Space

ДжиВону поставили подозрение на депрессию. Он не знал, ужасаться ему, или радоваться, так как сейчас слово «депрессия» было таким модным, что человеку незнающему трудно было сказать, пугающее оно или, напротив, ничего не значащее. Все домыслы ДжиВона разрушил ДжинХван, размышляя о том, передавать ДжиВона в руки психотерапевта* или нет. ДжиВон тогда перепугался не на шутку и слёзно умолял хёна подумать о нём, о его карьере, о том стрессе, который он получает в кресле у психолога, и о том, насколько он удвоится, когда «психолог» превратится в «психотерапевта». — Это всего лишь «подозрение». Это не то, чего стоит бояться. Просто его нужно либо подтвердить, либо опровергнуть. А для этого нужно проконсультироваться у врача, — спокойно разъяснил ДжинХван, но даже это не разубедило ДжиВона в его животном страхе перед врачами в целом и психотерапевтами — в частности. «Я не псих!» — почти орал он, хватался за голову и размазывал сопли по столу, и ДжинХван, скорее из брезгливости, чем из жалости, согласился не выписывать донсену направление к специалисту, и довести его до конца. Но с одним условием. — Депрессия — это опасно, — нагнетал атмосферу ДжинХван, с удовольствием наблюдая за тем, как расширяются от ужаса глаза младшего. Здесь главное побольше страшных, незнакомых слов, и тогда любой несговорчивый тигр станет покладистым котёнком. — Если её не лечить, она может перерасти в депрессивно-маниакальный психоз или пограничное расстройство. А для того, чтобы этого избежать, надо чётко выполнять то, что говорит психолог, и не пропускать занятия. С тех пор перепуганный донельзя ДжиВон ходил к ДжинХвану два раза в неделю, как на работу, и эти занятия стали ещё одной, помимо звонков друзей, отдушиной для него. Со временем белые стены перестали казаться ему враждебными, а бездонное кресло стало самым удобным местом на этой планете. Исчезло напряжение, осталось только ощущение безопасности и бесконечного уюта. И денежная жаба, привезённая Ан БинХваном из Китая (ДжиВон специально загуглил), стала смотреть на него не с презрением, а с уважением, и ДжиВон не мог не проникнуться любовью к бронзовой статуэтке в ответ. Общение с ДжинХваном тоже нормализовалось, перестало быть неловким и скованным. В какой-то момент ДжиВон просёк фишку: ДжинХван-психолог не имеет никакого отношения к ДжинХвану-корешу-ХанБина; а кабинет, как Вегас — всё, что было там сказано или сделано, останется только там. Это понимание дало ДжиВону полностью расслабиться на приёме. Он больше не стеснялся рассказывать ДжинХвану о своих проблемах и переживаниях, говорить, что он думает по тому или иному поводу, раскрывать какие-то интимные подробности своей жизни. В какой-то момент дошло до того, что он, краснея и бледнея, рассказал психологу о том, что у него почему-то не получается с МинКи, хотя она горячая, и что ему нравился (или даже нравится) некий музыкант, у которого идеальное чувство музыки. Парень. Ким ХанБин. Иногда после приёма ДжиВон дожидался ДжинХвана, и они вместе бесцельно шли по улицам Сеула, иногда заглядывая в магазины и рестораны быстрого питания. ДжиВон больше не боялся быть узнанным, или, покрайней мере, это больше не доходило до паранойи. Поэтому он мог спокойно разгуливать по городу и наслаждаться весной и цветением сакуры, не обматываясь в тридцать три слоя одежды. За пределами кабинета ДжинХван разительно менялся: он становился тем самым хёном, которого знал ДжиВон до того, как впервые пришёл на приём, и это позволяло им обоим чувствовать