Январское лето

Ross Copperman – Hunger. Гермиона приоткрыла глаза и попыталась сфокусировать взгляд, но в кромешной темноте разобрать что-либо практически невозможно. Единственным источником света являются странно-мигающие огоньки, едва виднеющиеся за морозным узором на оконном стекле. Хочется встать, но тело, почему-то распластавшееся поперек кровати, отказывается подчиняться. Конечности, безвольно раскиданные в стороны, затекли и налились свинцом. Грейнджер морщится и через силу потягивается, почти уверенная, что сейчас кончиками пальцев заденет густой войлок шерсти Живоглота, вечно сопящего на соседней подушке. Движение пробуждает под кожей едва ли не приятную томительную боль, она словно оголенный проводок посылает сигнал, к еще дремавшему мозгу, и события последнего дня постепенно складываются в нечеткую мозаику. Она не дома. Точнее, не в своей пыльной захламленной книгами квартирке, где все время гуляет сквозняк. Пустая комната молчит, словно отказываясь давать хотя бы крохотную подсказку, и Гермиона приподнимается, усаживаясь на кровати, и мучительно всматривается в очертания незнакомых предметов. От теплого света непонятных огоньков рябит в глазах. Девушка выпрямляется и только сейчас с удивлением отмечает - она спала обнаженная, а это ей совершенно не свойственно. Завернувшись в простыню, она медленно подходит к окну - почти вплотную. Ладонь скользит по запотевшему стеклу, разрушая, почти что идеальный зимний узор, за которым скрывается заметенная снегом улица, утопающая в теплых золотых огнях. Рождество. Конечно же. Глаза привыкают к полумраку, и Гермиона оборачивается, осматривая комнату. Подушка располагается совершенно с другой стороны, а вторая с измятой наволочкой выглядывает из-под кровати. Одеяло, свернутое в неопрятный комок лежит в центре. Пальцы сами собой касаются тонкой кожи на шее, ведут по острым ключицам. Кожа пылает, словно отпечатав в себя все прикосновения. Его прикосновения. Грейнджер закусывает губу, не в силах сдержать ликующую улыбку, от которой, кажется, сейчас треснут щеки. Но внезапно в разум, словно обезумевший червячок закрадывается сомнение, зарождая сразу несколько неприятных вопросов: «А что если он жалеет?», «Вдруг думает сейчас о том, что совершил очередную ошибку, вновь связавшись с осточертевшей Грейнджер?» Его же нет сейчас рядом. Он ушел… Неожиданно за дверью спальни что-то глухо ударяет о деревянные половицы, и Гермиона, забыв о том, что ее обнаженное тело скрывает лишь тонкая простыня, спешит вон из комнаты. Коридор между спальнями тонет в уютном полумраке, в котором видно лишь единственное яркое пятно – слепящую полоску теплого света под дверью спальни старшего из близнецов. Девушка закусывает губу и на цыпочках подходит к двери, толкает кончиками пальцев, чувствуя, как сердце отбивает бешеный ритм где-то в горле. Полоска света становиться шире, привыкшие к темноте глаза слезятся от напряжения. Какая-то часть души отчаянно по-детски желает поверить в чудо, в рождественское волшебство. Безумие, непозволительная наивность: вот сейчас она откроет дверь, а там Фред ворчливо разбирает свои вещи и бурчит, что его комнату превратили в алтарь. Сколько людей бы это осчастливило! Еще секунда. Уже видно первые колдографии в рамках и ножки высоко зеркала… Дверь скрипнула, отворилась окончательно, и перед глазами предстала безмолвная, заполненная до краев воспоминаниями и коробками со старыми вещами комната, владелец которой не вернется, даже если вмешаются все высшие силы вместе взятые. Жизнь, к сожалению, не завернута бережно в самую яркую подарочную упаковку. Фред Уизли остался жить только в воспоминаниях. - Доброе утро, соня. Гермиона вздрогнула и резко развернулась, мгновенно сталкиваясь с лисьим взглядом Джорджа. В его руках пустая открытая коробка: - Я не услышала, как ты подошел, - Грейнджер опустила взгляд, отчего-то жутко стесняясь. - Прости, не хотел напугать, - он улыбнулся шире и проскользнул мимо девушки, бросая коробку на пол к остальным вещам. Гермиона нахмурилась и наклонилась на дверной косяк, с любопытством