Эпизоды Великого Настольного Пути

      Винни-Пух никогда не пропускал никаких стихов. Вот и теперь из размышлений его вывели стихи, прочитанные Боромиром.       Отыщите сломанный меч:       В Имладрисе он явлен вновь,       Где совет прозвучит, что станет       Моргульских крепче оков,       Где явится знаменьем речь,       Что час роковой настает,       Гибель Айсилдура воспрянет,       Полурослик выйдет вперед.*       Все это звучало жутковато и совершенно непонятно. А тут еще и Элронд пообещал эти слова растолкать. Как и зачем нужно расталкивать слова, Пух не знал, поэтому весь обратился в слух. Но в этот момент Гэндэлф устремил свой огненный взгляд прямо на Пятачка, отчего тот вжался поглубже в кресло.       — Время пришло! — сказал волшебник. — Покажи кольцо!       Бедный Пятачок не сразу понял, чего от него хотят, но все же вспомнил о той маленькой штучке, что неизвестно зачем болтается у него на шее.       — А, то колечко, — пробормотал он, — вот!       — И впрямь полурослик! — воскликнул Боромир. — Но это ничем не примечательное колечко… может ли быть, что это то самое кольцо Айсилдура?       — Ну да, — сказал Пятачок. — Мне и самому не верится.       — Постой, — удивился Гэндэлф, — разве ты не чувствуешь никакой особой силы, исходящей от Кольца? Оно не притягивает, не заставляет все время думать о нем? Не наливается тяжестью?       — Да нет, — ответил Пятачок, — оно просто висит, и все.       — Выходит, полурослики и сами не уверены, — вмешался неожиданно Гэлдор, — в том, что к ним попало то Великое Кольцо, о котором столько разговоров. Почему же в этом уверены вы, Элронд, Митрандир? И что сказал бы об этом Саруман — а где он, кстати?       Гэндэлф вспыхнул синим пламенем и разразился пламенной речью. Рассказ его пестрел длинными словами и страннейшими именами, так что Винни-Пух вскоре перестал что-либо понимать. И тогда он прочитал Пятачку стихи про Боромира.       Билбо, который, казалось, был всецело поглощен речью Гэндэлфа, немедленно повернулся к Пуху. Вероятно, он тоже никогда не пропускал никаких стихов.       — Ты придумал это сам? — спросил он. — Весьма, весьма занятно. У тебя определенно есть талант. Пожалуй, мне нравится эта идея — за мир и против мира… — он погрузился в раздумья. А Пух подумал, что поделенный талант — это, конечно, справедливо, но как бы узнать, разумно ли употребили остальное? И он как раз собирался спросить об этом у Билбо, как вдруг дохнуло холодом, и сделался тусклым свет, и грозной силой налился голос волшебника, читающего загадочные слова:       «Эш назг дурбатулук, эш назг гимбатул, эш назг тхаратулук, агх вырзым-иши кримпатул!»       — А этот странный язык, наверное, волшебный? — спросил Пятачок у Билбо, как только пришел в себя. Видимо, от потрясения он сказал это слишком громко, потому что ответил ему не Билбо, а Глорфиндель.       — В этом нет ничего удивительного, — сказал он. — Язык Мордора очень древний, он возник в те времена, когда магия свободно разливалась по миру, и несет в себе ее отпечаток. Все древние языки таковы, и квенья — не исключение.       — А-а-а, — протянул Пятачок, делая вид, что ему все понятно.       Билбо, наконец-то вынырнувший из раздумий, прошептал:       — Вот послушайте, как мне видится эта тема.       Падали слова, звенела лира,       От натуги голос мой хрипел.       Я за мир боролся против мира       И, похоже, в этом преуспел.       Образы рождались по минутам,       И стихи являлись мне в дыму.       Я миры в процессе перепутал,       И за что сражался — не пойму.       — А у вас есть еще… такие? — спросил Пух восхищенно.       — Найдутся, — усмехнулся Билбо, несомненно польщенный.       — А можно мне прийти… ну… послушать?       — Я думал, ты знаешь, Сэм, что я всегда счастлив видеть не только Фродо, но и тебя.       И Пух, конечно же, был рад. Обрадовало его и то, что настал черед слушать о приключениях Билбо. Это было по-настоящему интересно, но собравшимся, похоже, не было никакого дела ни до отважных карликов, ни до хитроумных загадок в стихах. Они увлеченно обсуждали неприятного Голлума, который, казалось, внимания не стоил…       В разгар обсуждения поднялся молчавший до того эльф в коричнево-зеленой одежде. Прочие эльфы смотрели на него так, словно считали странным, но Пух с Пятачком, которым доводилось видеть папу Кристофера Робина в охотничьем камуфляже, скорее сочли бы странными их самих.       — Увы! — воскликнул эльф горестно. — Боюсь, я должен прямо сейчас сообщить неприятную весть, с которой был послан сюда. Однако теперь я понял, что для собравшихся здесь она будет и вовсе зловещей. Смэагол, которого вы называете Голлумом, сбежал.       — Кто это? — спросил Пух у Билбо.       — Это Леголас, сын короля Трандуила из Мэрквуда.       — Как он сказал? — переспросил Пятачок. — Легкоглас?       — Вроде того, — кивнул Пух.       — Довольно необычное имя.       — Да нет, — возразил Пух, — слышишь, какой у него легкий, серебристый голос?       — Пух! — не согласился Пятачок. — Да ведь у всех эльфов такие голоса!       — И правда. Тогда… может быть, он легко голосует за все, что ему предлагают?       — А знаешь, — ответил Пятачок после секундного раздумья, — я думаю, это совершенно нормально, если его папа — ТрЫндуил.