Проклятые вечностью

      Мрачные тучи окутали небосвод непроглядным черным покрывалом, уравняв между собой день и ночь. Сквозь эту серую пелену не проступали ни солнце, ни луна, ни звезды, превратив окружающие путников пейзажи в одноцветное унылое полотно, неторопливо проплывающее перед уставшим взглядом. Леса, горы, реки будто сливались воедино, не задерживаясь ни в памяти, ни в сердце, желанны были лишь редкие деревушки, которые служили своего рода ориентирами, не позволяющими сбиться с пути. Однако чем дальше путешественники уходили в чащу, отклонившись от основного тракта, чтобы запутать свои следы, тем реже на их пути встречались селения, а вскоре они и вовсе исчезли, сменившись непроходимыми рощами да горами.       Заболоченные тропинки, по которым им приходилось пробираться, то и дело утопая по колено в грязи и торфяной жиже, оплетал вереск и кусты ежевики, преграждавшие дорогу на манер живой изгороди, цеплявшейся за одежду, будто костлявые пальцы древнего старца. Леденящий душу холод, непроходящий дождь и порывистый ветер пронизывали до костей, сковывая ноги острой болью. В довершение ко всему клубящийся над землей туман застилал глаза, будоража воображение, ибо за этим полупрозрачным, белесым занавесом любое движение ветвей представлялось ужасающим спектаклем, рождающим в сознании образы, заставляющие хвататься за оружие. Но хуже всего было гнетущее молчание, царившее между ними с тех пор, как путники покинули ущелье. Изредка обмениваясь друг с другом многозначительными взглядами, несущими в себе немое порицание и осуждение, они предпочитали находиться на почтительной друг от друга дистанции, лишь иногда обмениваясь короткими фразами.       Много раз Селин, гонимая чувством вины, пробовала разорвать нить мрачных мыслей охотника, скрасить дорогу непринужденным разговором, но Гэбриэл будто отрешился от всего, не выражая ни малейшего желания поддерживать беседу. И чем мрачнее он становился, тем сильнее ее сердце сжималось под гнетом совести. Ван Хелсинг не единожды спас ее, рискуя жизнью, а что она сделала в ответ? Кем бы он ни был, она была ему обязана, а долг чести был превыше ненависти. К тому же ореол таинственности, окружавший его, пробуждал в девушке немалое любопытство, заставляя теряться в догадках о его прошлом. На третий день пути это молчание стало просто невыносимым, напряжение между ними стало таким материальным, что его можно было почувствовать на расстоянии, а раздражение опутывало их своими сетями, туманя мысли и лишая здравого смысла. — Надо было забрать лошадей у тех крестьян! Сейчас бы уже находились на подступах к Будапешту, а не месили грязь в этих болотах! Неужели ты не видишь, что мы ходим кругами? Я помню эту тропу, помню эти камни, а дальше будет узкий лаз, — пытаясь подавить гнев в голосе, проговорила Селин. — Выходит, вампиры не только убивают людей, чтобы насытиться! Грабежом и мародерством тоже не брезгуете? Кто еще из нас животное?! — с усмешкой отозвался он, наградив ее уничижительным взглядом. — Лошади — единственное средство, помогающее им заработать на жизнь. Забери их, и они не дотянут до весны. — Не все из нас убивают людей! Некоторые способны питаться, не забирая жизнь, другие же и вовсе обходятся кровью животных. А эти люди, раз забрались в такие дебри, едва ли переживут эту зиму. Эта епархия оборотней и то, что не забрали сегодня мы, завтра заберут они. Не сомневайся, кровавую дань собирают без опозданий и те, кто не могут оказать сопротивление, как правило становятся первыми жертвами. — И все же не стоит примерять на себя роль Создателя и вершить людские судьбы! В этом мире мы всего лишь гости! — Знаешь, когда есть столько способов умереть, не хотелось бы загнуться от банального холода! — проговорила она, приближаясь к нему. — С каких пор вампиры восприимчивы к температуре? — поинтересовался он, хватаясь за возможность разузнать больше о природе своих врагов. — Мы