Январское лето

Angus And Julia Stone – Big Jet Plane. Ее ресницы взлетают вверх, в злато-карем омуте отражаются радужные блики салютов, а прохладная ладошка приятно остужает разгоряченную от ее касаний кожу. Я переплетаю наши пальцы и сжимаю ее ладошку сильнее, краем глаза поглядывая на нелицеприятную, шумную толпу незнакомых людей. Определенно лучше было бы остаться дома - на стареньком диване, напротив панорамного окна, из которого видна самая оживленная улочка Косого переулка. Воздух взрывается очередной порцией магловских фейерверков, она звонко хохочет и жмурится от ослепительных искр, а мое сердце совершает едва ли не болезненный прыжок в пустоту. Шумно и слишком много маглов, а еще жарко, в этом году Лондонская весна выдалась на удивление жаркой. Но если Грейнджер загорается какой-то идеей, на дороге лучше не вставать. К тому же она такая красивая, когда сияет от восторга… На ней сегодня легкий хлопковый сарафан – мой подарок. И, черт возьми, на свете нет ничего прекраснее, чем Грейнджер в коротеньком сарафане. Грейнджер, которая не снимала брюк, пожалуй…никогда? Внезапно она отпускает мою руку и, покачивая бедрами в такт незнакомой мне музыки, двигается в толпу. Поднимает тонкие изящные руки к небу и кружится, а я не могу отвести взгляд, смотрю, не моргая, и думаю про себя, что, пожалуй, стоило заставить эту настырную остаться дома…наверняка этот салют было бы видно из наших окон. На кончиках пальцев все еще ощущается ее прохлада, и я, сжимаю руки в кулаки, надеясь удержать ее на коже как можно дольше. Грейнджер решила, что мы должны пойти на этот магловский праздник, названия которого я даже и не запомнил. Зачем? Весь праздник я так и простоял глядя на ее стройные ноги и острые коленки, которые едва скрывал подол сарафана и вероятней всего не думал ни о чем. Разве что о том, как сильно я люблю эту зазнайку… И о том, как сильно я благодарен тебе за нее. Это не очередное письмо, нет - я обещал завязать. Скорее немой монолог. Как-то Грейнджер заикнулась, что людям могут помочь только люди, не один лист бумаги не выслушает так, как близкий человек, и где-то глубоко в душе я верю, что ты сейчас слышишь меня. Раньше нам порой удавалось читать мысли друг друга, помнишь? Я по-прежнему дико скучаю, по-прежнему делю жизнь на «до» и «после» и по-прежнему учусь жить заново…мы учимся, но теперь у меня есть она. Мы вместе живем, работаем, создаем новые товары для нашего магазина, теперь в нашей квартирке живет кот. Прости. И знаешь, я счастлив. Как-то давно ты сказал мне: «В детстве почему-то всегда знаешь, что даже самая страшная гроза рано или поздно пройдет, и она действительно проходит, а за ней всегда светит солнце. Если будешь всю свою жизнь думать о том, что за грозой всегда идет солнце, тебе все будет нипочем». Она мое лично солнце, брат. Такое свежее, ласковое и теплое, какое бывает только после сильной грозы. Я буду вечно благодарен тебе за Гермиону Грейнджер. Обещаю, я буду беречь ее всеми силами и никогда не оставлю. Тонкий ободок колечка сейчас греет мой карман, ждет своего часа. А она даже не подозревает, что букет Джинни был как нельзя кстати… Я больше не боюсь оглядываться назад, потому, как помимо скверного за спиной осталась и масса замечательных воспоминаний, над которыми можно от души посмеяться. Там с улыбкой встречаешь меня ты, мы врем малышу Ронни, что уже тысячу раз катались на папином фордике, разгоняем зловредных гномов из родительского дома, ты обрабатываешь мой укушенный этим мерзким созданием палец и мы снова вместе. А еще, там, в целости и сохранности останется наше с ней «январское лето» девяносто девятого года - так обозначила наши отношения мисс староста. Так что, когда мы захотим вернуться в прошлое, достаточно будет просто закрыть глаза и перестать бояться. «На свете нет ничего невозможного — дело только в том, хватит ли у тебя храбрости».