National Anthem

Грузный мужчина слушал моего сопровождающего внимательно, а потом придирчиво оглядел меня. Как жеребца на продажу, честное слово. Вот он я, дарёный конь. По нему было видно, что он не хотел меня брать, так же сильно, как и я не хотел к нему идти. Мы оказались в одном помещении только потому, напоминаю, что некому послу Беллами нравилась идея того, что я пою. Я – его певчая птичка. И почему я не поставил ему ультиматум? Когда Крацки усадил меня перед собой, я знал, что у меня нет выбора. Я должен либо выложить всё ему как священнику на исповеди, либо же закатить истерику. Я выбрал второе. Кто б знал, как мне это было противно, каким я себя чувствовал ёбаным идиотом. Наверное, я был идиотом, и даже в буквальном смысле ёбаным. Он был похож на Тимбаланда, только его французскую версию. Я представил, что могу выразить ему своё недовольство по поводу его нового сингла (то ещё говно). Я не помню уже, какую чушь ему говорил – моя голова всегда сама по себе избавлялась от неловких воспоминаний, что удивительно облегчало жизнь. Но примерно на середине он меня остановил. – Ты не тупой мальчик. Нам обоим это не нужно. Но ты бы видел, сколько прибавилось к моему счёту за последние пару часов. А ты вроде не из золота отлит. Мне оставалось только пожать плечами, сказать спасибо и очистить от себя помещение. Даже не попрощавшись. Но я вам передать не могу, даже если попытаюсь, каким расстроенным казался мне мой посол, после того, как поговорил с Тимом. – Не хочу, – сказал я, наконец. В тот день исполнялся месяц со дня нашего знакомства. – Это ты сейчас так говоришь, – я обнял его за шею, когда мы выехали за ворота. Сегодня нас катал его водитель. Что ж ему так вклеилась эта идея? – My beautiful man, – сказав это, я улыбнулся. Он щёлкнул меня по носу. – У тебя смешной акцент. – Я знаю! Но я же старался. – Никогда не избавляйся от него, – он чмокнул меня в губы и спросил: – Чего ты тогда хочешь? И я думал, что мы замяли. Но всё оказалось не совсем так. – Прямо сейчас? – Нет, в принципе, – он помолчал, а потом прибавил: – А сейчас? – Хочу тебя прямо здесь, – я был избалованной принцессой, знаете. Уже через миг меня в шею влажно целовал посол Беллами, столь важная персона для столь ничтожного меня. Что я мог поделать, мы не виделись целых двадцать четыре часа. – А так – на права сдать наконец-то. А то сколько уже можно. Мы позволили бедному водителю и ещё одному охраннику, Марку, выйти покурить (а может и по пивку прогнать), кинув нас в каком-то закоулке. На права, кстати, я сдал уже через две недели. Мэттью исполнял мои мечты на раз-два. Только вот я не мог исполнить одну из его.  После третьего продюсера я понял, что лучше смириться. Найти выход из ситуации. Хотя, сейчас мне видится лучшим выходом из ситуации прошлого – просто спеть ему. Мне надо было хоть раз просто блять вытянуть ему фальшивое «хей-хоу». Но так кажется только сейчас. Тогда для меня было катастрофой любое неодобрение с его стороны, не он один сдувал с меня пылинки, я с него – ещё больше. В эмоциональном плане он был совсем чувствительным, мой серьёзный посол, взрослый с глазами ребёнка. Я берёг его лучше, чем его жена. Август уже подходил к концу, Софи погрузилась в работу с головой, так что мне было немного не по себе одному на тусовках, где не было таскающей меня по компаниям Кейт. Если нам хотелось, мы могли завалиться в клуб и заводить новых знакомых, притворяясь совсем другими людьми. Мэттью разводил людей как обаятельный ребёнок – он говорил всем, что они невежи, потому что стоят рядом с суперзвездой – со мной (по крайней мере, тогда это было смешно). Каждый раз он менял сценарии, а потом напивался и надвигал на нос хрен пойми откуда взятую шляпу. Gangsta boy. Правда, забавный, посреди молодых недоносков, в костюме и шляпе. Я хватал его сзади за шарфик и превращался в хитрого кота. В последнее свободное ночное утро я едва угадал код от ворот своего «дома». Вахтёрши не было на месте, и я чувствовал его на себе, просто везде. Он запихнул меня в лифт, хорошо хоть не видел распахнутые от страха глаза. У меня не было квартиры в престижном районе. У меня даже прав не