отличны от людей, но не столь кардинально. У нас тоже есть пределы, обычно они устанавливаются возрастом и силой породившего нас вампира, а так же клановыми особенностями. Холод ускоряет метаболизм, организм выделяет слишком много энергии на поддержание сил, но в случае отсутствия питания исход может быть фатальным. Я не настолько сильна, чтобы выносить это длительное время. — Не слишком обнадеживающее начало! — осматриваясь, проговорил Ван Хелсинг. — Не бойся, оборотни не входят в наш привычный рацион, — слегка оживившись, ответила она, скривив губы в обворожительной улыбке, которая, находись они в других обстоятельствах, неизменно бы осветила его душу, возвращая утраченные надежды. — Я не боюсь. Природа страха такова, что мысли искажают действительность, но наша реальность представляет собой огненную пучину, в которой сгорают наши сердца. Мы, дети ночи — вечные изгои, обитающие в вечном мраке, и этот мрак вечен во времени. Ему нет ни конца, ни края, как и нашим никчемным жизням, утопающим в крови. Самое страшное с нами уже произошло, так что бояться уже нечего! — Ты просто не можешь принять свою новую сущность, оттого бросаешься в крайности. Время меняет многое. Бессмертие — великий дар. — Видимо, это общее заблуждение вампиров, которое подобные тебе получают с кровью создателя. Вечная жизнь привлекательна до тех пор, пока не поймешь простую истину: тебе предстоит провести ее в одиночестве. Вы не можете найти родственную душу, потому что вы похоронили свои собственные души — утопили их в крови, войне и ненависти, именно поэтому вы так жаждете создать себе компаньонов, но и они спустя годы уходят от вас, пытаясь скрасить эту пустоту, властвующую в ваших сердцах. Посмотри на себя, ты явно не похожа на ту женщину, в чьем сердце живет любовь. Тебя никто не ждет дома, твоя семья давно мертва, а все вокруг — лишь мертвые тени, не способные согреть ваши тела. Ты воин и живешь ради войны, но с какой целью она ведется? Кого ты защищаешь? — Перестань! Зачем ты все это говоришь? — вскричала Селин, чувствуя, как перед глазами встает пелена кровавых слез. Его слова воскресили в ее душе воспоминания о погибшей семье. Отец, мать, сестры, будто наяву она видела их растерзанные тела, но в ту же секунду по сердцу разлилось приятное тепло, боль отступила, и ей на смену пришло умиротворение. Перед глазами проплывали тихие семейные ужины, ее радость в тот момент, когда, забыв про игры, она бежала в поля встречать отца, возвращавшегося с гор вместе с остальными каменщиками. Это была настоящая жизнь, наполненная радостью и семейным уютом. Это было настоящее счастье, которое осталось похоронено в веках. А что было у нее сейчас? Лишь злоба и месть, подобно тлеющему огоньку поддерживающие в ней жизнь. — Я так говорю потому, что ты врешь даже себе! В твоих глазах нет счастья, нет любви, так скажи мне, ради чего ты живешь? — Ради мести! Оборотни убили всю мою семью. Я поклялась, что пока дышит хотя бы один из них, я не смогу обрести покой! — Должно быть, ты пашешь без выходных? — с легкой усмешкой произнес он. — Ты находишь в этом что-то смешное? — прорычала она, выхватив из-за пояса небольшой серебряный кинжал. Однако охотник в тот же миг перехватил ее руку, завернув к лопатке так, что девушка была вынуждена прижаться к нему. — Думаешь, что месть — это панацея? Око за око, жизнь за жизнь? Нет! Это болезнь, это ложь, которой ты себя окружила. Месть порождает лишь месть — это замкнутый круг. Она только растравляет твои раны, не дает им зажить, отравляет своим ядом и туманит разум. Хочешь воевать? А ради чего? Не будь оружием тех, кто твоими руками вершит чужие судьбы.       