себя комфортнее. Они редко говорили о недуге ДжиВона и ещё реже обсуждали произошедшее на занятиях. («Не хочу говорить о работе за её пределами», — признался как-то ДжинХван.) Но иногда хён говорил вещи, которые не мог сказать, сидя в кресле психолога, но которые напрямую относились к «лечению» донсена. — Самый действенный способ прояснить что-то для себя — всё бросить и уехать, — однажды сказал ДжинХван, с громким «чпок» открывая бутылку газировки. — Если бы я был тобой, я бы так и сделал. ДжиВон не мог не согласиться, но собственная работа якорем привязала его к Сеулу, пыльному и шумному. Промоушен был в самом разгаре, его расписание было забито до отказа, а между тем вести себя профессионально становилось всё труднее и труднее. И сдерживать порыв к чертям всё бросить — тоже. Этими мыслями ДжиВон не делился с ДжинХваном, прекрасно осознавая, что тот не поймёт его, даже если очень сильно захочет. Музыка — это мечта, и так просто отказаться от неё невозможно, даже если она уже опостылела. Это смогут понять только такие же сумасшедшие люди, как ДжиВон, которые перестали видеть себя отдельно от микрофона и синтезатора. — Как там ХанБин-хён? — невзначай спрашивал ДжиВон каждый раз, когда его любопытство перебарывало смущение и неловкость. И, как бы он ни старался сделать вид, что спрашивает это лишь ради приличия, его лицо шло пятнами, как в детстве, но ДжинХван ничего не замечал (или притворялся, что не замечает). Будто после того, как он вышел из кабинета психолога, его память была стёрта, и он забыл все смущающие подробности их встреч. — Всё так же мечется. ДжиВон часто замечал за людьми: когда затрагиваешь тему, которая их особенно волнует, их хлебом не корми, дай пожаловаться на жизнь (в случае ДжинХвана — на ХанБина). В чем в который раз убедился. — Недавно весь мозг мне вынес, пытаясь решить, какой инструмент осваивать следующим: флейту или пианино. Ему нравились оба, поэтому каждый день он методично страдал, не в силах выбрать что-то одно. Тогда я сказал ему, что флейта хорошо звучит, и что было бы классно, если бы он научился на ней играть. И знаешь что? — ДжинХван закатил глаза. — Он выбрал пианино. Оказалось, что ХанБин ничуть не изменился. Что он всё такой же вредный, всё так же скандалит с матерью («У них какой-то кармический антагонизм друг к другу», — хмуро прокомментировал как-то ДжинХван) и учится как не в себя. И всё так же работает в музыкальном магазине напротив фитнесс-центра, где работала Бом-нуна. ДжиВон даже пожалел, что перестал там бывать с тех пор, как ему нашли персонального тренера в зале покруче. ДжинХван пытался рассказывать что-то о себе, о своих взаимоотношениях с девушкой, об учёбе, но быстро понял, что ДжиВону интересно слушать только про ХанБина, и поэтому перестал надоедать ему своими проблемами. Большую часть таких прогулок они сплетничали. Точнее, сплетничал в основном ДжиВон (или, скорее, выказывал ничем не обоснованные подозрения), а ДжинХван со знанием дела кивал и виртуозно поддерживал разговор так, что вроде и не опровергал слова ДжиВона, но и не подтверждал их. Таким образом, они обсудили не только ХанБина, но и всех своих общих знакомых (ДжиВон даже выпытал у ДжинХвана историю сближения ТэХёна и МинО, и она неистово вдохновила его на решительные действия). ДжиВону уже не терпелось увидеть ХанБина. — Подожди, — говорил ДжинХван, видя страдающего от ожидания донсена. — Подлечишься, разберёшься с промоушеном, и только тогда я позволю тебе встречаться с адекватными людьми.