было там находиться. – Что такое, малыш? – у меня была секунда, чтобы стукнуть по кнопке «стоп» ладонью и бешено улыбнуться. – Mon brilliant trésor. Très beau, mon petit. Très beau. Похвала не заканчивалась, и я не знаю, что думали богатенькие толстосумы, жившие там – я благодарил его громко. После сумасшествия в лифте мне пришлось идти домой пешком. И Софи не было рядом, когда я прятался от него этажом выше и выглядывал с балкона, чтобы убедиться, что он уехал. И когда я шагал по ночному Парижу. Très beau, c’est vrai. Зато я знал, что он был пьян и счастлив. А наутро, точнее, через три часа, нас всех разбудил звонок в дверь. Мы с мамой выползли в коридор одновременно, и, открыв дверь, она застыла посреди зевка, едва прикрывая рукой рот, когда я распахнул дверь. Сон как рукой сняло от знакомого колющего взгляда. Будто ледяной водой окатили. – Он же… вчера по телевизору… – мама протёрла кулаками глаза. Посол Беллами стоял на пороге, держа за руку такое же сонное чадо. – Приятно познакомиться, миссис Ховард, – он осторожно взял её руку в свою и приложил к губам на секунду, не сводя с меня пристального взгляда. Бинг, оторвавшись от своего планшета, чуть не уронил его, когда кинулся обнимать мои ноги. – Боже, боже, зачем, – ля мэр тут же забыла про нашу ночную ссору, потому что я пришёл весь холодный и с синяками на руках и бёдрах. – Поздравляю с юбилеем! – А? – он смешно нахмурился и сжал губы. Не злился. В его глазах плясали чертята. – Свадьба!.. – Ах, да. Слушайте, мне пора, – Бинг обнимал меня и рассказывал моим ногам в рваных тренниках какие-то особо увлекательные истории, и всё это под ошеломлённым взглядом мамы и слегка нервным и заспанным послом Беллами, – он не хочет больше сидеть с няней, хоть ты застрелись. Я побежал, – он расцеловал меня в обе щёки и помахал рукой маме. – До свидания, миссис Ховард. – А… До свидания, мсье! Удачного дня! – мама ещё выглядывала на лестницу, крича это, – у нас не работал лифт. Бинг посмотрел на меня снизу вверх и хитро улыбнулся. – Ну, – я подхватил его на руки. – Тебе сегодня в секцию? – Ага, – он прижал планшет к моей груди. – Я скачал нам английскую игру, – возбуждение в его тоне заставило меня улыбнуться. – Кушать хочешь? – мама погладила малого по голове, а на меня глянула более чем грозно. – А от вас, молодой человек, я жду объяснений. – Но давайте сначала покушаем, – я честно не знал что сказать, поэтому решил ничего не говорить. Малой скачал нам конструктор слов, и мы поняли, что можем убивать сколь угодно много времени, складывая из кубиков английские слова. Бинг вечно исправлял меня и щёлкал по носу. Я предложил взамен щипать его за попу, если он будет ошибаться. Он отказался, так что мой нос был спасён. Мэттью запомнил, что у меня был выходной, но самый интересный разговор ещё должен был состояться. Я не хотел домой. В присутствии Бинга мама вообще ничего не говорила. Так что я остался смотреть, как малой играет в баскетбол, чему он был заоблачно рад. В такие моменты я с досадой вспоминал, как много времени Мэттью проводил, потакая моим капризам. Я никогда бы не хотел отнимать у Бинга его внимание, ни за что. Этот ребёнок перевернул всё моё представление о детях и моём к ним отношении в целом. Бинг чуть позже ещё раз спас нас обоих, но позже есть позже. Карман оттягивали (шучу) деньги, оставленные им на тумбочке. Меня просто не покидало ощущение, что там стопка бумажек вместо обычной пустоты. Мы с малым приехали на такси, и дверь нам открыла Кейт собственной персоной. Спустя месяц отсутствия, она явно ещё не вошла в роль примерной звёздной мамочки, поэтому только протянула руки к сыну и обняла его. – Вива Америка. Когда ты приехала? Как всё прошло? – Вчера, вчера вечером! Просто замечательно, просто великолепно. Доминик, ты настоящее сокровище, – она погладила малого по голове, но он как-то по ней совсем не скучал, обнял на пару секунд и тут же убежал вглубь квартиры. Она тоже расцеловала меня, за ней стал в том же костюме, что и был утром, Мэттью. Моё сердце сжалось. Чем он думал тогда? Я даже не знаю, к кому домой было ехать мучительнее, к ним или к себе. – Идём на балкон, – он взял