We Undead 2.0

— …так что, я подумал и решил, что так будет лучше. Мэтт говорил это едва-едва подрагивающим голосом, спокойно, размерено и даже почти уверенно, да только заметил я в его тёмно-васильковых глазах этот свойственный только ему демонический блеск, понял, что он блефует, врёт, да просто по-дурацки подъёбывает нас, а он всё не останавливался. Говорил, говорил, махал руками, качал кучерявой головой и часто смотрел в пол, будто чего-то опасался или… стыдился, типа, как провинившийся перед батей пиздюк, спиздивший у того последнюю бутылку дешёвого виски и распивший её вместе со своими друзьями-отморозками. Он продолжал о чём-то вещать, а о чём именно — я не понимал, да и не то чтобы особо пытался, ведь я всё приметил и подметил сразу. Мне, как казалось тогда, никаких объяснений не требовалось, так что я вполне обоснованно расслабился и, потягивая недавно закрученный косячок, делал вид, что заинтересован в том бесполезном пиздеже. В какой-то момент я почувствовал лёгкость… или, знаешь, нет, скорее даже воздушность или, не знаю, свободу, может быть… короче, что-то такое приятное, почти граничащее с невесомостью, и расплылся в доброй да приветливой улыбке, что уже через пару минут начал онемевать рот, а скулы сводило судорогой. Ощущал я всё это слабо и не вовсе на этом зацикливался, потому что был занят скручиванием очередной сигаретки — но уже не для себя, ведь я же друг хороший, щедрый, на этот раз я скручивал её для Джея. Напряжённого такого, нервничающего, что ли, с этими своими красивыми, но стеклянными глазами, будто он уже принял чего похлеще моей забористой травы, и с этими своими припухлыми, но подрагивающими губами, которые он тактично прикрывал пальцами, сдирая ими с них мёртвую кожу. Закрутка Догу определённо понравилась, потому что я помню то, как он тогда расслабленно прикрыл глаза после первой же затяжечки — жадной такой затяжечки, скажу я тебе — и, чуть съехав по дивану, откинул голову на его спинку. Тогда, признаться, такими закрутками хотелось напичкать всех парней, потому что сидели они с такими рожами, будто происходило в тот момент что-то вселенски важное, что-то влияющее на нашу дальнейшую жизнь и, не дай боже, на потомство. Но с этой затеей пришлось распрощаться, когда завибрировал в кармане мобильный. То была Анна. Откланявшись и вежливо извинившись за очередную прерванную речь кудрявого психа, я из репетиционной удалился — вслед никто мне даже не посмотрел, сомневаюсь, услышал ли. На улице проторчал я недолго, минут десять-пятнадцать. Я всего-то успел покурить, трижды вспотеть из-за аномальной жары и начеркать инициалы своего псевдонима небольшим куском откуда-то взявшегося кирпича. Всё это время моя девчонка втирала мне что-то про своих родителей, которые должны были скоро приехать, потом рассказала о том, как случайно сожгла пасту, пока болтала по телефону с подружкой, и как успела задремать днём в обнимку с моим верным псом, который позже будил её слюнявыми облизываниями. Затем мы напоследок обменялись милостями, я пообещал прийти домой не в полночь и трезвым, а после вернулся в студию. Там меня ждали не пятеро, как я предполагал, а лишь четверо, двое из которых практически сразу удалились в сторону комнаты с инструментами. Остались лишь я, наш красавчик-вокалист и щекастый алкоголик. Что ж, скажу честно, что-то неебово ёкнуло у меня в груди, когда я обратил внимание на последнего, сидящего в самом углу дивана, который что-то неразборчиво бубнил себе под нос и звучно стучал зубами по металлическому отверстию своей табакозаменительной трубки. Взгляд у него был такой, знаешь… такой грустный, что ли, опечаленный, я бы даже сказал отчаянно молящий о помощи. Я взглянул на журнальный столик, на котором крутил себе с Догом траву, предполагая, что пацаны по-незнанке переборщили с наполнителем и именно поэтому выглядели так, словно коллективно похоронили всех, кто им был дорог. — Итак, чё по планам на вечер? — весело тогда поинтересовался я, пытаясь разбавить некомфортную мне атмосферу боли и страданий, но нарушая недавно данное обещание своей девушке. — Набухаться, — вскакивая на ноги, решительно заявил Син и, пролетев мимо меня, скрылся за дверным проёмом в неизвестном направлении. Вот тогда-то очко у меня сжалось знатно, это был первый звоночек к тому, что всё пошло по пизде, потому что никогда это чёрт так не реагировал на «вечерние планы», никогда он не произносил целенаправленно слово «набухаться» таким грубым, почти равнодушным тоном, ведь подобные затеи его только радовали и ободряли. Ругаясь с Рэнди, с родителями, с любыми другими родственниками, встревая в какие-нибудь неприятности, теряя любимую кепку или понимая, что закончилась его ссаная жижа для