Расчет и любовь

Но час настал, и ты ушла из дому. Я бросил в ночь заветное кольцо. Ты отдала свою судьбу другому, И я забыл прекрасное лицо. Летели дни, крутясь проклятым роем... Вино и страсть терзали жизнь мою... (с) Александр Блок ... Бегство это не только удаление от чего-то, но еще и приближение к чему-то. (с) Бернхард Шлинк «Чтец» Вспоминать об этой истории было слишком больно, и о прошлом Фан не хотел рассказывать никому: ни друзьям, ни любимому. Он слишком стремился забыть. Бессонной ночью вспоминались все подробности. Как он вернулся из плена и, отбыв карантин в больнице в Эври – необходимая мера, ведь часто именно бывшие военнопленные привозили с собой всякую заразу – набрал номер любимой из бесплатного телефона-автомата. Фан целый год представлял себе, как услышит нежный голос, как объяснит Марианне, что попал в беду, но выжил и не сломался потому, что хотел вернуться к ней… денег не заработал, разве что какую-то компенсацию выдадут, но это не главное, вся жизнь впереди, успеется. Он ведь каждый день в плену думал о том, что скажет ей! Но из трубки послышались короткие гудки, а потом: «этот номер не обслуживается». Надежда, как известно, умирает последней. Может, потеряла телефон, или карточку, или прежний оператор больше не обслуживает, мало ли, сколько мелочей могло измениться за год. День был такой спокойный, слегка прохладный, не похожий на жару на Липтии… верилось, что всё хорошо… Но, когда Фан приехал и позвонил в дверь, на порог вышла мадам Жанна, загромождая проем, будто сторожевой крейсер. Грозно уперев руки в бока, она насмешливо сказала: - Явился, не запылился? А Марианна вышла замуж и уехала с мужем. Всё, твой поезд ушел. - Но… но она обещала… мы с ней надеялись… - Фан растерянно смотрел на нее, еще не веря, что все это правда. Дверь захлопнулась, но он не мог уйти, не в силах сдвинуться с места от шока. Женщина вышла снова и отдала ему карточку с деньгами и кольцо. Точнее, швырнула, будто собаке кость. - Держи свои цацки и проваливай! Чтоб я тебя больше здесь не видела. Будешь сюда являться или искать Марианну, я позвоню в полицию и уж добьюсь, чтобы тебя еще годик-два помариновали. Ну, что стал? Топай-топай, ножками, быстро! Он ушел. Вышел, как в тумане, добрался до метро, бессмысленно колесил туда-сюда. Взгляд цеплялся за счастливые молодые пары, от этого становилось больно. В какой-то момент этой бесцельной поездки, напоминающей бег усталой лошади по кругу, рядом с парнем села какая-то девушка в кожаной куртке с заклепками и кожаных брюках, с коротким ежиком ярко-фиолетовых волос. - Эй, пацан, чего это с тобой? Тебе хреново, или пьяный? - Напиться мне и в самом деле не помешало бы, - ответил Фан и протянул ей кольцо, уже не нужное и оттого будто обжигающее карман. – А вот подарок для прекрасной и сочувствующей леди. - Леди, скажешь тоже, - девица засмеялась, но тут же с подозрением внимательно оглядела его. – На пьяного или нарка вроде не похож, больной, что ли? И забери побрякушку. - Меня невеста бросила, - неохотно ответил Фан, опасаясь, что и впрямь незнакомка заподозрит в нем наркомана и поднимет шум. - Нашлась та, кто бросила, найдется и та, которая подберет, - заржала девица. – Ты бы не разводил меланхолию, а залил бы горе в «Белой лошади», и всё, и никаких проблем! В клубе «Белая лошадь» музыка и танцы не затихали ни днем, ни ночью. Забегаловка была довольно низкопробная, основные ее посетители были в основном ученики, прогуливающие занятия в профессионально-технических училищах, неформалы всех мастей, небогатые молодые провинциалы и прочая разношерстная публика. Зато выпивка была дешевая и хорошо бьющая в голову, а найти себе большую и чистую любовь на одну ночь не составляло никаких проблем. Фан еще помнил, как сам напился в хлам, как угощал ту самую девицу с фиолетовыми волосами… или не ту самую, а просто похожую… Смутно помнил, что кольцо или пропил, или проиграл в наперстки. А может быть, и в карты. Дальше воспоминания были больше похожи на обрывки клипа, кое-как сделанного больным на голову «мастером». Попытка потанцевать на столе, пристающий высокий брюнет с серьгой в ухе: «Эй, детка, по ходу, тебе хватит. Детку можно подвезти домой и остаться на утренний кофе?». Какая-то грудастая девица, орущая: «Отпусти его, это мой парень и пойдет он со мной!». Кажется, под шумок Фан сбежал – после выпитого шатало и тошнило. Умылся и упрямо продолжил банкет уже в другом зале. Снова провал, после которого он очнулся в машине с какими-то незнакомыми девушками. И было настолько пофиг, куда они едут и с какими намерениями. Намерения, впрочем, по прибытию на место оказались вполне понятными и возражений не вызвали. Год без женщин. Долбанный год вынужденного воздержания. А раз уж теперь желанное благо само пришло в руки, отказаться было просто невозможно. Барышни сначала подшучивали – «да ну, на всех трех тебя не хватит!», потом радостно визжали и просили