~
«А что, если бы», ставшее совершенно обыденной частью меня, снова всплывает в голове, когда я гляжу на медленно восходящее с горизонта солнце. Оно оранжевое, уже тёплое и почти что приятное, готовое обжигать своими лучами тёмный асфальт и прогуливающихся по нему людей. У солнца забот никаких. Вставай себе да жарь сколько влезет, пока не придёт черёд луны. И так день за днём, месяц за месяцем и год за годом, ничего не меняется и ничему удивляться не приходится. И ебать себе мозги не приходится тоже, потому что… ну, оно же солнце — неживой, блять, объект. Знала бы ты, палящая сука, как живым объектам на земле тяжело. Ужасно тяжело, если честно. Постоянно кто-то умирает, гибнет, постоянно происходит что-нибудь такое, от чего хочется волосы на голове рвать и в угол забиваться, поджимая коленки и бубня под нос что-то сумасшедшее. Каждый день, здесь, на земле, кто-нибудь, да страдает, а ты… ты же, блять, солнце. У тебя одна задача — греть. И не вспоминает про тебя никто, пока ты за тучи не спрячешься. У тебя, солнце, забот никаких, а у меня — хуева гора. — Рейс номер двести тридцать пять, вылетающий адресом Лос-Анджелес — Даллас, задерживается на два часа. Приносим извинения за предоставленные неудобства, — у женщины с проникновенным, но строгим голосом, забот, наверное, тоже немало, и это предположение для меня сейчас как ложка мёда в чай — радует, ведь одним страдающим долбоёбом в мире быть совсем не хочется. — Принесите мне не извинения, а коньяка с сигарой или глубокий минет, — ругается Джонни, падая на мягкую обивку сидения рядом со своим чемоданом. Через пару секунд, замечая на себе взгляды нескольких смутившихся будущих пассажиров, он хмурится и дёргает ладонью, мол, а чё такого, затем смотрит на меня, а я одобрительно киваю, мол, действительно. Потом я чуть скатываюсь вниз, закидываю лодыжку одной ноги на колено другой, делаю глоток горячего кофе из пластикового стаканчика, откидываю голову назад и закрываю глаза.А что, если бы Джордан не додумался мне позвонить? Тогда, шесть лет назад. Что, если бы он решил справляться со всем самостоятельно? И что, если бы я был бы не я? В смысле, что, если бы я не отказался от участия в American Idol? Потому что… ну, знаешь, пробиться туда не так уж и просто, поэтому у эгоистичной версии меня были бы серьёзные мотивы послать какую-то там Голливудскую Нежить ко всем чертям.
— Дэн? Дэнни? Эй, алё? — а потом меня трясут за плечи, и перед глазами вместо чёрно-белого кино из прошлого усатая и недовольная морда. — Ты уснул? — Задумался, — выходит несколько грубее положенного, но это даже к лучшему. — Чего хотел? — Нервничаешь, говорю? — он указывает взглядом на мои руки, а точнее — на стаканчик, этикетку которого я сам невольно, действительно этого не замечая и не чувствуя, ногтём большого пальца скоблю уже которую минуту. — У меня есть кое-что на случай, если ты… — Забей, Дилан, — улыбаясь, говорю я. — Я в порядке. А сам себе в голове пиздюлей навешиваю, потому что я не в порядке и от травы, вообще-то, нихуя бы не отказался. Не отказался бы ни от чего, что хотел впарить мне Альварез. — Пойду за кофе, — непонятно к чему и непонятно кого информируя, бормочу я, медленно поднимаясь на затёкшие ноги и отбрасывая болтающиеся на шее наушники. — Кому-нибудь принести? Парни переглядываются и отрицательно мотают головами, потому, пожав плечами и поправив на себе жилетку, я в одиночестве отправляюсь до кофейного аппарата, от которого на весь аэропорт веет шоколадом. Подхожу, шарю рукой в кармане джинс, достаю оттуда всю мелочь, пихаю её в положенное для этого отверстие, на секунду театрально задумываюсь, будто делая выбор — хотя он был сделан ещё несколько часов назад, когда мы только сюда заявились — и в конечном итоге тыкаю указательным пальцем на эспрессо. Пил я его всего раз, но отчётливо запомнил то, какой он крепкий и как сильно прошибает — или восстанавливает — сонные — или отсутствующие — мозги. Потом я прислоняюсь к ближайшей стене и, уставившись в одну точку, хочу закрыть глаза.А что, если бы Арон не был таким засранцем? Что, если бы он не пытался быть впереди всех и просто позволял событиям течь своим чередом? Что, если бы ему в голову не ёбнула мания величия? Находился бы я сейчас здесь? Со своими друзьями, с горящим где-то в груди желанием увидеться с единомышленниками в лице фанатов. Имело ли место быть это всё, не согласись я шесть лет назад помочь? Просто помочь, не надеясь на что-либо ещё.
