«Кто раз умеет обмануть, тот много раз еще обманет». — Лопе де Вега.
~
Они называют это «десятью минутами после шоу». Джорел говорит, что это десять минут рая, а Дэнни утверждает, что это десять минут ада. Мурильо был отвратительным лжецом. Он не умел врать ни в школьные дни, ни в студенческие будни, его выдавало всегда искреннее собственное лицо, которое он в какой-то момент предпочтёт возненавидеть, потому что все беды, казалось, только из-за него. Приходя домой, шумно взбираясь по скрипучим ступеням к себе в комнату, хлопая дверью и равнодушно бросая набитый книгами рюкзак на пол около тумбочки, он подходил к зеркалу, висящему над комодом, и подолгу всматривался в очертания своей выразительной морды. Большое внимание уделял глазам, потому что однажды, оставшись в качестве наказания после уроков, он, сидя в наушниках и калякая что-то в блокноте, краем незанятого уха услышал, как мисс Форс сказала одному из провинившихся, что «глаза — зеркало души, посмотришь в них и всё сразу становится понятно». Он смотрел в две коричневые точки и иногда, беззвучно, шевеля лишь губами, учился врать. В отчаянных попытках убедить себя в чём-то он краснел, чувствовал, как потеют ладони и подкашиваются ноги. Он психовал, сбегал из дома и втихую, почти на окраине города, выкуривал одну за другой сигареты, нагло спизженные у одноклассника. Мурильо является отвратительным лжецом, поэтому никогда не говорит с женой о турах, репетициях и внеплановых задержках в студии. Дома он просто отец, просто муж и просто человек, обладающий прекрасной семьёй и продолжительным будущим. Мурильо не любит, когда Риз произносит вслух словосочетание «десять минут» и улыбается этой своей обворожительно-ангельской улыбкой, потому что в этот момент у Мурильо начинает неистово долбиться в груди сердце, прямо как тогда, в детстве, когда он пытался спизде́ть матери, что табаком воняет не от него. Мурильо не любит, когда Риз, его любимая жена и лучшая подруга, засыпая, прижимается к нему так близко, что на время становится тяжело дышать. Уже второй год Мурильо не любит ничего, кроме «десяти минут после шоу». Джорел — фееричный пиздабол. Не лжец, не обманщик, а именно пиздабол, потому что врёт он по-страшному часто, даже не пытаясь скрыть ехидную усмешку. Он врёт умело, качественно, в подходящий момент прищуривая глаза или отводя их в сторону — скрывая правду. И ведь даже не от собеседника её скрывая, а от самого себя, чтобы было легче, чтобы не мучиться и не кусать нервно подрагивающую губу. Секрет успеха Джорела, корнями прорастающий из средней школы, лишь в том, что он оказался в нужном месте в нужное время. Обзавёлся хорошими приятелями, которые в краткой форме обрисовали ему методику вранья и продемонстрировали её работоспособность пару раз на практике. Джорел, некогда прилежный ученик и противник лжи, наблюдая за тем, как один из его друзей откровенно пиздит учительнице искусства о том, что рисунок, который он приготовил на сегодня, нещадно разодрала собака, учитывая то, что у того пацана была бронхиальная астма и его родители ни за какие деньги не впустили бы в дом животное, тихонечко хихикал на задней парте в сомкнутый кулак. Через какое-то непродолжительное время Джорел усвоил все аспекты столь не лёгкого дела и стал врать. Много и обо всём подряд, уже сам не совсем понимая, что в его словах правда, а что нет. Он врал самоуверенно, что для себя считал гарантом искренности, врал заученно и чётко зная, в каких ситуациях какую подобрать интонацию, как лучше скорчить рожу и в какую позу лучше встать. Он врал родителям, друзьям, учителям и, что самое страшное, самому себе, профессионально убеждая самого себя в том, что все его игры с ложью — лишь переходный возраст и ничего кроме. Однако процесс морального разложения был запущен и, сколько бы Джорел это не отрицал, деваться уже было некуда. Сейчас он гениальный обманщик, поэтому не редко любит поговорить с женой о ночных задержках в студии, о внеплановых ночёвках у семьи Мурильо и о том, какой же Дэн всё-таки классный музыкант, как же всё-таки эстетично выглядят его пальцы, когда перебирают тонкие струны акустической гитары. Ванесса, слушая рассказы своего мужа, про себя удивлялась тому, насколько воодушевлённо он вещает, насколько трепетно описывает своего коллегу и части его тела. Потом, крепко держа супруга за руку, продолжая внимать каждому его слову, Ванесса в неоднозначном жесте вскидывает тёмную бровь, когда Джорел начинает смеяться после фразы «…потом мы с Дэном свалили на десятиминутный перерыв». И Ванесса ничего не спросит, не задаст ни одного наводящего вопроса, она не сделает ничего — Джорел это хорошо знает. Джорел этим хорошо пользуется. Они — две противоположности, и, как известно каждому, противоположности притягиваются. Это происходит после концерта в Будапеште. Горячий, распаренный тёплым дыханием и криками воздух, прилипающие к телу футболки, скользящее во влажных ладонях вытянутое горлышко пива и громкая, почти до лопающихся барабанных перепонок, своя музыка — всё это сводит с ума, всё это заполняет голову одним лишь моральным экстазом. — Ты сегодня особенно хорош, — в какой-то из разов взаимодействия Чарли с публикой, говорит Джорел, медленно преодолевая расстояние между собой и вокалистом, приобнимая его за талию и