически неприступным в случае постороннего вмешательства. Хотя справедливости ради надо отметить, что ни одна армия не прошла бы сквозь покрытые снегом горные каскады. Две черные башни, соединенные между собой огромным мостом с горгульями на парапетах, производили ужасающее впечатление: огромным шпилем замок прорезал небеса. В его вершину то и дело ударялись яркие молнии, освещая своими вспышками окружающее пространство. Вокруг него кольцом вилась каменная стена, смыкавшаяся у поистине исполинских размеров ворот, под сводами которых вполне мог поместиться родовой замок Анны в Васерии. Зрелище это было поистине устрашающее, но и величественное одновременно. — Будто переступили врата ада и на пути у нас ледяная пустыня! — произнесла Селин, завороженно глядя на это нерукотворное творение. — Девятый круг, если быть точнее, имя которому ледяное озеро Коцит**, — добавил охотник. — Что ж, именно там и коротают вечность самые грешные души, души предателей! Адресом не ошиблись, — ухмыльнулась девушка. — Спасибо, — с улыбкой отозвался граф. — А ведь я, благодаря собственному отцу, провел здесь долгих двадцать лет! Так кто после этого осудит меня за то, что, вырвавшись на свободу, моя душа возжелала мести? — Это поразительно! — произнесла Анна, осматриваясь вокруг. То, что она видела перед собой сейчас, не шло ни в какое сравнение с роскошью летнего дворца в Будапеште, но каждая клеточка ее тела одновременно трепетала и ужасалась, глядя на этого древнего исполина, похороненного среди снегов. — Добро пожаловать в мою грешную обитель! — с улыбкой проговорил вампир, указывая им дорогу.