бутылку вина и два бокала. Я подхватил его Ричмонд со столика, но был остановлен каким-то мановением мысли. Кейт сушила волосы (в халате на мокрое тело она выглядела как облезлая помойная кошка), свесив их на левую сторону, и вся её шея была расписана красными пятнами. И это была точно не аллергия. Внутри меня похолодело градусов на тридцать. Мэттью завесил за мной штору и развязал бабочку, тут же расстёгивая пару верхних пуговиц на белоснежной рубашке. Это значило только, что пора идти на коленки. Я швырнул пачку на небольшой столик, она чуть не сбила хрупкий бокал для красного вина. – Детка? Если бы я не боготворил его так сильно, я бы дал ему пощёчину в ту же секунду. – Ну? В чём имею честь быть виноватым? Я молчал и пытался проткнуть его взглядом. Мне было так обидно, что сердце рвало грудную клетку. Обеты верности или клятвы в вечном вожделении? Она была его женой. Он мог ебать её когда ему только захочется (хотя я б не стал, только если одетую). – Послушай, дорогой, – Мэттью был холериком, и меня каждый раз обжигали реакции его тела. Правда, меня его мгновенный огонь злости никогда не касался. До того момента. Он прижал меня к перилам, мне было страшно. Мне казалось, я вот-вот рухну вниз. И я мстительно обхватил его шею, потянув на себя. Мы висели на краю пропасти. Кажется, на нас с непониманием смотрела охрана у ворот. – Я врал, когда говорил, что я посол? Я врал, когда обещал тебе половину мира и водительские права в придачу? Я врал, что живу в двухэтажной квартире? Я врал, что идеально знаю французский? Я врал, что умею петь, хотел добавить я. Зажмурился и ткнулся носом в его шею. – Прости, прости меня, – я зашептал, перемежая поцелуи словами. – Ты можешь делать что угодно, только не оставляй меня. – У тебя проблемы? – он отодвинулся, поставив ноги по сторонам моих. – Ты же знаешь, что я могу всё решить, зачем эта несносная бравада? – весь гнев улетучился во мгновение. Он прижал меня к груди, а я молился на эти ровные удары в моё ухо. – Только не говори, что не трахнул свою жену по поводу приезда. У неё же вся шея… Он рассмеялся, быстро переходя в свою любимую истерию, а я чувствовал себя настолько нестабильным невротиком, что чуть не прослезился. – Поверь мне, я тут же мешком свалился спать, но ей было плевать на недостаток внимания. Я сам не знаю, кто он. Но это же неебически смешно, малыш, – выдавил он едва-едва, всё ещё издавая сиплые хрипы вместо раскатистого смеха. – Ты унижаешь женщину, на которой женился, дружеское напоминание, – стоило мне только потянуться, как я получил крепкий, словно виски, поцелуй. – У неё десять лет не было любовников. – У неё столько баблища, могла бы и завести, – вздохнул я. – У тебя же есть я. – Блять, у меня ведь тоже. – Это ведь не значит, что ты урод. – Вообще-то, думаю, противоположный вердикт. – Папочка разнюнился, – просюсюкал я, погладив его по волосам всего пару раз, прежде чем он отпихнул мою руку и отстранился. – Вино. Срочно. Мой импульсивный мужчина. Его руки полежали на моих бёдрах всего пару минут, потом он начал рассказывать мне про козлов из немецкого посольства и про конференцию, не вдаваясь в подробности, и ладони взлетели, описывая в воздухе фигуры признанного художника мысли. Я боялся поднимать тему собственной неправдивости, чтобы не расстраивать его. Он был ранимым человеком, его могли вывести из себя мелочи, в то же время иногда от мыслей не оторвал бы обвалившийся потолок. – И кстати, мы узнаем, кто её любовник. Завтра. – Это каким же образом? – я округлил глаза, подняв голову, только чтобы показать свою реакцию, а после обратно – на твёрдую подушку из его плеча. – Думаю, это её реакция на тебя, – я едва понял, к чему он это сказал. – Я завтра заберу тебя в шесть. – Но я работаю до… – Я. Заберу. Тебя. В шесть. Я целовал и целовал и целовал его. На душе стало ещё тяжелее, а где-то в затылке елозила мысль – Кейт знала. При этом я даже представить не мог, что она знала. Мэттью был прав. Она та ещё стерва. По крайней мере, каков бы ни был его план, я был уверен в его гениальности – он был умным человеком, и был волен использовать свой ум как только ему блять вздумается.