***

Все вокруг замечали, что ДжиВону стало лучше. Его хвалили работодатели, коллеги, стафф, менеджер — все они отмечали, что ДжиВон будто пробудился ото сна, будто из тлеющих углей его энтузиазма снова был разожжён костёр. ДжиВон и сам это замечал. Это проявлялось во всём: в его отношении к работе, к музыке, к другим музыкантам. Он чувствовал себя так, будто перестал сопротивляться безжалостным порывам ветра и позволил им нести себя в любом угодном им направлении. Да, мир вокруг него был не тем, мечты о котором он так бережно взращивал в своём сердце, но он больше не вызывал у ДжиВона отторжения. Будто ДжиВон принял его таким, какой он есть. И выдохнул. Многие вещи до сих пор давались ему тяжело: встречи с фанатами на улице, за кулисами, на фанмитинге, бесконечное обсуждение музыки на теле- и радиопрограммах. ДжиВон предпочёл бы не встречаться с людьми, не видеть их и не говорить с ними, но жизнь ставила на колени, и у него не было другого выхода. Многочисленные концерты и выступления выматывали, хотя и стали даваться ему гораздо легче, чем раньше. — В этот раз уже намного лучше, — похвалил его менеджер после одного из выступлений, — видно, что тебя отпустило. Его друзья и знакомые тоже отмечали эту перемену, хотя и не говорили о ней. Но это всё равно было ощутимо: можно было вдохнуть полной грудью, будто они вернулись из разряженного воздуха на вершине Эвереста на землю, к нормальному атмосферному давлению. ДжиВон ни с кем не обсуждал свой недуг — у них вообще это было не принято, но всё равно ощущал молчаливую стену поддержки за своей спиной, и это придавало ему сил. Даже МинКи, которая, по сути, была ему никем, вместо лишних вопросов делала ему массаж спины и горячий чай. В том, что его эмоциональный фон выровнялся (ну, так говорил ДжинХван), ДжиВон видел заслугу его занятий с психологом. Вместе они, пусть и не докопались до истины, но заметно приблизились к ней. Да, многое для ДжиВона оставалось неясным, но «многое» — это не «всё». Путешествуя по глубинам своего подсознания, ему пришлось возвращаться к самым корням, внимательно всматриваться в самые разные моменты своей биографии для того, чтобы понять, что происходит с ним сейчас. ДжинХван очень помог ему вытащить все самые сомнительные моменты своего детства наружу. Каждое занятие проходило по-разному. Казалось, фантазия хёна была безгранична. Они играли в разные игры, в ассоциации, сидели в кабинете, пропахшем ароматическими свечками, разговаривали о самом разном. И зачастую ДжиВон не мог понять, как, например, строительство замка из кубиков относится к его «недо-депрессии». И именно в эти моменты слепоты, неведения, из ДжиВона вылезало то, что никогда бы не вылезло при обыкновенных обстоятельствах. — ДжиВон-ши, у вас в королевстве есть король, королева и их дети, да? — спросил ДжинХван, привередливо осматривая криво-косо выстроенный замок. — Да, — кивнул ДжиВон: придумывание своего королевство его заметно завлекло. — И это весь государственный аппарат? — Что? — Это все люди, которые обладают исполнительной и законодательной властью? — Да... — И всё? — удивился ДжинХван. ДжиВон скривился: неожиданно он почувствовал себя, как неподготовленный к уроку школьник, которого вызвали к доске. — А зачем кто-то ещё? — И никакого совещательного органа? Я имею в виду советника, там, или целой орды советников... — Нет, зачем? — удивился ДжиВон. — Решение короля обжалованию не подлежит. Все эти многочисленные советники будут заставлять короля сомневаться в себе, и тогда он не сможет достичь поставленной цели. — Это кто вам такое сказал? ДжиВон задумался. — Я и не помню уже. Откуда взялись многие вещи, которые ДжиВон принимал за истину, он не знал. ДжинХван говорил ему, что это всё пришло из детства, что это и есть фундамент личности и что, вероятней всего, психическое здоровье ДжиВона было потревожено именно потому, что этот фундамент пошатнулся. — Что же его пошатнуло? — спросил ДжиВон, сжимая в ладонях кружку с изображением Будды — дешёвый сувенир, привезённый из