— Очнись, бля, — потом какой-то механический писк и лёгкое прикосновение ко лбу. — Ты вообще ложился спать? Передо мной стоит Джей, хмурит брови, улыбается и без зазрения совести пьёт купленный на мои деньги напиток. — С тобой всё нормально? — Вполне, — вру я, отбирая из его татуированных лап мой кофе. Он недовольно фыркает и оценивающе оглядывает меня с ног до головы. Затем зачем-то кивает, велит оставаться на месте, а сам буквально отлетает к парням. О чём-то с ними переговаривается, указывает в мою сторону и через минуту возвращается обратно. Потом несильно подталкивает меня в сторону лестницы и говорит: — Надо прогуляться. Звучит это как минимум устрашающе, как максимум — у меня начинает колотиться сердце. Деккер — херовина непредсказуемая, мало ли чё учудит? Вдруг он вообще отбитый, украдёт меня и отвезёт куда-нибудь в лес? Там трахнет и оставит помирать. И если насчёт первого я ничего против не имею, то помирать в лесу — вот уж нахуй. Но красть он, судя по всему, меня не собирается. Мы просто спускаемся на первый этаж, выходим из здания аэропорта, отходим куда-то за него и присаживаемся на выкрашенную в светло-зелёный скамейку. Он неё пахнет круассаном и картошкой, что само по себе забавно, поэтому моё хихиканье можно считать оправданным. — Либо ты говоришь, что с тобой происходит, либо мы дерёмся, — Джей говорит напористо и нарочито сурово, а я понимаю — точно отбитый. И хотя шутку про драку я уже придумал и даже вспомнил несколько приёмов, которым меня учил отец, я предпочитаю этого избегать, потому что, ну… это как минимум странно. Про максимум я даже боюсь заикаться. — Я слушаю. — Со мной всё в порядке. Он набирает воздуха в лёгкие, на секунду задерживает его там, выдыхает и меняет позу. Садится на одну поджатую под себя ногу, поворачивается корпусом ко мне и, зацепившись пальцами за спинку, чуть наклоняет голову вперёд, исподлобья глядя на меня своим грозным взглядом. — Что? — Я слушаю, — уже почти рычит, поэтому приходится сдаться. Я делаю глоток из чёрного стаканчика, поджимаю губы и начинаю говорить, хотя делать этого не хочется абсолютно. — Ты сочтёшь меня за дурака… — Я уже, Дэнни, не тяни кота за хвост, рассказывай. Подумав, что прописать ему за грубость можно и потом, я собираюсь с силами и мыслями, потому как и сам не знаю, что со мной происходит и как именно это описать. — Это странное чувство, знаешь, когда кажется, будто всё происходящее — неправда, — опускаю голову и несколько виновато вздыхаю. — Это как… ну не знаю… как, типа, сон, понимаешь? — смотрю на него, а самого на смех пробирает, уж больно у Джея лицо потешное, круглое такое, с щеками даже. Он смотрит на меня, как на идиота, а всё, что я могу, — это только подтвердить. — Хочешь сказать, что ты один из тех долбоёбов, кто просто так загоняется? — Ну не просто так… — Тогда почему? — Да, я один из них, — помедлив, признаюсь и закатываю глаза, потому что проще согласиться, чем пытаться объяснить. — Но… — или попытаться всё же стоит? — Просто мне кажется, будто ещё чуть-чуть, и я всё потеряю. Проснусь, там, оклемаюсь, и никого рядом не будет. Ни тебя, ни Дила с