Глядя сейчас в пылающие гневом глаза вампирши, Ван Хелсинг не мог удержаться от проведения некой параллели между двумя женщинами, избравшими путь мести. Анна и Селин были не только поразительно похожи внешне, в их сердцах горел тот безудержный огонь, способный пробудить страсть в каждом мужчине, но по иронии судьбы они избрали путь мести и их цветущие жизни забрали бессмертные, сделав их оружием в своих нескончаемых интригах. Они обе избрали неверные мотивы, чтобы достигнуть желаемого, и ненависть их поглотила — лишила жизни, смерти и мечты. Она забрала их души, наполнив сердца злобой. Но разве был у них иной выбор? Как ни пытался он прокрутить в своей голове разные варианты развития событий, итог был всегда один — смерть или бессмертие. Как ни старался, но он не мог найти в их судьбе место для обычной человеческой жизни, для счастья — это был их крест, который их хрупкие плечи вынуждены нести до скончания веков. — А как же ты? Что насчет твоего прошлого? Твои портреты висят по всей Европе! Одни говорят, что ты убийца, другие готовы канонизировать твой лик! Но кто на самом деле прячется за этой маской? Разве ты не являешься бездушным орудием в руках Церкви? Разве ты чем-то отличаешься от меня? В твоих глазах тоже нет счастья! Ради чего сражаешься ты? — Ответ на этот вопрос затаён в моем прошлом, которое, увы, сокрыто! — ослабляя хватку, проговорил он. — Я не понимаю... — процедила Селин, потирая запястья. — Несколько лет назад меня нашли на пороге собора Святого Петра. Без воспоминаний, без прошлого, без цели и без жизни. У меня было только имя, выгравированное на медальоне, сказать по правде, только оно у меня и осталось. Монахи увидели в этом знак Божий, а мне необходимо было где-то жить. Так началось мое сотрудничество с Ватиканом, таким оно и было до тех пор, пока я не прибыл в Трансильванию. — А что изменилось сейчас? — поинтересовалась она, поравнявшись с охотником, который, будто не замечая дождя хлеставшего его по щекам, сквозь дебри пробирался вперед, свернув с тропы. — Скорее всего — я. Какой-то внутренний голос говорит мне о том, что мое прошлое зарыто где-то здесь. Лежит и ждет, пока его откопают. — Но прежде чем копать, необходимо определиться с местом раскопок, — в тон ему ответила Селин. — Это подобно поиску клада. Никогда не узнаешь, где он таится, пока не соберешь все ключи. К несчастью, у меня есть только один, — проговорил Ван Хелсинг, показывая ей кольцо. В тусклом свете, озарявшем округу, перстень с изображением дракона засиял всеми своими гранями, будто сам являлся источником света. — О, Господи! Откуда он у тебя? — проговорила девушка, перехватив его ладонь. — Он был со мной с того самого дня, как меня нашли! Ты знаешь, что это? — Это фамильная драгоценность. Пропавший перстень правителей Трансильвании и Валахии. Родоначальники их рода были членами древнего рыцарского ордена, ордена Дракона, именно это создание они поместили на свой герб, как знак величия и мощи. Но кольцо пропало столетия назад при трагических обстоятельствах, а последним его хранителем был... — она замешкалась, очевидно, пытаясь найти объяснение этому феномену, но мысли путались у нее в голове, рождая предположения одно нереальнее другого. — Он принадлежал Дракуле! Ведь так? — спросил Ван Хелсинг, который уже начинал понимать, что их судьбы с вампиром переплелись каким-то таинственным образом, но никак не мог приподнять завесу, скрывающую от него вековую истину. — Да, — с легким кивком ответила Селин. — Но что произошло тогда? — Это неизвестно. Его отец сделал все, чтобы эта история канула в лету, а все ее участники истлели в могилах. Остался лишь один очевидец этих событий, только он может пролить свет на тайну твоего прошлого, если, конечно, этот перстень имеет к нему какое-то отношение. Если мы не замерзнем в этих горах, я думаю, у тебя будет возможность спросить это лично у него, — проговорила Селин, растирая заледеневшие руки. — Не замерзнем! — с легкой улыбкой проговорил он, указывая на небольшую избушку, проглядывающую между деревьями. — Как ты узнал, мы же не случайно сошли с тропы? — Силки! Их было достаточно много расставлено вдоль дороги, да и в лесу. На холме