осматривая кавардак вокруг. Джордж присел на корточки и, почему-то загадочно улыбаясь, аккуратно свернул немыслимо яркую футболку, бережно уложил ее в одну из коробок, а затем оглядел девушку с ног до головы: - Тебе идет, - задумчиво изрек он, вгоняя Грейнджер в краску, а затем неожиданно нахмурился и осмотрел коробки. – Ты, верно, потеряла меня? Но мне не спалось, думал, закончу до твоего пробуждения но…, - он пожал плечами и потянулся зачем-то в кучу вещей. Гермиона плотнее закрепила простынь на груди и прошла в комнату, осматриваясь по сторонам. Спальня изменилась с того раза, когда она последний раз была здесь. Больше половины рамок с колдографиями исчезло и теперь аккуратно покоилось в нескольких коробках. Большого портрета озорных первокурсников не было на стене: - Джордж, что ты делаешь? Взгляд пробежался по разбросанным по полу вещам. Клетчатым рубашкам, футболкам самых ярких и заметных оттенков, задержался на письменном столе, где покоились сложенные в аккуратную стопку письма, а затем остановился на бережно свернутой, фиолетовой атласной мантии, в руках Джорджа. Сверху едва виднелась вышитая позолоченными нитками буква «Ф». Джордж несколько секунд молча рассматривал предмет у себя в руке, перебирал приятный на ощупь материал пальцами, словно хотел отпечатать его у себя на ладонях, а Грейнджер в этот момент ощутила, как волосы зашевелились где-то на затылке от понимания всей ситуации: - Я кое-что понял, Гермиона…, - Джордж последний раз провел по ткани пальцами и уложил ее сверху футболок, сразу же закрывая коробку. – Точнее я понял это уже давно, но именно сегодня решил, что пора перейти к последнему пункту твоего плана. - Джордж…, - только и смогла выдохнуть Гермиона, едва контролируя неприятные спазмы в горле. – Ты не обязан сам…я могла бы… - Нет-нет, - он быстро замотал головой и придвинул к себе ближе очередную коробку. – Именно что я должен сам, не мама, не братья, не Джинни – это должен сделать именно я, - Джордж кривовато улыбнулся и выудил из кучи вещей что-то необъятное и алое. Грейнджер до боли прикусила губу, прожигая взглядом старенький свитер: - Чтобы помнить Фреда, мне не нужны его вещи, не нужен этот свитер, как доказательство, что он когда-то существовал. Я даже не буду носить его рабочую мантию, чтобы обманывать себя, будто он до сих пор рядом – все это иллюзия, Гермиона, как тот клон…лишь самообман, чтобы не чувствовать себя настолько одиноким. Джордж поднял глаза и, не обращая внимания на изумленный взгляд девушки, игриво подмигнул: - В конце концов, у меня теперь есть еще одно одиночество. Гермиона поджала губы в улыбке и, перешагивая через коробки, пробралась к письменному столу, любовно провела кончиками пальцев по гладкой поверхности одного из писем на самой верхушке стопки, задержалась на кривоватом, размашистом почерке и на миг задумалась, сколько же боли нацарапано на этих листочках бумаги, сколько невысказанных обид и истинных чувств, которые Джордж так умело скрывал за маской черствого затворника? - А письма? – спросила она, не решаясь обернуться. - Письма? - Что ты хочешь делать с ними? – наконец, Гермиона повернулась и, наклонившись бедрами на стол, подняла осторожный взгляд на Джорджа. - Я думал, ты мне скажешь, Грейнджер, - он запаковал последнюю заполненную коробку, выпрямился, на ходу отряхивая штаны от пыли и осмотрелся. – Ну, вот…кажется все, - его голос слегка дрожит, выдавая волнение. - Вся жизнь распихана по коробкам. Гермиона напряглась, всеми силами стараясь не думать, что чувствует сейчас Джордж, разбирая вещи погибшего близнеца? - Прошлая жизнь, - поправила она, беря себя в руки. - Верно, - согласился Джордж и, ухмыльнувшись, подошел вплотную к девушке. Грейнджер моментально выпрямилась, казалось, даже кожа начинает гореть от его слишком близкого присутствия: - Куда теперь ты денешь все эти вещи? - А как обычно поступают в таких ситуациях? Раздам нуждающимся. Джордж выглядит слишком непринужденно, слишком расковано и от этого невозможно понять, что происходит у него на душе. Ясно только одно – там полная