вейпа, слово «набухаться» — или выражение с подобным смысловым содержанием — выволакивало его из пучины собственных раздумий и переживаний. Но тогда даже на этот фактор я забил, ссылаясь на то, что ему просто невтерпёж, а голос его мне показался таким грубым лишь потому, что за двадцать минут до этого я слушал мягкий и ласковый голос своей Анны. Почувствовал контраст? — А куда Мэтти делся? — обращаясь к овощному изделию с дырами в ушах, спросил я. — Ушёл, — ответил он мне. И тогда ведь я понял это буквально. В смысле, он просто ушёл из комнаты, ушёл куда-то, не важно куда, потому что обязательно должен был вернуться, как возвращался всегда. Не вкурила моя тупая, блять, башка, что случившееся в моё отсутствие было более масштабно, чем я себе мог представить. В тот день мы пошли в бар. Посидели там, какое-то время помолчали, какое-то время пообсуждали готовящийся материал для фанатов, выпили по паре бутылок пива да разошлись, потому что резона продолжать «веселье» с такими кислыми мордами никто не видел. Домой я вернулся в одиннадцать-пятьдесят, весь такой гордый и довольный, потому что слово-то своё сдержал, хоть и частично. Да и не то чтобы я был вусмерть пьяным, нет. Я нормально держался на ногах, пиздел, правда, не по делу да обо всём подряд, но это ничего, Анна у меня понимающая, ругать особо не стала, так, разве что, дала несколько оздоровительных подзатыльников для профилактики и погнала спать. Все следующие двадцать четыре часа я провёл в окружении своей семьи, поскольку мы с пацанами забились, что устроим себе как-нибудь такой денёк, чтобы отдохнуть от работы, немного расслабиться, побыть, короче, вдали от всей этой пред-релизной хуеты, которая уже по мозгам нехило била. Где-то примерно в час дня, оторвавшись от компании кузенов и родителей, ко мне снизошло озарение и я спохватился, что не купил сестре подарок на день рождение, а сроки уже поджимали, оставалось чуть меньше недели, поэтому в срочном порядке стал набирать номер кудрявого приятеля, предполагая, что он сможет мне как-то подсобить в этом нелёгком деле. — В данный момент абонент не может принять ваш вызов, — автоматически, но вежливо оповестила меня какая-то мадам. Ладно, подумал я, хуй с ним. Побежал к Анне, которая что-то активно в тот момент объясняла моему отцу, и сказал, мол, что необходима мне её помощь как никогда ранее. Я-то рассчитывал, что она без сомнений согласится, может даже накинется на меня от радости провести время вместе и зацелует везде, где только можно, но почему-то именно на этот день у неё были назначены какие-то сверх-сука-важные косметические процедуры, которые ну вот никак нельзя было перенести на завтра, как раз, когда я вновь буду проводить сутками на студии. Ладно, опять подумал я, хуй и с ней. Снова начал набирать кудрявого. — В данный момент абонент не может принять ваш вызов. — Да я абонента этого в рот… — я сдержался, потому что рядом вдруг оказался мой пёс и племянник, а при малышах, как известно, ругаться не следует. — Вот блять! — хотя ругаться, как ты понимаешь, хотелось очень. Поехал в итоге я с Джеем и Ванессой, которым, на моё счастье, заняться было совсем нечем, отчего согласились они даже быстрее, чем я ожидал, не пришлось ни упрашивать, ни подкупать. Внеплановый объезд по городу занял у нас от силы часа два-три, но на самом деле занял бы меньше, если бы не наша некормленая и придирчивая веганская псина, которая раз в тридцать минут заявляла о том, что хочет что-нибудь перекусить. У меня и у бедной любительницы ужасов выбора особо не было, потому что Деккер, вроде как, наш друг и для кого-то даже муж, выкидывать его на обочину было бы делом последним, так что приходилось его прихоти исполнять, а не то он бы весь день ходил с надутой миной и жаловался бы, блять, на свою несчастную жизнь. Короче, дома я был к вечеру. Снова стал набирать номер Мэтта, потому что на связь тот не выходил вообще — я даже где-то в середине нашего умопомрачительного шопинга позвонил остальным парням и поинтересовался, не объявлялось ли им наше пропащее чудовище. Они, правда, как-то неохотно отвечали и после вопроса моментально голоса их становились тише, чем были до него. Но и на этот уже второй звоночек внимания я не обратил. — В данный момент абонент не может принять ваш вызов. — Либо у тебя оторвало руки и ноги, и поэтому ты не можешь ответить, либо я тебя закопаю живьём при первой же встрече, — ругался я с непонятно с кем и для чего под косые взгляды Бонеза. — Чего ты лупишь? — оскорбился я. — Тебе не понять, ведь ты же собака, тебя никто никогда не игнорирует. Ответом для меня было повиливание хвостом и последующий модельный уход на балкон, откуда через секунду послышались рефлекторные шкрябания