была слегка примята трава, а значит, совсем недавно туда поднимались люди. Эти места богаты пушниной, а значит, должны быть и охотничьи домики. Эти, — проговорил он, указывая на припорошенные сухой листвой веревки, — установлены достаточно давно, а значит, охотники ушли вглубь леса и скорее всего заночуют в другой избушке. Смотри, а здесь есть и ужин! — довольно заметил он, указывая на еще живую тушку зайца, болтающегося в ловушке. — Поразительно! Где ты этому научился? — спросила Селин, не сумев сдержать восхищенного взгляда. Она даже не думала, что можно настолько хорошо чувствовать природу, слушать голоса леса, читать следы, оставленные на траве. Это стало для нее настоящим открытием, воодушевив настолько, что если бы ее сердце могло биться, то непременно выпрыгнуло из груди от радости. — Неплохо для оборотня? — с усмешкой проговорил Ван Хелсинг. — Пожалуй, я возьму слова насчет твоей никчемности назад, — отозвалась она, вернув ему лучезарную улыбку. — Ты достаточно полезный попутчик.       Одарив ее ответным жестом, Ван Хелсинг начал медленно приближаться к дому, уперев арбалет в плечо. Селин, выхватив револьвер, в котором, правда, осталось лишь несколько пуль, следовала за ним, оглядываясь по сторонам. Листва и ветки предательски хрустели под ногами, нарушая царившую вокруг тишину, но надежда на долгожданный отдых в теплом доме буквально окрыляла, заставляя продвигаться вперед. С ноги высадив дверь, охотник проник внутрь, оглядывая помещение.       Небольшая комнатка внутри была пуста и скупа на меблировку, но, по крайней мере, в стенах не зияли дыры, в которых гулял ветер, а крыша не протекала от непрекращающегося ливня. В центре стоял наскоро сколоченный стол и несколько стульев; печь, покрытая толстым слоем сажи, находилась в противоположном от входа углу, и топилась по-черному; около нее находилась какая-то коробка с кучей ветхого хлама, прикрытого старым тряпьем, среди которого им удалось найти небольшое огниво и моток веревки. Кровать заменял достаточно просторный соломенный лежак, расстеленный на земляном полу и прикрытый изъеденной молью шкурой медведя. В довершение ко всему, из небольшой глиняной миски, стоявшей на столе, была сделана сальная свеча, способная хотя бы ненадолго разогнать царивший вокруг них мрак, а душам подарить тепло и свет. — Да это целый дворец в сравнении с сырыми пещерами, в которых мы ютились последние дни! — проговорила Селин, притворяя дверь. — Да, сегодня почувствуем себя людьми! — отозвался охотник. — Ну что ж, с меня огонь, с тебя ужин! За домом я видел небольшую поленницу, надеюсь, дрова не отсырели, — с ехидной ухмылкой заметил он, направившись к выходу.       Удача им явно благоволила: несмотря на проливной дождь, дрова оказались достаточно сухими, и полчаса спустя в печке весело потрескивало пламя, постепенно обогревая помещение и замерзшие души усталых путников. Еще раз оглядев комнату, Ван Хелсинг, сопровождаемый изумленным взглядом своей спутницы, выволок на середину комнаты ящик с побитой утварью и пустыми железными банками и, разрезав веревку на равные куски, начал привязывать черепки на небольшие колья. — Что ты делаешь? — поинтересовалась девушка, наблюдая за ним. — Хочу обеспечить нашу безопасность. Мы здесь, как на ладони. Я расставлю их вокруг дома и соединю между собой веревкой, если появятся незваные гости — мы об этом узнаем, — ответил он, встряхнув палкой, на которой подобно десяткам нестройных колокольчиков зазвенели черепки и заскрежетало железо, издав такой отвратительный звук, что Селин невольно поежилась. — И, в очередной раз, браво! — произнесла она, с досадой признаваясь себе, что не может сдержать восхищение перед находчивостью и сноровкой охотника, который за несколько дней умудрился полностью перевернуть ее представления о выживании в подобных условиях. — А я полагал, что вампиры пьют только живую кровь, — отозвался Гэбриэл, видя, как Селин