неразбериха, отражение того хаоса, что сейчас вокруг, разве что расставлено теперь все по полочкам и разобрано по коробкам. Для всего остального необходимо время. И нужный человек рядом. Гермиона нахмурилась и опустила задумчивый взгляд на письма: - Кажется, я знаю, что с этим делать … Джордж с любопытством наблюдал, как она исчезает в соседней спальне, а затем, вернувшись уже одетой, бросает ему теплую куртку, бережно берет в руки стопку писем и протягивает ладошку со слегка дрожащими пальцами: - Мне больше нравился твой предыдущий образ. Грейнджер улыбнулась, снова заливаясь краской, а затем неопределенно покачала головой: - Думаю, мне будет не комфортно в одной простыне там, куда мы с тобой сейчас отправимся. Джордж прищурился, но послушно натянул куртку: - Что ты задумала Гермиона Грейнджер? - Ты мне веришь? - Запрещенный прием. - Веришь? – она первая сжала его пальцы стальной хваткой, выжидающе прожигая, потемневшим взглядом. - Всегда верил, - привычно кивнул Джордж, едва сдерживая улыбку, и скрестил собственные пальцы с ее, машинально обхватывая девушку за талию и прижимая к себе вплотную. - Это еще зачем? – выдохнула Гермиона, чувствуя умелые касания под пальто, поглаживающие каждый позвонок на худощавой спине. - Просто мне нравится прикасаться к тебе, я слишком долго был лишен этого и теперь не собираюсь оказываться от простых радостей. - И как я должна удачно трансгрессировать после таких признаний? - Давай я? - он по-хулигански растянул губы в улыбке. - Джордж Уизли ты играешь не по правилам! - Да кому нужны правила?! Гермиона сурово прищурилась и поджала губы, на что Джордж в ответ фыркнул и, отступив на шаг, выжидающе уставился на девушку: - Не расщипи нас, Грейнджер. Несколько секунд густой воздух сковывал каждую клеточку тела, сдавливал суставы со всех сторон, ледяной ветер бил в лицо и единственным признаком, придающим уверенность, была теплая рука Джорджа, мягко сжимающая тонкие пальцы. Наконец, ноги коснулись промерзшей до основания земли, и Гермиона позволила себе открыть глаза и осмотреться: - Мы что…на вершине Стотсхед Хилл? – неуверенно предположил Джордж, оборачиваясь. - Угу, - промычала Грейнджер, рассматривая чернеющие в ночи очертания пустоши, стараясь припомнить что-то знакомое, но в голову ничего не приходило – слишком давно это было, все стерлось из памяти за водоворотом событий. Да и честно сказать, когда она впервые оказалась на этой горе, она была так перевозбуждена предстоящим чемпионатом мира по Квидичу, что не особо осматривала местные красоты. А красот стоит сказать тут оказалось не мало. Пустошь на самой высокой горе в темноте казалась бесконечной, но стоило сделать пару шагов, как впереди показывался резкий обрыв, и утопающая в огнях деревенька Оттери-Сент-Кэчпоул. Ветер на такой высоте обжигал кожу, и Гермиона приподняла ворот пальто: - Что мы здесь делаем? - Я хочу, чтобы ты кое-что сделал…, - Грейнджер перехватила письма и свободной рукой нащупала во внутреннем кармане пальто волшебную палочку. – Возможно, ты решишь, что это глупо, но многие психотерапевты советуют такой метод. Джордж, пытаясь скрыть ухмылку, приподнял брови, и Гермиона закатив глаза пояснила: - Я читала… - Будем заниматься психотерапией? - Я бы назвала это «Грейнджертерапия». Гермиона провела палочкой в воздухе, едва слышно шепча заклинание, и пустошь озарилась ярким сиянием обжигающего огненного шара. Джордж нахмурился и подошел ближе, протянул руку, обводя пальцами контур шара, но, не касаясь его, чтобы не обжечься и восхищенно присвистнул: - Огонь в твоем исполнении превосходен! - Рон тоже всегда так говорил, - Грейнджер смущенно улыбнулась и спрятала палочку обратно в карман. - Что ты задумала, Гермиона? - Я хочу, чтобы ты взял эти письма…и поджег их. Джордж заметно напрягся и опустил растерянный взгляд на аккуратную стопочку в руках Гермионы. - А затем развеял пепел над пропастью. - Думаешь, это хорошая затея? - Это хороший способ отпустить прошлое. В этих письмах вся твоя боль и я думаю, пришла пора попрощаться со всем плохим, что было написано на этих