еще, потом… потом опять провал. Утром Фан проснулся в незнакомой комнате на чужой постели, и башка трещала так, что на какие-то высокие душевные переживания и страдания сил просто не было. Как только хотелось пить… Имя спящей рядом брюнетки он вспомнить не мог. Попробовав разбудить ее, услышал невнятное: «рыжик, отстань, ты слишком темпераментный!» - и из этого заключил, что красавица тоже не заморачивалась такой пустой формальностью, как знакомство. Ну офигеть вообще. Одежда валялась в беспорядке на полу. Уфф, хоть карточка с деньгами на месте. Конечно, накануне, скорее всего, просвистел немало – хоть бы хватило на первое время на проезд и еду. Только через пару часов брюнетка проснулась и даже расщедрилась на завтрак, кофе и таблетки от похмелья. Предлагала даже остаться и пообщаться по-человечески, но Фан, стесняясь, соврал что-то о том, что друзья ждут и что вечером на работу в ночную смену, собрался, попрощался и ушел. Ну их к закатным тварям, эти серьезные отношения! Это поначалу тебя любят за то, что хорош в постели, мил на тусовке и вообще не грузишь своими проблемами и не напрягаешь нотациями. А потом начнутся вопросы про маму, папу, квартиру, машину и планы на ближайшие двадцать лет. Лучше уж ни с кем на долго не связываться – и самому проще, и девушек не разочаровывать. * Так всё и покатилось по одной и той же дорожке. Где только Фан ни работал в первый год после плена! Раздавал листовки какой-то фирмы по продаже косметики, торговал развлекательными журнальчиками, на пару месяцев устроился на сезонную подработку на ферме… хорошо там было: тишина, природа, покой, работа по сравнению со сбором чая на Липтии или беготней по всему городу с каталогами – рай самый настоящий, усталость скорее приятная. Лошадка милая такая, угощаешь ее яблоком или морковкой, а она мордой в руку тыкается, просит еще. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается: сезон подошел к концу, пришлось возвращаться в город. И снова случайные подработки, случайные знакомства, случайные связи. Фан просто плыл по течению: позвали – пришел, выгнали – собрал вещи и ушел. На всех работах о нем отзывались одинаково, «умный, но ленивый, и без всякой инициативы». Точно так же было и с женщинами: он не отказывал тем, которые примечали его сами, но и добиваться кого-то не спешил. К чему добиваться и что-то из себя строить? И так хорошо, одному. Есть крыша над головой, на жизнь хватает – и ладно. Уже когда с работой стало совсем паршиво, Фан вернулся в армию. Служил так же, как и работал в гражданской жизни, - через пень-колоду, отлынивая от сложностей, уходя в самоволку к барышням нетяжелого поведения и получая наряды вне очереди и дни на гауптвахте. Начальники сначала придирались, ругали, пытались заставить взяться за ум, а потом махнули рукой, привыкли. Для них он стал кем-то вроде местного клоуна. А что – рыжий, веселый, вечно ввязывается в какие-то истории и объяснительные пишет такие, что сайт со смешными историями о чужой работе читать не надо, на своей завелся жизнерадостный идиот. Так и жили – то он разыгрывал, то его разыгрывали. Потому и свое назначение главнокомандующим Фан поначалу воспринял как очередную шутку. А что можно было подумать, если вызвали прямо с дежурства на кухне, и приказали собираться командовать? От «бесполезного разгильдяя» в адмиралы – ничего себе карьерный рост! Не верилось, что это правда. Хотя дальнейшее показало: никто никому не верит просто так, если уж вдруг увидели в тебе что-то хорошее, то к своей же выгоде. * Фан смотрел в темноту. Доигрался, называется… Он ведь не хотел привязываться к любовнику. Думал, это всё так же временно, пока обстоятельства заставляют их быть вместе, пока необходимо держаться на плаву. А как незаметно привык, прирос душой, расставаться было бы всё равно, что отрывать от себя с мясом и кровью. И вот ведь парадокс… Нежная, милая, добрая девушка, не способная никого обидеть – предала, променяла на другого, не дождалась из плена, за целый год даже не поинтересовалась, жив ли. А садист и извращенец, которого боится почти вся галактика и который сам не отрицает, что по крайней мере в части жутких слухов зерно истины есть – вдруг готов бороться за их чувство, даже точно так же выслушивая от своей матери те же аргументы: «тебе не нужен детдомовец, голодранец, абсолютно бесполезный человек». Для Альзеса вдруг оказалось неважным происхождение, а уж на все прочие недостатки, мнимые или настоящие, он закрыл глаза. Потому ли, что может себе позволить не думать о завтрашнем дне? Или потому, что тоже привязался? Как же трудно поверить, перестать настраивать себя на то, что их счастье может закончиться, и придется снова выбираться в путь с мелочью в кармане и рюкзаком за спиной. Трудно поверить в будущее, трудно открыться и рассказать о прошлом. Но рядом с любимым становилось спокойно. Что бы ни случилось, их чувство никогда не разрушит выгода и расчет. КОНЕЦ