сцеживает кровь и потрошит заячью тушку. — Опять же, это зависит от нашего происхождения. Для кого-то это обязательное условие, но наш вид вполне может без этого обойтись, — с легкой улыбкой проговорила она, укладывая мясо на раскаленную решетку. — Не зажаривай слишком сильно! — В Вас проснулось желание отведать мясо с кровью? Слышу голос зверя, пытающегося вырваться наружу! — шутливым тоном произнесла она, про себя отмечая, что даже против собственной воли наслаждается обществом Ван Хелсинга. Его выдержка, его дух, его решительность с каждым днем все сильнее пленяли ее сердце и будоражили воображение. Они позволяли ей, отринув предубеждения, взглянуть на него другими глазами, увидеть не ненавистного оборотня, а человека, мужчину, не желающего мириться со своей скорбной участью, бросающего вызов не только вампирам, но и судьбе, мужчину, несмотря ни на что идущего к своей цели. — После нескольких дней голодовки звериный инстинкт проснется в любом человеке! — ухмыльнулся он, сбрасывая с себя шерстяную рубаху, а потом и льняную сорочку. В неровном свете одинокой свечи каждый мускул на его теле казался еще более рельефным, напрягаясь при малейшем движении. — Зачем ты это делаешь? — смутившись, отозвалась Селин, искоса поглядывая на совершенные изгибы его тела: широкие плечи, четко прорисованные мышцы груди, рельефный пресс. Невольно она спрашивала себя о том, столько непреодолимой силы, сокрытой в каждом движении, таилось в этом человеке? Сможет ли кто-то из ее клана бросить ему вызов и уцелеть после этого? — Не знаю, как заведено у нежити, но оборотни вполне земные создания. У нас теплая кровь, и, чтобы она оставалась таковой, очень важно, чтобы одежда, которую мы носим, была сухой, — проговорил Гэбриэл, протягивая ей сухую рубаху. — Тебе тоже не помешает согреться! Кожаные вещи стесняют движения, если ты этого не сделаешь, то завтрашняя дорога покажется тебе настоящим адом.       Слегка кивнув в знак благодарности, девушка неуверенной рукой взяла сорочку, в очередной раз удивляясь тому, что, несмотря на все, происходящее между ними, охотник проявлял заботу о ней. К собственному стыду девушка была вынуждена признать, что, если бы она оказалась на его месте, едва ли проявила к врагу такое милосердие и почтение.       Вопреки ее ожиданиям, ужин прошел в полном молчании, каждый из них погрузился в атмосферу отстраненной задумчивости, переосмысливая собственное поведение и ценности, пытаясь составить дальнейший план действий и найти выход из этого водоворота событий, который нещадно затянул их в свою воронку, перемалывая их убеждения, проверяя на прочность их волю. Достав из дорожной сумы небольшую бутыль с абсентом, охотник сделал несколько глотков, довольно прикрыв веки. Огненная жидкость прошла по горлу, обжигая и одновременно даря приятное тепло, и расслабляя уставшие мышцы. После стольких дней тягот и лишений этот нехитрый напиток казался ему нектаром богов, даря долгожданный покой, оставляя позади все страхи и волнения. — Будешь? — проговорил он, протягивая ей бутыль. — Я думаю, что мне не стоит! Человеческая снедь смертельна для многих из нас, — отозвалась Селин, делая очередной глоток из глиняной чаши, наполненной заячьей кровью. — Алкоголь не еда, едва ли он способен причинить тебе вред, по крайней мере, не в таких количествах, впрочем, как угодно! Твое здоровье! Правда, с нашим образом жизни это маловероятно! — произнес он, приподнимая бутыль и усаживаясь на край лежака. — Твое здоровье! — поддержала Селин. — Знаешь, а ведь я могу тебе помочь... — И чем же? — Вернуть воспоминания!       