страницах, знаю, звучит безумно, но увидишь, станет гораздо легче. Замолчав, Гермиона протянула письма Джорджу и ободрительно улыбнулась: - «Уизлитерапия» куда веселее, - буркнул он в ответ, перебирая уже потрепанные листки бумаги. Гермиона прыснула и, покачав головой, выудила из сумочки книжечку в бархатном переплете, любовно провела по обложке кончиками пальцев и загадочно улыбнулась. Наконец, решившись, глубоко вдохнула колючий от морозца воздух и, раскрыв книжечку, резким движением вырвала первую страницу: - Что это? – почти шепотом спросил Джордж, боясь спугнуть поистине магическую атмосферу. Грейнджер закусила губу и медленно подошла к огненному шарику, дрожащей рукой протянула исписанный листок, и через пару секунд пламя уже ласково лизнуло кончик пергамента, обугливая его до черноты: - А это моя боль… Огонь с готовностью охватил бумагу, почти мгновенно превращая ее в пепел, и когда жар дошел до кончиков пальцев, Гермиона отпустила сгорающий лист, и ветер, подхватив его, унес в черноту ночи: - Ты вела дневник? – Джордж подошел ближе и протянул первое письмо прямо к огню. - По наставлению моего лечащего врача, - Грейнджер вырвала второй листок из книжечки и подожгла его рядом с письмом Джорджа. - Все хорошие девочки ведут дневники, - хмыкнул он и отпустил горящий лист. Ветер поднялся сильнее, словно разделяя их миссию и унося пепел в пропасть, развеивая его прямо в воздухе: - Все эти дневники, письма, изложения своих чувств на бумаге – все это на самом деле чушь. Людям могут помочь только люди… Темнота с каждой минутой сгущалась вокруг теплого круга света, и мириады звезд загорались на отчего-то именно сегодня идеально чистом ночном небе. Где-то вдали начали взрываться первые хлопушки и салюты, слышался дружный смех и свист: - С Рождеством, Джордж, - улыбнулась Грейнджер, отпуская последние листки из дневника. - С Рождеством, Гермиона, - улыбнулся он в ответ, наблюдая, как тлеющий пепел рассыпается в воздухе. Свои письма он уже отпустил на волю ветра и теперь задумчиво наблюдал за манипуляциями девушки. Огонь действовал успокаивающие. Джордж поежился и исподлобья поглядел, на спокойно улыбающееся лицо Гермионы, идеальная кожа, которой казалась персиковой в теплом свечении огненного шара. Ее прищуренные глаза в темноте напоминали расплавленный шоколад, и Джордж облизнул губы, почти что ощущая его вкус на кончике языка. От неконтролируемого почти болезненного приступа нежности хотелось застонать, а она только добавляла масла в огонь, слишком мило потирая, озябший аккуратный носик варежкой. Джордж чувствует, как собственные губы, будто обладая своей волей, растягиваются в глуповатой улыбке, и Гермиона замечает это: - Что-то не так? – ее глаза удивленно распахиваются, на щеках по обыкновению проступают красные пятнышки от смущения, и Джордж не выдерживает, срывается с места и в два шага оказывается так близко от ее лица, что замерзшей кожей чувствует ее теплое дыхание. - Я так тебя люблю, Гермиона Грейнджер, - выдыхает он и, обхватив лицо ладонями, мягко касается ее губ поцелуем. Грейнджер на миг застывает, а затем расслабляется, запрокидывая голову и отвечая на требовательный поцелуй: - Ты самая необыкновенная, - шепчет Джордж между отрывистыми поцелуями. – Самая волшебная, благодаря тебе мне так дико хочется жить, ты подарила мне надежду, показала смысл во всем моем существовании, и я так благодарен тебе за каждую секунду проведенную рядом с тобой. Джордж остановился лишь на миг, чтобы легонько прикоснуться губами к ее покрасневшему носу: - Я не знаю, что будет завтра, послезавтра, через несколько лет, сможем ли мы с тобой начать жить с чистого листа, сумеем ли научиться жить со всеми воспоминаниями из прошлого, но я точно знаю только одно - я хочу, чтобы из нас получилась крутая команда, Грейнджер, - он улыбнулся. – Черт возьми, уже получилась! Мы же с тобой вместе весь мир свернуть можем… Гермиона заливисто рассмеялась и провела пальцами по густым рыжим волосам, смахивая снежинки: - Я люблю тебя, Джордж Уизли…и да, из нас получилась самая крутая команда.