Мэттом, ни Чарли с Джорджем. — Ты ещё больший долбоёб, чем я думал, — он говорит это беззлобно и осторожно опускает ладонь мне на плечо, немного сжимая его. — Думаешь, когда-нибудь мы разбудим тебя? — А? — Ты же говорил, что думаешь, будто это всё сон. С чего ты взял, что в таком случае мы станем будить тебя? Я молчу, потому что подходящих слов подобрать не могу, а он опускает поджатую ногу к земле, наклоняется и упирается локтями в колени, явно зная, о чём будет говорить дальше. — Я приведу ебанутый пример, но… — Будто ты когда-нибудь приводишь не ебанутые примеры. — Не перебивай, — ворчит он, пихая меня в бедро. — Так вот, приведу ебанутый пример, но ты, это самое, попробуй сосредоточиться и отыскать в этом смысл. Это, признаться, даже становится интересным. Я сажусь поудобней и делаю ещё один глоток, морально подготавливая себя к деккеровской отбитости. — Представь себе гамбургер. Такой большой, сочный гамбургер. Вот смотри, без всего того, что находится внутри, это просто две кунжутные булки, правильно? — он смотрит на меня, а я согласно киваю, пока вообще не вкуривая, к чему ведёт этот ненормальный. — Представь, что ты — котлета, — теперь я подумываю, что надо бы его к врачу сводить, проверить, а то, чувствуется, не всё у него хорошо, — Чарли… ну допустим… это два солёных огурца — Чарли же пухлый, поэтому его будет два. Так, что ещё… Дилан — это плавленный сыр, потому что он тощий и всегда пьёт вино вприкуску с сыром, гурманище, блять. Потом… Мэтти — какая-нибудь острая добавка, потому что, ну, сам понимаешь, скрим, дракон и пламя изо рта… Дело, кажется, совсем хуёво. — Джонни будет луком, потому что… потому что не спрашивай, он просто будет луком. Ну, а я… я буду чем-нибудь ещё из этого гамбургера, лады? Не знаю, салатом, там, или помидором. Сам выбирай, — он снова поворачивается ко мне, а я с непонимающим ебалом уже минуты две как пялюсь ему в спину. — Не понимаешь, да, к чему я это? — Вообще нет. — В самом начале я сказал, что без всего того, что находится внутри, гамбургер — это просто две кунжутные булки, помнишь? — я киваю. — Так же и мы — без тебя, без Мэтта или Дилана мы просто набор каких-то там чуваков, которые умеют что-то делать. В смысле, ну и что, каждый ведь умеет что-то делать, чего на нас время тратить, верно? — Джорел, ты хорошо себя чувствуешь? — Пойди ты нахуй, Дэнни, я пытаюсь тебе истину донести, — он хмурится и вот-вот вовсе разгневается, а мне даже удаётся усмехнуться. — Короче говоря, ты же не станешь есть гамбургер без котлеты, помидора, или, не знаю, сыра? Нет. Так и мы нахуй никому не будем нужны без тебя, Джордана или Джонни. Это ведь просто. — Ты приравнял всех нас к еде. — Приравнял, но зато как эффектно, а, согласись? — Попробуй ещё скажи, что я долбоёб. — Ты долбоёб, но это всё не сон, — голос у него становится мягким и по громкости почти сводится к нулю. — Ты с нами и это всё, что должно иметь значение, понял? — Пора собирать булку, — поднимаясь на ноги, на выдохе говорю я. — Чё? — К парням обратно, говорю, пошли, философ. Люблю я Джорела за его крайнюю ебанутость и умение делать из сложных вещей простые.