Индии. — Это нам и нужно понять. ДжиВон-ши, испытывали ли вы сильные потрясения? Когда вы поняли, что с вами что-то не так? Что могло на это повлиять? ДжиВон принялся задумчиво размешивать чайной ложкой сахар: дома Пак Бом-нуна не позволяла ему такую роскошь, поэтому, дорвавшись здесь до сладкого, он, скорее, наливал чай в сахар, а не наоборот. — Может... дело в маме? — спросил он, выудив из своей памяти самое шокирующее для него воспоминание за недавнее время. В результате долгих размышлений ДжиВон смог понять её и смириться с её решением, но принять до конца так и не смог. Вместе с ДжинХваном они пришли к выводу, что ДжиВону нужно найти новую цель в жизни, но психолог постоянно поправлял его, говоря, что это ещё не всё. «Вы очень похожи с мамой. Есть ещё одна вещь, которую ты должен понять самостоятельно». ДжиВону вообще иногда казалось, что ДжинХван уже понял всё на его счёт и теперь терпеливо ждал, пока его клиент сам додумается до того, что с ним происходит. ДжиВона раздражало оставаться в наведенье, пока у его собеседника были все карты на руках, но он ничего не мог с этим поделать, и поэтому терпеливо пытался разобраться в себе самостоятельно. — Нет. К этому моменту он уже был расшатан. До этого. — Ну... Мои неудачи в музыке?.. — Пожалуй, соглашусь. Отсутствие удовлетворения от проделанной работы, неудачи в чартах... Как вы думаете, что привело к этому? — Ну, когда я только начинал работать профессионально, меня всё устраивало. Это потом пришло несоответствие реальности тому, что я себе навоображал, но до этого... Пусть я и был в эйфории, сейчас, смотря в прошлое спустя столько времени, я понимаю, что уже тогда меня что-то гложило, — ДжиВон поставил кружку на стол. — Как будто было какое-то незаконченное действие, и меня это очень волновало. Неожиданно он замолчал, трепеща перед открывшейся его взору правдой. — ХанБин. ДжинХван не смог скрыть довольной улыбки. ХанБин. ДжиВон до последнего думал, что идёт в правильном направлении, что ещё чуть-чуть, и он разгадает эту загадку. Он был непоколебим, как атлант, но из-за ХанБина его руки ослабли и мир рухнул. ДжиВон не сомневался в своих чувствах, но то, как побледнело лицо ХанБина, когда он почти признался, тот шокированный взгляд, которым хён смотрел на него... Да, всё верно. ХанБин пробудил в нём сомнение. И единожды испытав его, сердце ДжиВона не смогло жить как прежде. Цель, до этого ясная и статичная, помутилась в глазах ДжиВона, а его сознание заволокло дымкой. И после этого ДжиВон уже не смог ни увидеть цель, ни найти путь до неё. ДжиВон потерялся. С него будто сняли солнечные очки: только сейчас он смог увидеть полную картину и трезво оценить обстановку вокруг себя. Это было самым большим достижением, которое ему смогли дать занятия с психологом, теперь ДжиВон хотя бы знал, в каком направлении ему двигаться. В направлении ХанБина. — Со следующей недели я не смогу с вами полноценно заниматься, у меня экзамены в университете, — сказал ДжинХван в конце одного из занятий. — Мы можем созваниваться по скайпу, но личные встречи... Не волнуйтесь, я сделаю всё, чтобы довести вас до конца, — поспешил успокоить он ДжиВона, увидев растерянное выражение на его лице. ДжинХван замолчал. Его взгляд был устремлён на полированную поверхность столешницы, его беспокойные пальцы нашли бумажку с нацарапанными на ней важными адресами и телефонами, и стали складывать его пополам, потом ещё, потом ещё... ДжиВон застыл в растерянности, не зная, как себя вести. Он заворожено наблюдал за тем, как хён хмурил брови и как его ладони разглаживали несчастный клочок бумаги, пытаясь вернуть ему первоначальную неприкосновенность. «Он ищет слова», — заторможено подумал ДжиВон и напрягся, когда ДжинХван вдруг посмотрел прямо на него. — Но к чему это я... — хён тяжело вздохнул; он попытался посмотреть в сторону, но в итоге его взгляд всё равно вернулся к ДжиВону. — Через две недели экзамены закончатся, и мы устраиваем вписку. Там будут все наши общие знакомые. И ХанБин. Тишина. — Приходи, ДжиВон.