острых когтей по кафелю. Я лежал тогда на кровати, закинув одну руку под голову, а другой прижимая мобильный к грудной клетке, и выжидал не понять чего. Анны всё ещё не было, она минут сорок назад, разве что, отписалась мне, что задержится у подруги на пару бокалов вина, и хотя я прекрасно понимал, что парой бокалов они, конечно, не ограничатся, я был абсолютно спокоен, потому что девчонка моя не умеет напиваться в слюни и дебоширить, как это умею я. Ну вообщем, хуй с ним, подумалось мне, пускай расслабиться, отдохнёт, а я пока… — Алло? — Ебать! Дозвонился! Ты где был, чёрт? — после протяжного хрипа в трубке, я принял решение не тянуть кота за предмет размножения, размусоливая стандартные фразы про дела и здоровье, а перейти сразу к делу, потому как, мало ли чё, может, у парня проблемы какие и нужна моя помощь. — Ты что-то хотел? — мне аж пришлось подняться по спинке кровати, чтобы объективно вкуривать происходящее, потому что ответил мне Мэтт как-то несколько раздражённо, будто бы это, блять, я пропадал целый день, а он меня искал и не находил себе места, бедолага ебучий. — Да… то есть, нет… в смысле… — слова не вязались совсем, я жопой чуял, что что-то не так. — Я звонил тебе, но у тебя, кажись, телефон был выключен, и я… ну… блять, да что со всеми вами происходит? — Со всеми? — послышалось реальное удивление, своему напору удивился даже я. — Ну да. После того, как ты загнал эту телегу про то, что уходишь из группы и всё такое, простите-прощайте, все себе места не находят. Я-то понял, что они не выкупили прикола, так что, с гордостью тебе сообщаю, что шутка удалась, но ты, правда, чутка перестарался. От сказанного мной же стало легче. Я будто напомнил себе, что это была шутка и волноваться здесь не о чем, но следующее, что я услышал, не то чтобы в шок меня повергло, я просто до невозможности ахуел. — Это не шутка, Дилан. — То есть как? — глаза у меня тогда по пять копеек, ладони вспотели, затылок загорелся, я, не зная больше куда себя деть, выскочил на балкон, на вечернюю прохладу, и понадеялся, что в комнате просто хуёвая акустика или у меня какие-то проблемы со слухом, потому что в то, что сказал Мэтт, верить не хотелось вообще. — Я всё объяснил в студии, — и голос такой, знаешь, устало-сожалеющий, он словно сам себя винил за то, что сделал. — Ты не слушал? — Я… нет, как это, я… то есть, да, я слушал, я просто… просто думал, что ты прикалываешься. И в голосе моём это отчаяние сучье, от которого меня аж на месте передёрнуло. Я тогда начал морщиться, виски́ массировать, по сторонам оглядываться, пытаясь понять вообще, в какой действительности я нахожусь и не сон ли всё это. Но всё было более, чем реальным. Реальный пёс, реальный я, реальный Мэтти в трубке. — Мне жаль. И тут мне захотелось прокричать что-нибудь матерное и очень-очень для него обидное, потому что… обида — вот, что я чувствовал в тот момент, несколько дней перед этим не подозревая вообще ни о чём. Захотелось оказаться рядом с кудрявым чудовищем и повыдёргивать все его космы, чтобы мозг на место поставить, чтобы вразумить долбоёба. Но было поздно. — Мы… мы больше не друзья? — и это был действительно тот вопрос, который мне хотелось ему задать. Я не желал слушать причины, их обоснование или что-либо ещё, мне было важно знать, остался ли у меня пятый лучший друг. — Идиот, — и это, казалось бы, обычное для некоторых оскорбление, неприятное слово, стало мёдом для моих ушей; я невольно расплылся в улыбке. — Мы всегда будем друзьями, Фанни, ничто этого не изменит. И всё, и стало спокойно. После этих слов перестало под коркой мозга ощущение нереальности долбиться, не билось в агонии сердце, не потели ладони и не пылал затылок. Нахлынуло какое-то умиротворение, прямо как после косяка. — Не вздумай больше игнорировать мои звонки! — совсем беззлобно прошипел я, вместо басен о том, что он поступил неправильно, эгоистично и подло, что гореть ему в котле при таком раскладе лет, эдак, через пять, и что ненавижу я его так же сильно, как ненавижу дешёвый соус для тако, потому что я всё понимал. Понимал и, как ни странно, принимал. — Не буду, брат. Что ж, вывод можно сделать один. Не совсем утешающий и не совсем приятный, но всего один, простой и ясный как день: не всегда людям удаётся идти с кем-то по одному пути всю жизнь. Иногда так случается, что расходятся мнения, меняется мировоззрение и восприятие того, чем ты занимаешься, человек растёт и его душенька требует чего-то нового, чего-то, за что можно бы взять ответственность, и в этот момент важно не проебаться основательно, важно не соврать самому себе и окружающим тебя людям, потому что потом будет только хуже. Мэтт — скотина редкостная, но он сделал всё правильно. Он поступил честно.