Лишь одного упоминания об этом было достаточно, чтобы охотник застыл на месте, поднеся горловину бутыли к губам. В ту секунду десятки вопросов будоражили его уставший, опьяненный алкоголем разум, но любопытство все-таки взяло свое, поэтому, сделав очередной глоток, он произнес: — Каким же это образом, позволь узнать? — Кровь — это хранилище твоей жизни, твои воспоминания. Она знает и хранит в себе даже то, чего ты не помнишь или не желаешь вспоминать. Несколько глотков – и я расскажу тебе обо всем, что происходило с тобой в прошлом. Если, конечно, ты позволишь! — проговорила вампирша, устремив на него небесно-голубые глаза. Признаться, Селин сама не ожидала от себя подобного, ведь кровь оборотней считается нечистой среди вампиров, и каждого, кто осмелится ее пригубить, подвергали наказанию, но этот порыв, желание отплатить ему за все добро, которое Гэбриэл сделал для нее, захлестнул девушку с головой. Ей уже неважно было то, что скажут и подумают о ней остальные, она искренне, самозабвенно хотела помочь. — С чего это ты решила оказать мне подобную услугу? — В знак благодарности за спасение жизни. Я понимаю, что оснований мне доверять у тебя не много, но сейчас мое предложение исходит от сердца. — Но разве это не повлечет за собой каких-то последствий? Метаморфоз с нашими телами? — поинтересовался он, приподнявшись с лежака. — Перерождение — это ритуал, но если ты боишься, не обязательно давать мне укусить тебя в шею, мне нужно лишь несколько капель крови, — проговорила она, подвигая к нему пустую чашу, — здесь нет двойного дна, я предлагаю тебе помощь, но решение о том, принять ее или нет — твое. — Мы бессильны перед искушениями судьбы, а потому их нужно избегать! — Для этого уже поздновато! Хочешь избавиться от этих мыслей — воплоти их в реальность, иначе они, подобно теням, будут преследовать тебя, куда бы ты ни направился.       Годами Ван Хелсинг стремился узнать тайну, окутавшую его прошлую жизнь. Ночами грезил о том, что однажды Господь пошлет ему откровение, услышит его молитвы, но он был слеп и глух, так и не ответив на его мольбы. И вот теперь, обратившись в проклятую Богом тварь, ему на пути встретилась посланница ада, обещавшая подарить долгожданный покой. Не это ли было его испытанием? Не этим ли лукавым посулам поддалась Ева, вкусив запретный плод? Но, как и всем людям, ему было присуще любопытство, поэтому вынув из-за пояса ритуальный клинок, он расчертил свое запястье, наполняя чашу до краев. — Довольно, — проговорила Селин, протягивая ему шелковый платок. — Уверен? Обратного пути не будет! — Да! — коротко ответил он.       Как только теплая кровь коснулась ее губ, многочисленные неупорядоченные видения замелькали перед ее глазами. Его прошлое открылось перед ней, как раскрытая книга. Месяц назад, год назад, два года, три... но то, что произошло потом, поразило ее сильнее, чем молния. Перед ее взором пронеслись картины далекого прошлого, сражения минувших эпох, истории любви, боли, предательства и смерти, случившиеся более четырехсот лет назад, а потом все стихло, оборвалось так, будто из книги вырвали несколько страниц, хранивших кульминацию этого захватывающего повествования. — Это поразительно, если бы я не видела этого собственными глазами, то никогда бы не поверила, что такое возможно. — Что ты видела? — не удержавшись, спросил он, буквально пожирая свою спутницу глазами. — Я видела историю. Вы творили ее вместе. — Вместе с кем? — С Дракулой. Вы были с ним лучшими друзьями, соратниками, бок о бок сражались с ним за независимость этих земель, не раз спасали друг другу жизни, вы даже совершили обряд кровавого братания! Стали кровными братьями, вот, взгляни, — схватив запястье его левой руки, на которой до сих пор остался глубокий шрам, проговорила она. — Это языческий обряд, таящий в себе глубокую сакральную суть, который совершают воины, чтобы кровью скрепить свои клятвы верности друг другу. — Это глупости! Дракула жил четыреста лет назад, не хочешь же ты сказать, что я бессмертный! — Этого ответа у меня нет. После его смерти твоя жизнь окутана тайной, будто чужая воля сокрыла эти воспоминания. — Его смерти?! Но что с ним случилось? — Ты убил его! Так перстень попал к тебе! Единственное, что я не могу понять, так