стаскивая с уха систему персонального мониторинга. — Спасибо, — несколько скромно лопочет тот, потирая затылок. — Не теряйся после шоу, — подмигнув, просит его гитарист и сматывается на другой край сцены, упирая стопу в звукоусилитель и поправляя на макушке кепку. Последние три песни из сет-листа проходят в относительном спокойствие. Никакой внеплановой жести, кроме непосредственно самих участников сегодняшнего мракобесия, не происходит, никто никого прилюдно не ебёт и не избивает, в здании всё взаимно гармонирует. Фанаты отрываются и наслаждаются выступлением любимой группы, а скачущие туда-сюда музыканты просто делают свою работу, не забывая раз в трек подъебать друг друга во всеуслышание. Потом, через минут девять-одиннадцать, восторженные крики, овации, трепетное спасибо от Дэна, очередная шутка от Сина, ответная реакция от Джонни и полетевшие в толпу медиатор Джорела и кепка Дилана, знаменующие официальное завершение шоу, которое после сопровождается огорчённым улюлюканьем, прерванным светловолосым мужиком из стаффа Нежити, заявившем, что через десять минут состоится автограф-сессия. В гримёрку заваливается уставшая и изнеможённая толпа из организаторов, музыкантов, осветителей и помощников — в комнате почти мгновенно становится душно и жарко, но кто-то сообразительный услужливо включает кондиционер. Следующие несколько минут они разговаривают, обмахиваются полотенцами, опустошают одну за одной пластиковые бутылки негазированной воды и обсуждают чьё-то предложение рвануть в бар. И пока Чарли с Альварезом громко спорят о том, какой алкоголь они будут пить в обязательном порядке, Дэнни, а следом за ним и Джорел, незаметно для оставшихся покидают помещение и перемещаются в до блеска вылизанную уборную. — Думаю, что сегодня не получится, — честно говорит блондин, прикусывая губу. — Это ещё почему? — у Дога на покрасневшем лице искреннее удивление, опасно граничащее с гневом. — Если ты насчёт парней, то, знаешь, забей, они всё равно никуда… — Нет, дело не в этом, — перебивает его тот, переминаясь с ноги на ногу и нервно перебирая край футболки заледеневшими пальцами. — Я просто… просто не хочу. — Дэнни, милый, — наигранно ласково начинает Джорел, делая пару шагов вперёд и чуть склоняя голову в бок, — я ведь и не собираюсь спрашивать, — на окончании фразы улыбку сменяет серьёзная гримаса. — Десять минут — это то, что не зависит от твоих или, скажем, моих желаний, помнишь? Так что, не задерживай нас обоих тут и проходи в кабинку. — Джей… — Я сказал, проходи в ёбаную кабинку, — голос его всё ещё тихий, но до безумия напористый и с нотками угрозы. Будь они в каком-нибудь сериале или фильме, Дэн бы имел стопроцентную уверенность, что у Деккера за спиной отточенный нож. Джорел — не тот, кто любит ждать, поэтому, нервно оглянувшись по сторонам, он резко хватает товарища за ворот и толкает его в закрытую дверь, которая по всем законам физики распахивается и громко соприкасается с пластмассовой ограждающей стенкой. Залетев следом и провернув замок, Джорел бросает на крышку унитаза свою и чужую кепки, стаскивает с горячего тела напротив рубашку, сам откидывает куда-то собственную майку и грубо вжимает щетинистое лицо партнёра в ту самую стенку, выкрашенную в однотонный тёмно-салатовый цвет. Рукой ведёт вниз, быстро справляется ею с пряжкой своего ремня, а после суёт её в штаны Мурильо. Сжимает, трёт, царапает. Наслаждается исходящими от того звуками, хищно скалится и, смочив два пальца, давит ими на тугое колечко мышц. — Жаль, что ты не моя жена, Дэнни, я бы трахал тебя ещё чаще. Мурильо кусает губы, хрипит и по-шлюшьи оттопыривает задницу назад, требуя большего наперекор тому, что требует его разум — вернее сказать, его остатки. Потом, в крохотном перерыве между ненавистью ко всему живому и захлёстывающим удовольствием, он чувствует в себе нечто более объёмное в размерах нежели пальцы, вскрикивает и хватается за чужие мокрые бёдра, стискивая кожу на них неровными ногтями, провоцируя тем самым недовольное, болезненное шипение сзади. — Сделаешь так, блять, ещё раз и больнее будет раза в три, — рычит прямо ему на ухо Джорел, хватая обе его руки и фиксируя их на стене перед собой. Дэнни молится, чтобы это кончилось как можно быстрее. Джорел умоляет, чтобы эти десять минут никогда не кончались. У Мурильо внутри всё огнём пылает, ему на моральном уровне мерзко от происходящего, а на уровне физическом… он не уверен, как можно описать это, но ему хорошо настолько, насколько не бывает ни с кем и никогда. Он стонет, извивается и тихонько матерится себе под нос, истошно облизывая губы и блаженно закатывая глаза. Дыхание его отрывистое, будто кто-то ворует потоки углекислого газа прямо у него изо рта, дыхание неровное, по-блядски удовлетворённое, по-человечески просящее остановиться. Когда Джорел кончает на спину своего партнёра, то чувствует, как тело, буквально повисшее у него на руках, постепенно обмякает, подобно кусочку печенья в кружке чая или стакане молока. Он поворачивает Дэна к себе, берётся за его лицо и целует. На секунду даже кажется, что искренне, без толики пиздежа, но потом, когда поцелуй начинает прерываться тихими усмешками, всё становится на свои места. — Я же говорил, что ты сегодня особенно хорош, — шепчет Джорел. Джорел — лжец, Дэнни — его жертва.