***

Лето наступило незаметно. Погода нормализовалось, недели напролёт светило солнце, и температура стояла просто потрясающая: не было холодных ветров или удушающее жарких застоев, было просто тепло. Идеально. Дети, освобождённые от гнёта школы, сновали туда-сюда по улицам, играли в прятки, догонялки и пинали мяч, и ДжиВону невольно хотелось присоединиться к ним. Небо было голубое, чистое, без примесей облаков, и парочки застенчиво прятались в тени деревьев, наслаждаясь молодостью и свободой. Даже самые отъявленные геймеры, годами не видевшие солнечного света, выползали на улицу понежится под тёплыми лучами светила. Казалось, будто сама природа празднует выздоровление ДжиВона. Цветы вовсю распускались, окрашивая мир в яркие, удивительно живые краски, и птицы то тут, то там пели свои восхваляющие гимны лету. По улицам Сеула разливался смех, юность, счастье, и, даже целыми днями сидя на работе, ДжиВон не мог не наслаждаться этим праздником жизни. В ту ночь, когда впервые за долгое время пошёл дождь, ДжиВон возвращался с записи очередной передачи. Время давным-давно перевалило за двенадцать, и ДжиВон, бодрствующий уже больше суток, позволил себе прилечь на заднем сидении, пока менеджер, выспавшийся во время программы, сидел за рулём. В машине стояла умиротворяющая тишина (ДжиВон запретил включать радио), и только капли дождя убаюкивающе стучали по крыше. ДжиВон засыпал. Впервые за столько месяцев у него был здоровый сон. Его грудная клетка спокойно поднималась и опускалась, а дыхание было размеренным и еле слышным. Ему осталось совсем чуть-чуть, последний рывок — две недели, и все мероприятия, намеченные на этот промоушен, закончатся, и он снова сможет отдохнуть, погрузиться в музыку. Да, он плохо себе представлял, как будет записывать следующий альбом, но вместе с ДжинхВаном, своими друзьями, вместе с Бом-нуной он сможет разобраться с этим. Возможно, он даже уйдёт из шоу-бизнеса. Но об этом думать не хотелось. Да и, скорее всего, не будет необходимости. В конце этой недели он встретит ХанБина. И уж тогда-то всё точно станет на свои места, всё точно образумится. ДжиВон ни в чём не уверен, но он постарается найти в себе силы, перебороть свой страх, и всё, абсолютно всё и абсолютно точно будет хорошо. В тумане сна ДжиВону привиделось недовольное лицо ХанБина, и он улыбнулся. Ливень нарастал. Их машина стала водопадом: вода бесконтрольным потоком лилась с окон и лобового стекла, и даже очертания светофора ограничивались лишь беспорядочной красной кляксой. Сквозь сон ДжиВон почуствовал, как машина тронулась... ...И через пару секунд, не успев толком набрать скорость, с хлопком остановилась. ДжиВон устал. Он думал о ХанБине, о музыке, и впервые за столько времени был счастлив, пусть и во сне. Дверь захлопнулась. ХанБин склонился над ним: лицо к лицу, глаза в глаза, так близко и так маняще... Ещё секунда, и... — ДжиВон! ДЖИВОН! От испуга ДжиВон чуть не свалился с сидения. Пелена сна ещё застилала его глаза, но ровно до того момента, как он увидел испуганное лицо менеджера в дверном проёме и реки воды вокруг них, льющиеся с неба. — ДжиВон... Мы сбили человека. _________________ *Главным отличием психотерапевта от психолога является то, что психотерапевт - врач, и, попадая к нему, ты из клиента превращаешься в пациента.