это то, почему он не сопротивлялся! — Ты хочешь сказать, что я убил безоружного? — сделав еще несколько глотков, с негодованием спросил Ван Хелсинг. — Я хочу сказать, что он позволил тебе себя убить, — заключила она, прикрыв своей ладонью его руку. — И ты хочешь, чтобы я поверил всему этому бреду? Происходящее сейчас все равно, что самое тяжкое похмелье! Зачем? Зачем мне убивать его тогда? Что произошло? — Тебе о чем-нибудь говорит имя Изабелла? — Нет, — проговорил он, но тут же почувствовал, будто чья-то невидимая рука зажала его сердце, накинув на шею удавку. Разум ничего не знал об этом имени, но вот душа рвалась на части от одного лишь его упоминания. — Кем она была? — Яблоком раздора. Вашей возлюбленной, умершей на кровавом ложе столетия назад. Ее смерть положила начало вашей вражде и вашему проклятию, превратив вас из братьев во врагов. Но это еще не все. Ее могила находится на старом кладбище в Васерии, недалеко от того замка, где мы были. Ее лик хранит надгробная статуя с ангельскими крыльями. Возможно, именно она хранит столь желанные твоему сердцу ответы. — Но почему? Что могло произойти чтобы... — Я не знаю, и тебе сейчас не стоит понапрасну терзать себя, — перебила его Селин. — Думаю, что во всем мире одному лишь Дракуле ведомо то, что произошло между Вами тогда и что происходило с тобой после. Мне кажется, что это он стер твои воспоминания, а значит, их возможно будет вернуть. — Порой забвение лучше, — прорычал он, в очередной раз отхлебнув из горла, и протянул ей открытую бутыль, на дне которой плескалась зеленоватая жидкость. После некоторых раздумий Селин поднесла ее к губам и сделала несколько глубоких глотков, осушив до дна. В ту же секунду ее грудь сжалась от нестерпимой боли, перед глазами все потемнело, и, давясь кашлем, девушка рухнула рядом с ним. — Селин! Селин! Что с тобой?! Очнись! — прокричал он, склонившись над ней. Если бы вампиры могли дышать, он бы с уверенностью заявил, что огненная жидкость попала в ее легкие, но сама мысль об этом казалась ему невозможной. Вцепившись ногтями в его руку, она подобно утопающей хватала ртом воздух, пытаясь что-то сказать, но из груди вырывались лишь несвязные хрипы. Разорвав на ней рубаху, охотник с силой надавил на грудь девушки, переворачивая ее на бок; пенящийся алкоголь тонкой струйкой начал вытекать обратно, и, откашлявшись, она наконец-то смогла сделать некое подобие вздоха. — Что это было? — проговорил он, поправляя ее растрепавшиеся волосы. — Никогда до этого не пила, видимо, и начинать не стоило! Человеческая пища подобна яду. Очевидно, я не отношусь к тем немногим, которые могут принять ее в себя,— слегка похрипывая, прошептала она. — Спасибо! — Пустое... никогда бы не подумал, что буду пытаться спасти жизнь вампира, — с легкой улыбкой отозвался охотник. — А я, что позволю оборотню безнаказанно прикасаться ко мне, — в тон ему ответила Селин. Только сейчас Ван Хелсинг осознал, что нависает над девушкой подобно огромной тени, а их полуобнаженные тела соприкасаются друг с другом, рождая в сердцах недозволительные желания. Стыдливо прикрыв глаза, он уже собирался отстраниться, однако в этот момент она подалась вперед, коснувшись губами его щеки. Как оказалось, и этого невинного, но в тоже время призывающего к действиям жеста было достаточно, чтобы стереть все границы, которые охотник старался возвести между ними. Затуманенное алкоголем сознание уже не подчинялось доводам разума, а разгоряченное тело и возобладавшие в душе звериные инстинкты требовали немедленно унять зов плоти, сводивший с ума. Огонь от каждого прикосновения обжигал кожу, воспламеняя сердца: истерзанные и одинокие, но наконец сумевшие найти успокоение в жарких объятиях друг друга. Селин обвила его шею руками, сливаясь с ним в страстном поцелуе, на который он ответил с какой-то первобытной жадностью, не свойственной обыкновенному человеку. Этот момент близости уносил их обоих в царство безумного вожделения, где они, не страшась собственных желаний, могли выпустить на свободу неудержимую стихию, сокрытую в их душах.       Ван Хелсинг уже и не помнил, когда последний раз его руки прикасались к женскому телу, собственно говоря, это уже и не имело никакого значения. В этот миг прошлое, не дававшее ему покоя в настоящем, отступило. Даже время было не властно над ними, остановив свое течение, будто переместив их в другое измерение, где не существовало непримиримой розни между вампирами и оборотнями; где господствовала свобода от долга и обязательств; где не было общества и навязанной им морали; где существовала лишь одна истина; где они могли быть едины, отдавая свои тела во власть непреодолимой силе, имя которой — всепоглощающая страсть.       Его руки исследовали ее тело, тонкая ткань изодранной сорочки скользила по бархатистой коже в бешеном танце от его прикосновений. Подняв на охотника затуманенный взор, Селин украдкой ласкала взглядом рельефные изгибы его груди, касалась мышц спины, с досадой признаваясь себе, что ее битва была заранее проиграна, ведь она бы никогда не смогла противостоять такой физической мощи, ибо в этом мужчине бурлила кровь оборотня, но билось сердце человека. Но сейчас она не хотела об этом думать, не хотела думать о том, что скоро их путь будет закончен и они окажутся по разные стороны баррикад. Она просто наслаждалась необъяснимой прелестью момента, красотой его тела, силой, таящейся в каждом его движении. Для мыслей о вражде еще останется время. Потом! Об этом она подумает завтра. Сейчас же все ее внимание занимали его руки, блуждающие по груди, губы, дарящие ей страстные поцелуи и прикосновения, обжигающие кожу.       Придавив девушку весом своего тела, Гэбриэл коленом развел её бедра, покрывая скользящими поцелуями шею и плечи, а потом, ухватив за талию, резко подтянул к себе, входя в нее быстрым движением, заполняя собой ее тело и душу. Издав протяжный стон, Селин впилась ногтями в его спину и послушно обмякла под ним, обвивая ногами.       Он двигался в такт с биением собственного сердца, постепенно наращивая ритм. Не мешкая, Селин присоединилась к нему, отвечая на каждое его движение, полностью погружаясь в этот чувственный водоворот, сводивший ее с ума. С каждой секундой она все больше ощущала нарастающее в ней пламя, которое разгоралось все жарче, заставляя трепетать все ее естество. Сейчас, впервые за века, ей довелось испытать истинную страсть, способную растопить лед мертвых сердец, позволяющую оставаться живым, находясь в жерле вулкана. Страсть, дотла сжигающую их ночи, дни и землю под ногами.       Ее тело вздрагивало под ним, спина непроизвольно выгибалась ему навстречу, а сладостные стоны срывались с чуть приоткрытых губ, требуя большего. Это был безудержный танец объятых страстью тел. Ритм нарастал, дыхание участилось, толчки становились более резкими. Пока, наконец, волна удовольствия не накатила на них бушующим потоком, сметающим на своем пути все преграды. Селин буквально растворялась в этом море блаженства, чувствуя, что его тело напряжено до предела. Достигнув своего пика, Гэбриэл упал рядом с ней, заключив девушку в свои объятия и положив ее голову себе на плечо.       Постепенно они вновь опустились на землю, огонь, сжигавший их тела и опаливший крылья, погас, но ни один из них не решался разомкнуть объятия, предаваясь молчаливым раздумьям, уносящим их в собственную реальность. Вражда, раскаяние, муки совести — всё это будет завтра, завтра они вернутся в настоящее и пойдут вслед за своим долгом, но сегодня они принадлежали друг другу и не хотели нарушать этот миг единения.       Свеча догорела, погружая комнату в полумрак, от печи шло приятное тепло, окутавшее усталые тела, и тихо подкрался сон, уносивший любовников в царство Морфея, наполненное приятной негой и упоительным спокойствием, желанным для каждой непокаянной души.